Раненые солдаты стонали. По всему острову слышался металлический звон: это вкладывали пули в магазины, щелкали затворами, снова готовили ружья к бою. Над ними плыл пороховой дым. Календар посмотрел на упавших всадников впереди, чтобы убедиться, что никто из них не подползет к нему сквозь траву. Он облизнул губы.
— А лучше сражаться они могут? — услышал он позади голос майора и, обернувшись, увидел, что знакомый ему разведчик покачал головой. Потом он сказал, что за все годы, проведенные здесь, он не видел наступления, равного этому. По всем статьям от колонны должно было остаться мокрое место. Их спасло только то, что “Летучая мышь” сейчас плавает в реке. Если бы он был жив, ничто не сломило и не остановило бы индейцев.
Некоторые солдаты утверждали, что это именно их пули сразили главного врага. Календар не спорил. Он знал точно, чей это был выстрел, и не считал нужным ввязываться из-за этого в ссору. Позже, когда они поднялись и осматривали тела в реке, Календар подошел к “Летучей мыши” и перевернул его, чтобы взглянуть, как прошла пуля: прямо в основание позвоночника, потом вверх и вышла из груди. Не было сомнений, что его убил он. Календар снова перевернул тело в воде лицом вниз: вода покраснела от крови; его головной убор весь промок и почти утонул. Кто-то из солдат чуть позже схватил его. Один раненый индеец рассказывал, что их вождь не собирался участвовать в сражении. А его головной убор обладал какой-то магической силой, которая делала его неуязвимым в бою. Но магия была связана с определенным табу, которое он нарушил.
Чтобы очиститься, “Летучей мыши” нужно было много времени, и он не стал бы сражаться, если бы вождь другого племени, который ему завидовал, не оскорбил его в присутствии соплеменников. Индеец рассказывал долго и интересно, и Календару хотелось поделиться его рассказом с Райерсоном, но он не смог этого сделать. Вскоре после того как наступление было отбито, он овладел собой и чувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы поминутно не озираться, он подполз к Райерсону и увидел, что один из кавалеристов склонился над ним, потому что тот был ранен. Рана сильно кровоточила. Возбуждение мигом покинуло Календаря. Он подполз к Райерсону, обнял его и пытался заговорить. Хотя глаза его несколько раз мигнули, и, казалось, он даже узнал его, Райерсон так и не произнес ни слова, а просто потерял сознание. И как бы это ни было несправедливо, умирал весь день и всю ночь. Кален-дар не отходил от него, сжимал его в объятиях и плакал. Поэтому он и не стал разбираться, кто убил индейца. Горе переполнило сердце, где не осталось места ни для злости, ни даже для гордости.
Индейцы не ушли. Но они не стали больше наступать, а начали осаду лагеря. Все лошади кавалеристов были убиты. Второй командир, лейтенант Бичер, тоже погиб, и именно в его честь потом назвали остров. Майора еще дважды ранили — у него была оцарапана голова, и пуля попала в бедро около артерии. Он лежал четыре дня, пока не решил, что нужно извлечь пулю, но их врача тоже убили, а никто не решался делать операцию. Наконец майор велел двоим солдатам подержать его ногу, достал из переметной сумы бритву и вытащил пулю сам. Только в этот миг, глядя на майора, Календар забыл о Райерсоне. Все остальное время он ходил как в тумане, наблюдая, как в ночь после гибели “Летучей мыши” майор отрядил двоих пеших солдат за подкреплением. Они, надев мокасины и идя задом наперед, чтобы их следы были похожи не следы индейцев, крались по острову. Через две ночи майор послал еще двоих, зная, что они будут идти ночью и прятаться днем. Через неделю явилась колонна подкрепления и прорвала осаду, а солдаты к тому времени съели все свои припасы и стали жарить разлагающееся мясо лошадей. Майор сидел, прислонившись к дереву, чтобы дать ноге покой, и читал книгу, которую взял с собой, — “Оливер Твист”. Солдаты закричали “ура”, увидев, как через ущелье движутся первые кавалеристы, и, вскочив на ноги, стали размахивать рубашками и стрелять в воздух. Майор велел им беречь заряды. К тому времени всех убитых похоронили; остров был слишком мал, поэтому пришлось вырыть им братскую могилу; убитых индейцев, лежавших в реке и у реки, оттащили на другой берег и сожгли. А Календар долго сидел у братской могилы, где похоронили Райерсона, сжимая в руках-ружье и пистолет; рядом с ним лежали переметные сумы Райерсона, которые он уже обшарил в поисках имени или адреса, которые помогли бы ему связаться с сестрой погибшего. Но там ничего не было.
