— Я так и знал, что вы это скажете, — улыбнулся маркиз. — Нам также потребуются туфли, белье, пальто, накидки, шали, перчатки и прочие мелочи, которые есть у каждой женщины и которые сами по себе составляют целую гору, если начинаешь с ничего.
Селеста испустила крик ужаса.
Потом она хлопнула в ладоши и приказала прибежавшей на ее сигнал помощнице привести всех мастериц из нижнего этажа и всех швей с чердака. Их набралось не меньше двадцати.
Она сообщила, что от них потребуется, — из-за чего большинству придется работать всю ночь; вначале они проявили немалый интерес, а потом неподдельную радость при мысли о сверхурочной оплате.
— Вам это очень дорого обойдется, — негромко сообщила Селеста маркизу, пока они еще только дожидались появления всей команды.
— Это не имеет значения.
Селеста удивленно приподняла брови, и он добавил:
— Мои обстоятельства изменились.
— Я рада, очень рада за вас.
Тон ее был самый искренний, и маркиз сказал:
— Вы всегда были добрым другом, Селеста. Он глянул ей в глаза и понял, что она по-прежнему сердечно привязана к нему.
Тем временем работницы заполнили маленький салон, и Селеста начала объяснять им, чего она хочет.
С Эрайны начали снимать мерки; ее осыпали множеством предложений, показывая ей ткани и наполовину готовые платья, а маркиз тем временем отправился с Беном в фаэтоне за едой.
Ресторан на Пиккадилли снабдил его всем, что он попросил, в том числе и превосходным вином, которому, он знал, Селеста будет рада так же, как и он сам.
Все это он привез в магазин и поручил одной из помощниц Селесты накрыть у хозяйки в кабинете маленький столик на троих.
Когда маркиз вернулся, Эрайна выглядела очень бледной и усталой.
Он настоял на том, чтобы она выпила полстакана вина, от которого щеки девушки разрумянились; маркиз был убежден, что вино вызвало у нее аппетит.
Он знал, что когда люди ведут полуголодный образ жизни, они постепенно утрачивают интерес к пище, им становится трудно есть.
Некоторое количество вина, не слишком большое, разумеется, усиливает выделение желудочного сока, и человек уже смотрит на пищу с нормальным аппетитом и радостно принимается за еду.
Они с Селестой к тому же весело смеялись и шутили, Селеста его поддразнивала, и благодаря этому Эрайна почувствовала себя свободнее и на время забыла о болезни матери.
Селеста проявила блестящие деловые способности, и когда маркиз со своей спутницей покидали магазин, Эрайна увозила с собой два новых больших чемодана, набитых платьями и другими необходимыми вещами, а также обещание Селесты прислать еще большее количество к завтрашнему утру, пока они еще не уедут в Тилбери.
Остальное последует за ними морем, как только все будет готово.
Селеста послала одну из своих самых сообразительных работниц купить Эрайне домашние туфли, а также, по совету маркиза, крепкие башмаки для прогулок по вересковым пустошам.
— Мне можно будет делать это? — спросила Эрайна.
— Если вы захотите.
— Конечно, я захочу, — ответила она.
Маркиз вначале удивился ее ответу, потом подумал, что именно этого и следовало ожидать от девушки, долгое время прожившей в деревне.
Он тогда предложил купить две пары башмаков и попросил Селесту сшить для Эрайны еще одно платье, не слишком длинное, чтобы ей легче было гулять.
— Не может же она быть такой нескромной, чтобы показывать лодыжки, — поддразнила Селеста.
— Но, тем не менее, платье не должно быть таким длинным, что можно наступить на подол, — парировал маркиз эту шутку.
Эрайна рассмеялась.
— Рада, что вы не видели меня в деревне, где я и мама жили вместе с папой.
Маркиз не ответил, но подумал, что дозволенное мисс Эрайне Беверли может не подойти и не быть терпимо, когда речь идет о маркизе Килдонон.
Они приехали к нему домой.
И тут маркиз вспомнил, что должен сказать Чампкинсу о своей женитьбе. Тот, ясное дело, поверит этому с трудом, если вообще поверит, но не менее ясно и то, что в Шотландии он о своих сомнениях вряд ли станет распространяться.
Маркиз подумал было, не оставить ли Чампкинса в Лондоне, но решил, что совсем уж нестерпимо окружить себя только лишь слугами-шотландцами.
Они не приучены к тихому, ненавязчивому исполнению своих обязанностей, к которому он привык в доме деда и вообще в больших домах знатных семей, которые ему довелось посещать без собственного слуги.
Маркиз помог Эрайне выйти из экипажа возле своего дома на Хаф-Мун-стрит и подумал, как сильно она отличается сейчас от той девушки, которую он увез из Блумсбери нынче в полдень.
Модное бледно-голубое платье из муслина было отделано французскими лентами того же цвета; ленты, перекрещиваясь на лифе, опоясывали платье под маленькими грудями Эрайны и завязывались бантом сзади.
У всех платьев, какие маркиз купил для Эрайны, была очень высокая талия — в соответствии с модой, только что ввезенной из Франции и установленной Жозефиной Бонапарт, супругой первого консула .
Поверх платья у Эрайны была накинута шелковая шаль с голубым узором, на голове шляпа с высокой тульей и загнутыми вверх полями, украшенная полевыми цветами и завязанная под подбородком голубой лентой.
Наряд делал ее очень юной и в то же время, как подумалось маркизу, очень милой, несмотря на усталый вид и чрезмерную худобу.
Они поднялись наверх, маркиз усадил ее в гостиной, а сам направился искать Чампкинса, которого обнаружил, как и ожидал, за укладкой вещей, но уже не в чемоданы, а в расставленные на полу деревянные ящики.
— Я не слышал, как вы вошли, м'лорд! — воскликнул Чампкинс, вскакивая на ноги.
— Я должен кое-что тебе сообщить.
— Да, м'лорд?
— Когда мы отправимся завтра утром в Шотландию, мы с тобой увезем отсюда и мою жену.
Чампкинс широко раскрыл глаза и воскликнул:
— Чтоб мне провалиться, вот это сюрприз! Маркиз не удержался от смеха.
— Думаю, это будет сюрпризом и для кое-кого на севере. У меня есть причины, Чампкинс, для столь скоропалительного брака, но при этом крайне важно, чтобы в Шотландии поверили, что брак заключен, по меньшей мере, два месяца назад.
Как это характерно для него, подумалось маркизу, когда, не задавая никаких вопросов, Чампкинс просто сказал:
— Если это говорите вы, м'лорд, то я этому верю.
— Спасибо, Чампкинс. Я уже сообщил мистеру Фолкнеру и должен буду сообщить его милости герцогу, что брак заключен тайно, поскольку моя жена соблюдает траур по своему отцу.
С этими словами маркиз вдруг вспомнил, что ничего не сказал о трауре Селесте, и поэтому у Эрайны все платья самых радужных цветов. Ни одного черного!
Он поспешно добавил, полагая, что и Чампкинса следует ввести в заблуждение:
— Однако ее милость не носит черного, потому что ее отец особенно настаивал, чтобы никто не носил по нему траур.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37