Каблук слишком сильно стучал по камням дороги, проложенной через двор. Эти двое молодых людей, он и она, шли рядом, держась за руки, как дети.
– Милая пара, – сказал я.
– Да, замечательная пара, – сказал инженер. – Они оба работают у нас в шлифовальном цехе. История их знакомства и их любви могла бы послужить темой для романа – настолько она необыкновенна и вместе с тем естественна.
– Расскажите.
Постараюсь передать как можно короче историю, которую рассказал инженер.
Назовем девушку Клавой. Месяцев десять тому назад она работала в госпитале, регистраторшей в канцелярии. Однажды она послала на фронт посылочку. Это был обычный пакетик с варежками, куском туалетного мыла, с пачкой папирос, с платочком и множеством других трогательных, но весьма полезных мелочишек. Обычно каждая девушка вкладывает в свой пакетик письмо неизвестному бойцу. Она сообщает свое имя и свой адрес. Но Клава не была мастерица писать письма. Она начинала писать несколько раз, но ни одно письмо не удовлетворило ее. То выходило слишком сухо, то слишком восторженно, то слишком сентиментально.
В конце концов она разорвала все варианты. Она взяла свою фотографическую карточку и на обороте ее написала всего два слова. Затем она вложила карточку в свой пакетик. Эти два слова, написанные на обороте карточки, были: «Самому храброму».
И больше ничего. Ни подписи, ни адреса.
Посылка была получена в одном из отрядов морской пехоты. Она досталась одному бойцу – назовем его Сережа, – парню хорошему, боевому. Он посмотрел на фотографию и ахнул. Он был поражен красотой девушки.
Впрочем, может быть, она была не так красива, как соответствовала его вкусу. В общем все было прекрасно. Но, прочитав на обороте карточки надпись, парень отправился к своему командиру. Он заявил, что не считает себя вправе взять посылку.
– Почему? – спросил командир.
– Потому, что я не считаю себя самым храбрым.
– А девушка вам нравится?
Сережа не ответил ничего.
– Хорошо, – сказал командир. – У вас отличный вкус.
Командир показал карточку красивой девушки своим морячкам.
– Вот что, товарищи, – сказал он коротко, по-военному, – получена посылка. В письме карточка девушки. На карточке написано два слова: «Самому храброму». Больше ничего. Вопрос: кто должен получить посылку и карточку?
– Самый храбрый, – хором ответили морячки.
– Присоединяюсь, – сказал командир. – Посылку и карточку получит самый храбрый. Самый храбрый, два шага вперед!
Но никто из ребят не двинулся с места. Они все были храбрые, но никто не был хвастлив.
– Я так и думал, – сказал командир и спрятал карточку в боковой карман. – Сегодня мы идем в атаку. Самый храбрый получит карточку и посылочку.
Во время атаки Сережа пробрался за линию неприятельского расположения, подполз к румынской батарее и забросал ее гранатами. Орудийная прислуга растерялась. Батарея была атакована и взята. Сережа был представлен к боевому ордену и получил из рук командира посылку. С тоге дня Сережа не расставался с заветной карточкой.
Однажды, регистрируя личные вещи и документы только что принятых раненых, Клава увидела свою карточку. Фотография была пробита пулей и окровавлена. Девушка кинулась к начальнику госпиталя. Она умоляла разрешить ей оставить работу в канцелярии, перейти сиделкой в палату, где лежал ее герой, ее «самый храбрый». Начальник госпиталя разрешил. Сережа был в очень тяжелом состоянии. Две недели он находился между жизнью и смертью. Она ни на минуту не отходила от его койки. Она буквально вырвала его из рук смерти. Она выходила его с беззаветной преданностью матери, сестры, жены.
Пришлось все же отнять ему ногу. Потом он стал поправляться. Это было счастливейшее их время. Она дала ему слово никогда не расставаться с ним.
– Зачем же ты, Клавдюша, связываешь свою жизнь с калекой? – сказал он. – Не торопись, подумай!
– Молчи! – сказала она сердито. – Ты ничего не понимаешь.