Глава 59
— Убери свою задницу.
Поначалу Прентис не понял, к кому это относится. Они остановились на ночь, разбив лагерь под крутой и обрывистой горной грядой. Место было выбрано удачно: с одного фланга они были прикрыты, рядом нашли воду и кусты, чтобы развести костры. Горы находились к востоку от них. На западе садилось солнце, но поскольку открытое место оставалось только там, его лучи еще освещали лагерь. И вечер начался хорошо, все были в благодушном настроении, несмотря на то, что скакали целый день; кавалеристы переговаривались, обхаживали и кормили лошадей, привязывали их. Несколько человек, насвистывая, расстилали одеяла, другие разжигали костры и усаживались перед ними — полюбоваться огнем и пожарить мясо и хлеб.
Календар был наверху, на горе, осматривая местность. Он вернулся, сел у костра, и Прентис присоединился к нему. Они налили себе кофе и стали пить. Старик не брился несколько дней, на лице появилась седая, жесткая щетина, которая сильно старила его; он поставил кружку, свернул себе цигарку и вдруг заговорил, опершись о камень рукой, в которой держал спичку. Прентис не понял, к кому старик обращается. Несколько солдат, которые сели неподалеку от них, тоже удивленно переглянулись. У Прентиса внутри все перевернулось: что, если старик обращался к нему? Все молчали. Он посмотрел на старика, который сидел со спичкой в руке, выпятив челюсть и глядя в огонь. Дело было даже не в том, что он не понял, к кому старик обращается, просто он никогда не слышал, чтобы тот говорил таким тоном. Нет, слова-то были вполне обычными, и каждый при случае произносил их, включая старика. Но он произнес их каким-то нечеловеческим голосом, почти проревел, как будто выталкивал звуки из глубины глотки, выворачивая их из гортани.
— Да-да, ты, — прорычал старик. Желваки у него так и ходили. Он медленно поднял глаза на солдата, сидевшего напротив. — Ты знаешь, что я к тебе обращаюсь. Я сказал тебе: убери свою задницу.
Парень неловко заерзал, подняв руки.
— Послушай, ей-ей…
— Эй, — сказал старик. — Я тебе говорю. Ты что, не слышишь, что я разговариваю с тобой? — Он повернулся. — Что это ты, черт побери?
Там стоял индеец, один из апачей, которых майор взял проводниками, и только теперь, когда Прентис подумал об этом, он понял, что кто-то подошел к ним со спины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— А лучше сражаться они могут? — услышал он позади голос майора и, обернувшись, увидел, что знакомый ему разведчик покачал головой. Потом он сказал, что за все годы, проведенные здесь, он не видел наступления, равного этому. По всем статьям от колонны должно было остаться мокрое место. Их спасло только то, что “Летучая мышь” сейчас плавает в реке. Если бы он был жив, ничто не сломило и не остановило бы индейцев.
Некоторые солдаты утверждали, что это именно их пули сразили главного врага. Календар не спорил. Он знал точно, чей это был выстрел, и не считал нужным ввязываться из-за этого в ссору. Позже, когда они поднялись и осматривали тела в реке, Календар подошел к “Летучей мыши” и перевернул его, чтобы взглянуть, как прошла пуля: прямо в основание позвоночника, потом вверх и вышла из груди. Не было сомнений, что его убил он. Календар снова перевернул тело в воде лицом вниз: вода покраснела от крови; его головной убор весь промок и почти утонул. Кто-то из солдат чуть позже схватил его. Один раненый индеец рассказывал, что их вождь не собирался участвовать в сражении. А его головной убор обладал какой-то магической силой, которая делала его неуязвимым в бою. Но магия была связана с определенным табу, которое он нарушил.
Чтобы очиститься, “Летучей мыши” нужно было много времени, и он не стал бы сражаться, если бы вождь другого племени, который ему завидовал, не оскорбил его в присутствии соплеменников. Индеец рассказывал долго и интересно, и Календару хотелось поделиться его рассказом с Райерсоном, но он не смог этого сделать. Вскоре после того как наступление было отбито, он овладел собой и чувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы поминутно не озираться, он подполз к Райерсону и увидел, что один из кавалеристов склонился над ним, потому что тот был ранен. Рана сильно кровоточила. Возбуждение мигом покинуло Календаря. Он подполз к Райерсону, обнял его и пытался заговорить. Хотя глаза его несколько раз мигнули, и, казалось, он даже узнал его, Райерсон так и не произнес ни слова, а просто потерял сознание. И как бы это ни было несправедливо, умирал весь день и всю ночь. Кален-дар не отходил от него, сжимал его в объятиях и плакал. Поэтому он и не стал разбираться, кто убил индейца. Горе переполнило сердце, где не осталось места ни для злости, ни даже для гордости.
