В глазах не было боли, но вот он едва лишь пошевелился, и гримаса боли тут же завладела всем лицом и удивлением и беспокойством отразилась в глазах. Румянец мгновенно растаял на лице, оно стало белым, и всем показалось, что Сашка сейчас снова потеряет сознание. И несколько секунд он действительно боролся за сознание, об этой борьбе говорило напряжение мускулов лица, и Катя почувствовала ее по хаотическим прыжкам пульса. Крепко сжимая запястье, она помогала ему, как могла.
Вдруг Сашка спросил спокойным и вполне твердым голосом:
- Как все... кончилось?
Филька, чуть отстранив Катю, склонился над Сашкой.
- Порядок... обошлось... Второго взяли... Помял тебя малость...
- Грудь больно... - также отчетливо сказал Сашка.
- Терпи, Сашенька, - плача, залепетала Катя, - терпи, миленький, Степан ушел...
- На Лазуритку! - вставил Моня.
- Ты только не шевелись, лежи спокойно... Хочешь чего-нибудь... Пить? А?
- Да, пить! - торопливо шепнул Сашка.
Моня метнулся туда-сюда, и Катя осторожно, не вызывая движений, влила Сашке в рот несколько глотков. Они тем не менее стоили ему напряжения, и он, закрыв глаза, сжав челюсти, снова несколько минут лежал молча.
- Больше никто?.. - спросил потом, не открывая глаз.
- Хука задрал... - выскочил Моня и ойкнул, получив пинок от Фильки.
- Хук?! - открыл глаза Сашка. - Хук! - повторил он. - Совсем его, да?
Филька кивнул. О том, что Чапу тоже пришлось пристрелить, никто не рискнул заикнуться.
- Чего плачешь? Заживет... как на собаке...
Катя ощутила движение его руки, бросила пульс, и Сашкино рукопожатие вселило в нее и надежду и веру в лучший исход, который целиком зависел теперь от Степана. Она испытывала угрызения совести относительно Сашкиного друга и торопилась исправить свою ошибку...
- Это Степа медведя застрелил, который...
Она уже знала подробности. И тем более было досадно, что, зная это, накричала на Степана. Правда, тогда поспешное объяснение Мони она будто пропустила мимо ушей, так поразил ее вид бездвижного и окровавленного Сашки.
- Степа - человек!.. - ответил Сашка и поморщился, как ребенок. Больно... в груди... что там, а?
Катя растерялась, беспомощно обернулась к Фильке. Тот ответил с наигранной беззаботностью:
- Ребро у тебя треснуло. Это ерунда! Пятнадцатиминутное хирургическое вмешательство - и порядок! Ты, брат, крепись, а то жену свою в больницу уложишь. Мы ее тут еле-еле откачали, как она тебя увидела.
Филька нашел верный ключ к мужеству приятеля. Тот теперь скорее умер бы, чем пожаловался.
Сказывалась потеря крови...
- Хука жалко, - прошептал Сашка и закрыл глаза.
Катя было забеспокоилась, но Филька жестом объяснил ей, что нужен покой... Сашка то ли заснул, то ли снова впал в забытье.
День тянулся до раздражения вяло. Площадку для вертолета расчистили быстро. Один за другим, а то и все вместе выходили из зимовья и подолгу смотрели на ту, четвертую гриву, куда по нехоженым сугробам и буреломам теперь пробирался Степан. Когда начало темнеть, ожидание сменялось беспокойством - успеет ли, не заблудился ли? Зимняя ночь светла, но ориентира все равно не увидишь. Отклонишься чуть в сторону - и можешь пройти в сотне метров мимо, а потом можно идти до бесконечности, до самого Хамар-Дабана, пока не кончатся силы.
Несколько раз Сашка приходил в себя и даже шутил с Катей, но к вечеру у него поднялась температура. Он часто просил пить, и никто не знал, можно ли ему пить, а если можно, то сколько.
Катя сменила ему повязку на голове. Кровь на ране запеклась, но стоило тронуть бинты, рана снова оживала, и Катя решила больше не трогать повязку. К груди она даже прикасаться боялась, понимая, что ничего сделать не может, кроме как причинить лишнюю боль.
Полная темнота наступила, казалось, раньше положенного, хотя время все так же сочилось по капле, растягивая секунды и минуты, тормозя стрелки часов. Моня долил в лампу солярки, прочистил стекло. Филька топил печь, готовил ужин - суета обещала ускорение времени.
Катя не верила в это. Она сидела около Сашки, следя за каждым его движением, постоянно проверяя пульс и температуру, поднося ладонь к Сашкиному лбу, а потом к своему, иногда подзывала кого-нибудь из парней и заставляла их сравнивать свою температуру с Сашкиной, потому что чувствовала, что заболевает сама, что у нее горят щеки и морозит, хотя Филька не жалел дров.