Получив протез, он выписался из госпиталя. Он поехал работать на этот большой военный завод. Он не мыслил себе жизнь без дела, без труда, без борьбы с врагами Родины. Раньше он боролся с ними оружием, теперь он будет с ними бороться мастерством шлифовальщика. Она последовала за ним. Она так же, как и он, стала шлифовальщицей. Их рабочие места рядом, за двумя соседними станками «цинциннати».
…Вот что рассказал мне инженер, пока мы обедали в заводской столовой.
Клава и Сережа сидели рядом за длинным столом и ели борщ, аккуратно подставляя ломти хлеба под жестяные штампованные ложки. Они с аппетитом ели и разговаривали, нежно глядя друг на друга молодыми, счастливыми и вместе с тем строгими глазами.
На его груди блестел новенький орден Красной Звезды. Мне захотелось подойти к ним, крепко пожать руку ему и крепко поцеловать ей руку.
Но я этого не сделал. Я не хотел смущать этих милых, замечательных людей, настоящих русских патриотов. Я боялся оскорбить их скромность, которая всегда сопутствует истинной доблести и душевной чистоте.
1942 г.
Гвардии капитан Туганов
Мне нужно было повидаться с генералом, командиром одной из наших конногвардейских частей. Я приехал в деревню и вошел в избу, на крыльце которой стояли парные часовые. Генерала не было дома. Адъютант пригласил меня в горницу, оклеенную по-деревенски газетами и обоями, и предложил подождать. Когда мы вошли, адъютант представился:
– Гвардии капитан Туганов.
Это был красивый смуглый мужчина несколько восточного типа, плотный и очень хорошо сложенный. На вид ему было лет тридцать пять. На нем была легкая защитная рубашка, перехваченная узким кавказским ремешком с набором. Синие шаровары с алыми гвардейскими лампасами. Мягкие сапоги джигита. Шпоры. Пистолет. На груди два ордена: один гражданский – Трудового Красного Знамени, другой военный – боевого Красного Знамени. Я это внутренне отметил. Мы поговорили о последних операциях части и о погоде. Операции были удачны. Погода никуда не годилась: пятый день шел дождь, сделавший дороги почти непроходимыми и сильно поднявший уровень рек.
Пока я разговаривал с капитаном, лицо его казалось мне все более и более знакомым. Как будто бы и фамилию его я тоже уже слышал раньше.
– Мне кажется, капитан, что я вас знаю.
– Это не исключено, – сказал он со сдержанной улыбкой.
– Но я не могу вспомнить, где я вас встречал!
– Это могло быть во многих точках Советского Союза. Вы могли меня видеть в Харькове, в Одессе, в Новосибирске, в Куйбышеве, в Саратове, в Ленинграде, в Ташкенте… в десятках городов… Наконец, в Москве.
– Вот именно, кажется, я вас видел в Москве. Но при каких обстоятельствах? В каком месте?
– Я думаю, – сказал капитан, – вероятнее всего, вы меня видели в цирке.
– В цирке?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
– Милая пара, – сказал я.
– Да, замечательная пара, – сказал инженер. – Они оба работают у нас в шлифовальном цехе. История их знакомства и их любви могла бы послужить темой для романа – настолько она необыкновенна и вместе с тем естественна.
– Расскажите.
Постараюсь передать как можно короче историю, которую рассказал инженер.
Назовем девушку Клавой. Месяцев десять тому назад она работала в госпитале, регистраторшей в канцелярии. Однажды она послала на фронт посылочку. Это был обычный пакетик с варежками, куском туалетного мыла, с пачкой папирос, с платочком и множеством других трогательных, но весьма полезных мелочишек. Обычно каждая девушка вкладывает в свой пакетик письмо неизвестному бойцу. Она сообщает свое имя и свой адрес. Но Клава не была мастерица писать письма. Она начинала писать несколько раз, но ни одно письмо не удовлетворило ее. То выходило слишком сухо, то слишком восторженно, то слишком сентиментально.
