Он сгреб меха и понес их в зимовье.
- Ты чего?! - заорал Красюк.
Сизов бросил меха, схватил топор, лежавший у порога.
- Если ты шатун, так я сейчас раскрою тебе череп, и совесть моя будет чиста.
Красюк попятился, растерявшийся от невиданной решимости тихого Мухомора.
- Ты чего?!
- Они не твои и не мои эти меха, понял? Нельзя жить зверем среди людей, нельзя! Если хочешь, чтобы тебе помогали, будь человеком. Человеком будь, а не скотом.
Красюк неожиданно захлопнул дверь, крикнул изнутри:
- А я сейчас ружьишко у чалдона возьму, посмотрим кто кого!
Это было так неожиданно, что Сизов растерялся. И вдруг он вздрогнул от того, что дверь резко, со стуком, распахнулась. Красюк был без ружья, весь вид его говорил об испуге и растерянности.
- Ушел!
- Кто?
- Чалдон ушел.
- Ну и что?
- Ментов приведет.
- Не мели ерунду...
- Давно ушел, видать, еще ночью. У, хитрая сволочь! Про шамана голову морочил. Драпать надо, драпать, пока не поздно!..
Сизов молчал, ошеломленный. Слишком много навалилось на него в этот утренний час, слишком разным представал перед ним Красюк за короткое время. Он стоял неподвижно, забыв, что еще держит топор, и пытался понять непостижимо быструю трансформацию этого парня. Как в нем все вместе уживается - ребячья готовность к игре, шутке и отсутствие элементарной благодарности, слепая жадность, беспредельное себялюбие и такая же беспредельная злоба, даже готовность убить? Сколько, еще в тюрьме, ни приглядывался Сизов к блатным, не мог понять их. Что ими движет? А теперь понял: ничто не движет, они беспомощны, они рабы самовлюбленности и жадности, собственной психической недоразвитости. Они рабы и потому трусы.
Мимолетным воспоминанием прошел перед ним и прошлогодний разговор с другом Сашей, когда они почти то же самое говорили о так называемых "новых русских", которые в большинстве своем отнюдь не являются русскими, о сильных перед слабыми, ничтожных перед сильными. И очень опасных своей бесчеловечной мстительной жадностью и жестокостью. Недаром сатанинское племя киллеров выскочило из адских недр именно с появлением этих "нерусских русских".
А Красюк все метался. Выволок шкуру оленя, под которой Сизов спал ночью, бросил на нее вчерашнее недоеденное мясо, стал заворачивать.
- Ты чего? Собирайся. Накроют ведь.
Сизов молчал, стоял опустошенный, оглушенный, растерянный.
- Ты как хошь, а я дураком не буду.
Снова нырнув в низкую дверь чуланчика, Красюк вдруг затих, увидев под шкурами то, чего никак не ожидал увидеть, - вещмешок из знакомой камуфляжной ткани.
Ему показалось, что остановилось сердце: именно в такой сидор укладывал он то припрятанное золотишко - два шелковых мешочка, запаянных в толстый полиэтилен.
Красюк поднял вещмешок за лямки и задохнулся еще раз: руки сами вспомнили вес - тот самый.
- Что еще нашел? - насмешливо спросил Сизов.
- Все то же, - ответил Красюк, стараясь не выдать себя срывающимся голосом.
Торопясь, ломая ногти, он развязал вещмешок, сунул внутрь руку и на ощупь сразу узнал то, что помнилось ему все это время.
Он снова затянул узлом лямки, завернул вещмешок в какую-то подвернувшуюся под руку шкуру, вынес, схватил в охапку все, что собирался забрать с собой, и нырнул в чащу.
Постояв минуту в недоумении, Сизов подобрал разбросанные шкурки, отнес их в чуланчик, долго развешивал по стенам. Когда снова вышел на порог, увидел Чумбоку, согнувшегося под тяжестью ноши. Нес он подстреленную косулю.
- Вота, - сказал Чумбока, сбросив косулю у порога и приветливо улыбаясь. - Кушай нада. Кушай нету - сила нету.
- Красюк в тайгу убежал, - сказал Сизов. - Решил, что ты пошел милицию звать. Дурной он, Красюк-то, всего боится.
- Людя боись - сам себя боись, - подытожил Чумбока.
- Найти его надо, пропадет в тайге.
- Пропадай нету, - ответил Чумбока и спокойно принялся разделывать косулю.
- Заблудится.
- Заблудись нету. Одна сопка иди, другая сопка иди, обратно вернись. Моя найди его.
Сизов не счел нужным торопить Чумбоку. А сам идти искать Красюка не мог. Он вошел в избушку, упал на нары, чувствуя, что нет у него сил даже шевелиться, не то что бегать по тайге за этим дурнем.
Сквозь дремоту он слышал, как Чумбока прошел в чуланчик, шумно завозился там. И затих. Потом вошел в избушку и замер в дверях.
- Что-то не так? - спросил Сизов, вдруг ощутив тревогу. - Красюк твои меха разбросал, так я их все повесил как надо.
- Капитана - хороший человека, товарища - хитрая росомаха, - сказал Чумбока.
Фраза знакомая, но тон, каким она была сказана, окончательно встревожил, заставил встать.
- Что-нибудь пропало?
- Золото пропала. Твоя товарища - злая человека.
Сизов молчал, поняв вдруг, почему Красюк так заторопился уйти. Сразу подумал о водопаде, где нашел самородки. Неужто и Чумбока там побывал? Впрочем, что удивительного? Для охотника тайга - открытая книга.
- Золото самородное? - спросил он, готовый тут же рассказать о своих находках.
- Песка. - Он изобразил руками размер упаковок. - Моя нашла у Круглого озера, где прошлое лето вертолета упала.
Вот это уж поистине было диво дивное. Искать золото не надо, само нашлось.
- Послушай, Аким, я знаю это золото, оно не твое, его надо вернуть государству.
- Моя понимай, моя хотела...
- Красюк летел в том вертолете. Он один остался живой и спрятал это золото. Мы как раз шли туда, чтобы найти его, сдать в милицию.
Чумбока молчал. В глазах его явно читалось непонимание.
- Она - злая росомаха, - наконец сказал он. - Она все берет себе.
- Красюк не злой, просто слабый человек. Многие при виде золота теряют голову. Его надо найти.
- Моя найди, - спокойно сказал Чумбока и снял с гвоздя ружье, висевшее на стенке.
* * *
Страх гнал Красюка в глубину распадка. Может, это и не страх был, а что-то другое, только остановиться он не мог. Почему-то казалось, что только там, где гуще таежная непролазь, надежней можно укрыться от погони. А что погоня была, это он чувствовал, даже слышал, когда затаивал дыхание, как кто-то ломился через завалы бурелома следом за ним.
В распадке было сумрачно и тихо. Плотно перепутавшиеся сучья цеплялись за ноги, рвали и без того изодранную телогрейку. Он задыхался, продираясь сквозь кусты, припадал к лужицам и ручьям, попадавшимся на пути, тыкался лицом в воду, жадно пил. И снова вскакивал, бежал дальше. Злобное отчаяние держало за горло. Он жалел, что не покопался в чуланчике раньше и не ушел еще вчера, когда можно было прихватить с собой ружьишко чалдона. Почему-то жалел, что верил Мухомору, морочившему голову о разных городах. И еще о чем-то жалел, неясном, давнем, слезно горьком, отчего вся жизнь наперекосяк. Сейчас ему казалось, что он может даже убить кого-то, виноватого в его несчастьях.
Хотелось упасть в мягкий мох и забыться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49