Спать все равно было негде, да и не до сна было. Филька сидел на столе-пне, Катя на чурке около нар облокотилась на Филькино плечо, и Моня в углу молча завидовал Фильке.
Катя тихо говорила:
- Все было слишком хорошо... Я все думала, откуда чуять беду. Скажи, Филька, разве обязательно, чтобы беда приходила?
Филька молчал.
- Были же люди, жизнь которых от дня рождения до смерти была без бед? А чем они заслужили такое? И почему я не заслужила? А?
Филька молчал.
- Ведь это же случайно, да, что там оказалось два медведя? Так ведь редко бывает? Тогда, значит, надо всю жизнь жить в тревоге, ожидая случайность? Так страшно жить, Филька! Нигде нет гарантии от случайности! И наверное, чем счастливей человек, тем страшнее для него случайность! А самые счастливые - они ведь должны жить в вечном страхе за свое счастье! Но если страх - то разве это счастье? Какой получается дурацкий круг... а счастье не в круге... а за кругом... Ты вот счастлив, Филька?
- Не знаю, что это такое, - уклонился Филька.
- Неверно! Врешь! - возразила она. - Я вот в любую минуту могу твердо сказать счастлива я или нет! Или это не то счастье, когда по минутам?.. Да?
- Пожалуй, - ответил Филька. - Счастье - это должно быть что-то устойчивое во времени... но знаешь, это в общем-то весьма пошлая тема.
Катя обидчиво отстранилась от него:
- Никогда с тобой не поговоришь по-человечески! Умничаешь!
- Катя! - умоляюще зашептал Моня из-за угла. - Спроси меня, я тебе точно скажу!
- Ну, скажи! - повернулась она к нему.
- Счастье - это когда тебе хорошо! Вот тебя спросят - тебе хорошо или плохо? А ты подумаешь и если скажешь, что тебе хорошо, то это и есть счастье.
- Санкта симплицитас! - прокомментировал Филька.
Моня не понял и на всякий случай огрызнулся "Пошел ты!"
Катя чуть улыбнулась.
- Вот я смотрю на тебя, и мне хорошо! - выпалил Моня.
- Очень уместное объяснение! - съязвил Филька. Моня обозлился.
- Пошел ты, знаешь куда! Думаешь, я не понимаю... думаешь, ты один понимаешь. Я просто смотрю - и все, и мне хорошо! И если мне хорошо, почему я должен скрывать это!
Филька холодно отпарировал:
- Если у человека после несварения желудка наступает облегчение, то едва ли стоит заявлять об этом.
Моня протиснулся между столом-пнем и чуркой, подсел на корточках около Кати.
- Слушай, Катя, ты с ним разговариваешь, как с умным! Ты думаешь, что он умный? Он и вправду грамотный, не то что я!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Вдруг Сашка спросил спокойным и вполне твердым голосом:
- Как все... кончилось?
Филька, чуть отстранив Катю, склонился над Сашкой.
- Порядок... обошлось... Второго взяли... Помял тебя малость...
- Грудь больно... - также отчетливо сказал Сашка.
- Терпи, Сашенька, - плача, залепетала Катя, - терпи, миленький, Степан ушел...
- На Лазуритку! - вставил Моня.
- Ты только не шевелись, лежи спокойно... Хочешь чего-нибудь... Пить? А?
- Да, пить! - торопливо шепнул Сашка.
Моня метнулся туда-сюда, и Катя осторожно, не вызывая движений, влила Сашке в рот несколько глотков. Они тем не менее стоили ему напряжения, и он, закрыв глаза, сжав челюсти, снова несколько минут лежал молча.
- Больше никто?.. - спросил потом, не открывая глаз.
- Хука задрал... - выскочил Моня и ойкнул, получив пинок от Фильки.
- Хук?! - открыл глаза Сашка. - Хук! - повторил он. - Совсем его, да?
Филька кивнул. О том, что Чапу тоже пришлось пристрелить, никто не рискнул заикнуться.
- Чего плачешь? Заживет... как на собаке...
Катя ощутила движение его руки, бросила пульс, и Сашкино рукопожатие вселило в нее и надежду и веру в лучший исход, который целиком зависел теперь от Степана. Она испытывала угрызения совести относительно Сашкиного друга и торопилась исправить свою ошибку...
- Это Степа медведя застрелил, который...
Она уже знала подробности. И тем более было досадно, что, зная это, накричала на Степана. Правда, тогда поспешное объяснение Мони она будто пропустила мимо ушей, так поразил ее вид бездвижного и окровавленного Сашки.
- Степа - человек!.. - ответил Сашка и поморщился, как ребенок. Больно... в груди... что там, а?
Катя растерялась, беспомощно обернулась к Фильке. Тот ответил с наигранной беззаботностью:
- Ребро у тебя треснуло. Это ерунда! Пятнадцатиминутное хирургическое вмешательство - и порядок! Ты, брат, крепись, а то жену свою в больницу уложишь. Мы ее тут еле-еле откачали, как она тебя увидела.
