Представь чуму, которая уносит людей твоего народа, одного за другим, начиная с самых прекрасных, самых жизнерадостных, а именно такими были те мадонеи, которые начали заключать браки с людьми. Когда молодые погибли, мадонеи постарше тоже стали порождать детей, тогда начали умирать и они. Все произошло слишком быстро для их невероятно долгих жизней. Почему мой возлюбленный не умер вместе с ними? Он не знал. Может быть, потому, что был первым? Или самым сильным? Потому что приходил ко мне через сны и никогда не ступал в этот мир во плоти? Он оставался в нашем мире все дольше и дольше, заставляя себя искать причины и лекарство. Когда он перестал приходить, я пыталась послать ему весточку. Но он больше не видел ни меня, ни нашего сына, потому что нашел ответ и не смог вынести его тяжести. Я оттолкнул от берега корягу, которая задерживала плывущие по реке листья. Скопившаяся масса закружилась, распалась на части и утекла вместе с золотистым потоком.
– Он говорил мне, что хотел разрушить ворота, – произнес я. – Но тогда рекконарре, не имеющие возможности жить в двух мирах, сошли бы с ума и другие назвали его детоубийцей.
– Ему было очень плохо. Не знаю, что он помнит из тех времен теперь. Мой муж действительно собирался разрушить ворота. Это правда. Угроза его народу по-прежнему существовала. Он не мог разрушить заклятие, виетто, которое позволило мадонеям прийти в наш мир, ведь правда, не мог? Однажды ночью он пришел ко мне, – продолжала Госпожа. – Лег со мной, чего не делал уже год, и рыдал все время, пока доставлял мне неведомое смертным наслаждение. Когда мы уже просто сидели у костра обнявшись, он дотянулся до своего плаща и достал из кармана драгоценный камень, бриллиант, который мог бы быть звездой, снятой с неба его руками. Тело моего возлюбленного светилось золотистым свечением. В ту ночь драгоценный камень тоже светился золотом, отражаясь в каплях его слез, и я спросила, что так расстраивает его. «Вот ответ», – сказал он, когда над лесом раздались вопли, сначала с одной стороны, потом с другой. Небо потемнело от этих звуков, словно облака закрыли звезды. Ночь истекала кровью. Он лежал в моих объятиях со своим камнем и своими слезами, а крики доносились из окрестных поселений.
«Что за ужас породила эта ночь? – спросила я его. – Почему ты лежишь здесь и ничего не делаешь?» Он всегда помогал людям. Но в эту ночь он сидел рядом со мной, гладил мои волосы, плакал и повторял, что никто из них не страдает. Я чувствовала, как он дрожит, как холодный пот стекает по его лицу и груди. Вскоре он со стонами перекатился на бок, все еще сжимая камень, я видела, что ему невыносимо больно. «Любовь моя, что с тобой? – спросила я. – Прекрати это».
«Не могу, – отвечал он. – Я пытался найти другой способ. В самом деле пытался. Но мадонеи – мой народ. Если я не сделаю этого, они все погибнут». Но губил-то он сейчас людей и рекконарре… Убивал и вбирал в себя их боль и страхи, чтобы облегчить им переход в царство смерти.
– Кто же его остановил? – спросил я, зная ответ.
– Ты, дорогой мой, сын, которого он любил больше жизни. Когда я разбудила тебя и ты вызвал его на бой, чтобы прекратить убийства, он не смог убить тебя. Из любви к тебе он разбил тот камень. А когда он остановил уничтожающее заклятие, чувство вины за гибель родичей, боль и страх десяти тысяч погибших людей разорвали его разум на части.
ГЛАВА 51

Ниель. Безымянный бог. Мой отец. Мой и не мой… все мое существо знало, верило, что Госпожа говорит правду, но в душе царил образ человека, любившего книги и земледелие, который воспитывал меня в Эззарии. Гарет был отцом моей души, а не гордый могущественный мадонеи, пытавшийся когда-то истребить человеческий род. И неважно, что Ниель пытался спасти их от боли, он избрал убийство способом излечения своего народа. Но он был еще и добрым, и благородным, поэтому его разум не выдержал.
Его сын превратился в тюремщика и жил до тех пор, пока разделение душ не отправило рей-киррахов в изгнание, а магов обратно в Эззарию. Хотя его физическое тело умерло тысячу лет назад, он все еще жил и теперь стал неотделимой частью меня.
– Так что же нам делать? – спросил я. Неверное тепло осеннего дня ушло, я кутался в плащ, спасаясь от порывов северного ветра, и стоял отвернувшись от крепости, от стены и от пугающего меня будущего.
– Верни ему надежду.
Какие простые, безобидные слова она избрала для описания ожидающего меня в этом случае кошмара. Я повернулся к жене Ниеля, меня охватил такой ужас, что все тело непроизвольно содрогалось.
– Позволить ему сделать из меня чудовище? Я не могу. – Теперь я понимал его. Да, он хотел, чтобы его сын стал настоящим мадонеем… богом. И еще он хотел, чтобы я стал безжалостным, свободным от слабостей, которые помешали ему. Неудивительно, что он так ненавидит Александра… Ночные звезды! Неудивительно, что он хотел больше узнать о моем сыне. – Ты предлагаешь мне отдать ему мою человеческую душу. Неужели ты не понимаешь? Я видел, во что должен превратиться. Я не могу согласиться на это. – Ее спокойствие пугало меня.
– Долгое время тебе удавалось сдерживать его своими заклятиями. Но Двенадцать устали, их силы на исходе, не осталось ни одного мадонея, который мог бы стать частью стены. Наши друзья заплатили страшную цену, чтобы сохранить ему жизнь. Они надеялись, что когда-нибудь его удастся излечить и он снова подарит двум мирам свою любовь. – Она взяла мою руку, пытаясь успокоить меня, и повела дальше между желтыми деревьями с таким видом, словно мы беседовали о погоде или о ценах на муку.
Госпожа рассказала, как я, Валдис, не смог убить своего отца, так же как и он не смел причинить мне боль, и поэтому нашел способ удержать его в изоляции. Двенадцать мадонеев, именно столько я выбрал из множества любивших его, позволили создать из себя стену, потому что только сила мадонеев в чистом виде могла противостоять ему. Тринадцатый стал стражем башни, наблюдающим за тем, кто идет к крепости или от нее. Госпожа тоже принесла жертву, она навечно осталась в лесу, давая ему свою силу и чувствуя его боль. И наконец, я создал заклятие, лишившее моего отца его истинного имени. Я отвел его в крепость, успокоив его страхи, но прошло немало времени, прежде чем его рассудок обрел подобие спокойствия.
– Прошло не так много лет, и рекконарре начали забывать пленника, как ты и надеялся, отнимая у него имя. Все мадонеи погибли, кроме Виксагалланши. Вердон, Валдис и Безымянный бог стали частью легенды. Но каждый день вид крепости мучил тебя. Когда твой отец немного поправился, ты стал опасаться, что у тебя не хватит решимости держать его взаперти, потому что любил его и скучал по нему. Тогда вы с Виксом и решили уничтожить собственные воспоминания о нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171