Индейцы не ушли. Но они не стали больше наступать, а начали осаду лагеря. Все лошади кавалеристов были убиты. Второй командир, лейтенант Бичер, тоже погиб, и именно в его честь потом назвали остров. Майора еще дважды ранили — у него была оцарапана голова, и пуля попала в бедро около артерии. Он лежал четыре дня, пока не решил, что нужно извлечь пулю, но их врача тоже убили, а никто не решался делать операцию. Наконец майор велел двоим солдатам подержать его ногу, достал из переметной сумы бритву и вытащил пулю сам. Только в этот миг, глядя на майора, Календар забыл о Райерсоне. Все остальное время он ходил как в тумане, наблюдая, как в ночь после гибели “Летучей мыши” майор отрядил двоих пеших солдат за подкреплением. Они, надев мокасины и идя задом наперед, чтобы их следы были похожи не следы индейцев, крались по острову. Через две ночи майор послал еще двоих, зная, что они будут идти ночью и прятаться днем. Через неделю явилась колонна подкрепления и прорвала осаду, а солдаты к тому времени съели все свои припасы и стали жарить разлагающееся мясо лошадей. Майор сидел, прислонившись к дереву, чтобы дать ноге покой, и читал книгу, которую взял с собой, — “Оливер Твист”. Солдаты закричали “ура”, увидев, как через ущелье движутся первые кавалеристы, и, вскочив на ноги, стали размахивать рубашками и стрелять в воздух. Майор велел им беречь заряды. К тому времени всех убитых похоронили; остров был слишком мал, поэтому пришлось вырыть им братскую могилу; убитых индейцев, лежавших в реке и у реки, оттащили на другой берег и сожгли. А Календар долго сидел у братской могилы, где похоронили Райерсона, сжимая в руках-ружье и пистолет; рядом с ним лежали переметные сумы Райерсона, которые он уже обшарил в поисках имени или адреса, которые помогли бы ему связаться с сестрой погибшего. Но там ничего не было.
Глава 59
— Убери свою задницу.
Поначалу Прентис не понял, к кому это относится. Они остановились на ночь, разбив лагерь под крутой и обрывистой горной грядой. Место было выбрано удачно: с одного фланга они были прикрыты, рядом нашли воду и кусты, чтобы развести костры. Горы находились к востоку от них. На западе садилось солнце, но поскольку открытое место оставалось только там, его лучи еще освещали лагерь. И вечер начался хорошо, все были в благодушном настроении, несмотря на то, что скакали целый день; кавалеристы переговаривались, обхаживали и кормили лошадей, привязывали их. Несколько человек, насвистывая, расстилали одеяла, другие разжигали костры и усаживались перед ними — полюбоваться огнем и пожарить мясо и хлеб.
Календар был наверху, на горе, осматривая местность. Он вернулся, сел у костра, и Прентис присоединился к нему. Они налили себе кофе и стали пить. Старик не брился несколько дней, на лице появилась седая, жесткая щетина, которая сильно старила его; он поставил кружку, свернул себе цигарку и вдруг заговорил, опершись о камень рукой, в которой держал спичку. Прентис не понял, к кому старик обращается. Несколько солдат, которые сели неподалеку от них, тоже удивленно переглянулись. У Прентиса внутри все перевернулось: что, если старик обращался к нему? Все молчали. Он посмотрел на старика, который сидел со спичкой в руке, выпятив челюсть и глядя в огонь. Дело было даже не в том, что он не понял, к кому старик обращается, просто он никогда не слышал, чтобы тот говорил таким тоном. Нет, слова-то были вполне обычными, и каждый при случае произносил их, включая старика. Но он произнес их каким-то нечеловеческим голосом, почти проревел, как будто выталкивал звуки из глубины глотки, выворачивая их из гортани.
— Да-да, ты, — прорычал старик. Желваки у него так и ходили. Он медленно поднял глаза на солдата, сидевшего напротив. — Ты знаешь, что я к тебе обращаюсь. Я сказал тебе: убери свою задницу.
Парень неловко заерзал, подняв руки.
— Послушай, ей-ей…
— Эй, — сказал старик. — Я тебе говорю. Ты что, не слышишь, что я разговариваю с тобой? — Он повернулся. — Что это ты, черт побери?
Там стоял индеец, один из апачей, которых майор взял проводниками, и только теперь, когда Прентис подумал об этом, он понял, что кто-то подошел к ним со спины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52