Филька нашел верный ключ к мужеству приятеля. Тот теперь скорее умер бы, чем пожаловался.
Сказывалась потеря крови...
- Хука жалко, - прошептал Сашка и закрыл глаза.
Катя было забеспокоилась, но Филька жестом объяснил ей, что нужен покой... Сашка то ли заснул, то ли снова впал в забытье.
День тянулся до раздражения вяло. Площадку для вертолета расчистили быстро. Один за другим, а то и все вместе выходили из зимовья и подолгу смотрели на ту, четвертую гриву, куда по нехоженым сугробам и буреломам теперь пробирался Степан. Когда начало темнеть, ожидание сменялось беспокойством - успеет ли, не заблудился ли? Зимняя ночь светла, но ориентира все равно не увидишь. Отклонишься чуть в сторону - и можешь пройти в сотне метров мимо, а потом можно идти до бесконечности, до самого Хамар-Дабана, пока не кончатся силы.
Несколько раз Сашка приходил в себя и даже шутил с Катей, но к вечеру у него поднялась температура. Он часто просил пить, и никто не знал, можно ли ему пить, а если можно, то сколько.
Катя сменила ему повязку на голове. Кровь на ране запеклась, но стоило тронуть бинты, рана снова оживала, и Катя решила больше не трогать повязку. К груди она даже прикасаться боялась, понимая, что ничего сделать не может, кроме как причинить лишнюю боль.
Полная темнота наступила, казалось, раньше положенного, хотя время все так же сочилось по капле, растягивая секунды и минуты, тормозя стрелки часов. Моня долил в лампу солярки, прочистил стекло. Филька топил печь, готовил ужин - суета обещала ускорение времени.
Катя не верила в это. Она сидела около Сашки, следя за каждым его движением, постоянно проверяя пульс и температуру, поднося ладонь к Сашкиному лбу, а потом к своему, иногда подзывала кого-нибудь из парней и заставляла их сравнивать свою температуру с Сашкиной, потому что чувствовала, что заболевает сама, что у нее горят щеки и морозит, хотя Филька не жалел дров.
Спать все равно было негде, да и не до сна было. Филька сидел на столе-пне, Катя на чурке около нар облокотилась на Филькино плечо, и Моня в углу молча завидовал Фильке.
Катя тихо говорила:
- Все было слишком хорошо... Я все думала, откуда чуять беду. Скажи, Филька, разве обязательно, чтобы беда приходила?
Филька молчал.
- Были же люди, жизнь которых от дня рождения до смерти была без бед? А чем они заслужили такое? И почему я не заслужила? А?
Филька молчал.
- Ведь это же случайно, да, что там оказалось два медведя? Так ведь редко бывает? Тогда, значит, надо всю жизнь жить в тревоге, ожидая случайность? Так страшно жить, Филька! Нигде нет гарантии от случайности! И наверное, чем счастливей человек, тем страшнее для него случайность! А самые счастливые - они ведь должны жить в вечном страхе за свое счастье! Но если страх - то разве это счастье? Какой получается дурацкий круг... а счастье не в круге... а за кругом... Ты вот счастлив, Филька?
- Не знаю, что это такое, - уклонился Филька.
- Неверно! Врешь! - возразила она. - Я вот в любую минуту могу твердо сказать счастлива я или нет! Или это не то счастье, когда по минутам?.. Да?
- Пожалуй, - ответил Филька. - Счастье - это должно быть что-то устойчивое во времени... но знаешь, это в общем-то весьма пошлая тема.
Катя обидчиво отстранилась от него:
- Никогда с тобой не поговоришь по-человечески! Умничаешь!
- Катя! - умоляюще зашептал Моня из-за угла. - Спроси меня, я тебе точно скажу!
- Ну, скажи! - повернулась она к нему.
- Счастье - это когда тебе хорошо! Вот тебя спросят - тебе хорошо или плохо? А ты подумаешь и если скажешь, что тебе хорошо, то это и есть счастье.
- Санкта симплицитас! - прокомментировал Филька.
Моня не понял и на всякий случай огрызнулся "Пошел ты!"
Катя чуть улыбнулась.
- Вот я смотрю на тебя, и мне хорошо! - выпалил Моня.
- Очень уместное объяснение! - съязвил Филька. Моня обозлился.
- Пошел ты, знаешь куда! Думаешь, я не понимаю... думаешь, ты один понимаешь. Я просто смотрю - и все, и мне хорошо! И если мне хорошо, почему я должен скрывать это!
Филька холодно отпарировал:
- Если у человека после несварения желудка наступает облегчение, то едва ли стоит заявлять об этом.
Моня протиснулся между столом-пнем и чуркой, подсел на корточках около Кати.
- Слушай, Катя, ты с ним разговариваешь, как с умным! Ты думаешь, что он умный? Он и вправду грамотный, не то что я!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38