Чем был Вифлеем две тысячи лет назад? Захудаленькой провинцией Римской империи. Задрипанное местечко, населенное варварами из варваров. Калигулы, катоны, нероны полагали, что вершат судьбу мира, а она вершилась Бог знает где, да еще Бог знает кем!
Если я так упорно пер на север, значит, был в том смысл, хотя бы по аналогии с раненым животным, что, истекая кровью, тащится к исцеляющему источнику, у которого ранее не бывал.
Я решил изменить образ жизни, чтобы избавить мою маму от страданий. Инстинкт, а может, и подсказка свыше, возможно даже – мамина подсказка, сверху ж виднее, привела меня в такое единственное место, где мне легче всего исполнить намерение. А вдруг оно, это место, как радиацией, заражено (или заряжено) благодатью? Могу я предположить существование таких особых зон, где некие добрые миазмы бактериями распространены в воздухе или воде, и, поглощая их, преобразуешься башкой!
Мальчишка, между тем, мне уже по второму разу рассказывал свою биографию. Он умеет ловить сорожку, собирать грибы и ягоды, умеет читать и рисовать всяких животных и лучше всех корову и собаку, умеет прятаться так, что даже папка не может его найти, ходит на лыжах, может грести веслами, если нешибкие волны, ему запросто развести костер или накопать хоть сто луковиц саранок, он не боится змей, ящериц, рыси, ос, клещей, а пауты, так хоть тыща его укуси, все равно не больно, и потому все лето в обрезанных штанах ходит, если только в лес не идти… Он не любит, когда лес горит, когда корова болеет, когда земля трясется, когда мамка плачет…
– И часто она плачет?
– Два раза уже! – отвечал шепотом, оглядываясь по сторонам. – Запрошлым летом папка в тайге терялся. А весной я терялся, а папка следы медведя нашел у самого сусека, а мамка думала, что меня медведь утащил, а я в сусеке заснул, а папка туда не заглянул, пошел медведя искать. Я сам пришел, а мамка плакала, аж тряслась вся…
– Побила?
– Кого?
– Тебя…
– Зачем?
– С вами все ясно, – ответил я и хлопнул мальчишку по плечу. Он меня.
Мужчина и женщина, впряженные в волокушу, на два человеческих роста нагруженную сеном, появились из распадка.
Малыш сидел спиной к лесу и не видел, а я не торопился реагировать на появление блаженных хозяев благословенных мест. Лишь когда шорох полозьев волокуши стал слышимым, Павлик оглянулся, мячиком подпрыгнул на месте и кинулся навстречу родителям. Я же, лишь заняв более приличную позу, продолжал сидеть на крыльце, и как только стали различимы лица появившихся, сказал себе с тихим торжеством, что все правильно, что я там, где надо, что с этого момента можно уверенно отсчитывать время моей новой жизни. Бросив волокушу на середине поляны, они шли ко мне, точнее, мальчишка вел их за руки, то и дело вырываясь вперед, оглядываясь на них, недовольный, что они идут, а не бегут. Я неторопливо сошел с крыльца и ждал.
– Вот кто у нас! – провозгласил Павлик, ткнув мне пальцем в живот. – Ни за что не угадаете, как его зовут! А-дам!
– Правда, вас так зовут? – спросила женщина наиприятнейшим голосом. Пораженный ее красотой, нет, красота – шаблон, банальность… Пораженный светлоликостью ее – вот так именно! Я не сразу обрел дар речи, но, преодолев горловые судороги, пробормотал, что да, на это имя я намерен откликаться с некоторых пор… Ответ получился замысловатый, и возникла, было, пауза, но подал голос мужчина… Вот ведь тоже – моложе меня, но парнем я бы не назвал его, парень – это тот, кто в данный момент мельтешил между нами, заглядывая в глаза и дергая за руки всех поочередно. Отец же его был мужчина и даже не «молодой человек» – и эта распространенная кликуха особей мужского пола не подходила к нему. Высок, темно-рус, жилист, с усами и короткой курчавой бородкой, словно сошедший с экрана из фильма про русских молодцев, был он мужественен и прост, и сколько бы я ни напрягал свои извилины, никаких других слов не придумал бы и не вспомнил, потому что, возможно, лучших слов вообще не существует по отношению к людям такого типа, тем более, что тип этот в обычной жизни практически уже не встречается…
– В армии знал одного, он латыш был…
– Адам Смит, Адам Мицкевич… – начал я перечислять мировых адамов, но мальчишка, перебив меня, буквально завопил:
– Он пришел по берегу!
– Правда? – не скрывая удивления, спросил отец, но спохватился и, обняв за плечи жену, что была ему по плечо, сказал, даже будто извиняясь:
– Ксеня. А я Антон. Познакомились.
Господи, ежу понятно, что иначе, чем Ксенией, эта женщина называться не могла. Хотя если сам он отрекомендовался бы Русланом или Добрыней, я бы ничуть не удивился. Впрочем, Антон – это тоже что-то! С сыном же, по-моему, они все же дали промашку, и я еще придумаю ему подобающее имя.
Тут как раз из-за крыльца выкатилась лайка, Павлик обхватил ее за шею и сообщил, что собаку зовут Джек. Безусловно, в том была большая честь для всяких разных англо-американцев – в благословеннейшем месте планеты другу человека присвоено имя, столь принятое среди народов, погрязших в цивилизации… Я изъявил желание помочь завершить проблему сена, Павлик – открыть двери сеновала, Ксения – приготовить обед, Джек никаких желаний не изъявил и лишь одобрил наши снисходительным покачиванием закольцованного хвоста. Сеновал по типовой конструкции располагается над стайкой вторым этажом, куда вилами и нужно было закидать сено, надышавшись запахом которого я почувствовал себя сущим богатырем. И когда, высмотрев технологию заброса, воткнул свои вилы в копну, был безжалостно осмеян.
– Не подымешь! Не подымешь! – закричал и запрыгал вокруг меня мальчишка.
Я уже и сам понял, что замахнулся на невозможное, но, в сущности, именно невозможным был достаточно избалован за последнее время и, натужившись так, что потемнело в глазах, вознес над головой чуть ли не добрую треть копны. Малыш присел на землю от изумления. Два полных шага нужно было еще проделать с этим немыслимым грузом над головой, а затем зашвырнуть его на потолочное перекрытие. И я свершил это! Грыжа не выпала, пупок не развязался. Антон выдал одобряющий жест, но соревноваться со мной не стал и в несколько приемов закидал остатки сена. Потрясенный моим подвигом, Павлик сидел на земле и никак не мог справиться с отпавшей челюстью. Небрежно отряхиваясь от сенной пыли, я наслаждался своим триумфом, пока Антон, забравшись на сеновал по откидной лестнице, перебрасывал сено в глубину стайки.
Когда полчаса спустя после водных процедур сели за стол, возникло замешательство. Хозяева, причем все трое, смущенно закрутили головами, и лишь через паузу Ксения произнесла робко:
– Помолимся?
Икона оказалась именно за моей спиной. Торопливо разворачиваясь, чуть не опрокинул табуретку, пошумел в общем… Молитву прослушал, нервно припоминая, с какого плеча на какое кладется крест.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42