В конце концов она разорвала все варианты. Она взяла свою фотографическую карточку и на обороте ее написала всего два слова. Затем она вложила карточку в свой пакетик. Эти два слова, написанные на обороте карточки, были: «Самому храброму».
И больше ничего. Ни подписи, ни адреса.
Посылка была получена в одном из отрядов морской пехоты. Она досталась одному бойцу – назовем его Сережа, – парню хорошему, боевому. Он посмотрел на фотографию и ахнул. Он был поражен красотой девушки.
Впрочем, может быть, она была не так красива, как соответствовала его вкусу. В общем все было прекрасно. Но, прочитав на обороте карточки надпись, парень отправился к своему командиру. Он заявил, что не считает себя вправе взять посылку.
– Почему? – спросил командир.
– Потому, что я не считаю себя самым храбрым.
– А девушка вам нравится?
Сережа не ответил ничего.
– Хорошо, – сказал командир. – У вас отличный вкус.
Командир показал карточку красивой девушки своим морячкам.
– Вот что, товарищи, – сказал он коротко, по-военному, – получена посылка. В письме карточка девушки. На карточке написано два слова: «Самому храброму». Больше ничего. Вопрос: кто должен получить посылку и карточку?
– Самый храбрый, – хором ответили морячки.
– Присоединяюсь, – сказал командир. – Посылку и карточку получит самый храбрый. Самый храбрый, два шага вперед!
Но никто из ребят не двинулся с места. Они все были храбрые, но никто не был хвастлив.
– Я так и думал, – сказал командир и спрятал карточку в боковой карман. – Сегодня мы идем в атаку. Самый храбрый получит карточку и посылочку.
Во время атаки Сережа пробрался за линию неприятельского расположения, подполз к румынской батарее и забросал ее гранатами. Орудийная прислуга растерялась. Батарея была атакована и взята. Сережа был представлен к боевому ордену и получил из рук командира посылку. С тоге дня Сережа не расставался с заветной карточкой.
Однажды, регистрируя личные вещи и документы только что принятых раненых, Клава увидела свою карточку. Фотография была пробита пулей и окровавлена. Девушка кинулась к начальнику госпиталя. Она умоляла разрешить ей оставить работу в канцелярии, перейти сиделкой в палату, где лежал ее герой, ее «самый храбрый». Начальник госпиталя разрешил. Сережа был в очень тяжелом состоянии. Две недели он находился между жизнью и смертью. Она ни на минуту не отходила от его койки. Она буквально вырвала его из рук смерти. Она выходила его с беззаветной преданностью матери, сестры, жены.
Пришлось все же отнять ему ногу. Потом он стал поправляться. Это было счастливейшее их время. Она дала ему слово никогда не расставаться с ним.
– Зачем же ты, Клавдюша, связываешь свою жизнь с калекой? – сказал он. – Не торопись, подумай!
– Молчи! – сказала она сердито. – Ты ничего не понимаешь.
Получив протез, он выписался из госпиталя. Он поехал работать на этот большой военный завод. Он не мыслил себе жизнь без дела, без труда, без борьбы с врагами Родины. Раньше он боролся с ними оружием, теперь он будет с ними бороться мастерством шлифовальщика. Она последовала за ним. Она так же, как и он, стала шлифовальщицей. Их рабочие места рядом, за двумя соседними станками «цинциннати».
…Вот что рассказал мне инженер, пока мы обедали в заводской столовой.
Клава и Сережа сидели рядом за длинным столом и ели борщ, аккуратно подставляя ломти хлеба под жестяные штампованные ложки. Они с аппетитом ели и разговаривали, нежно глядя друг на друга молодыми, счастливыми и вместе с тем строгими глазами.
На его груди блестел новенький орден Красной Звезды. Мне захотелось подойти к ним, крепко пожать руку ему и крепко поцеловать ей руку.
Но я этого не сделал. Я не хотел смущать этих милых, замечательных людей, настоящих русских патриотов. Я боялся оскорбить их скромность, которая всегда сопутствует истинной доблести и душевной чистоте.
1942 г.
Гвардии капитан Туганов
Мне нужно было повидаться с генералом, командиром одной из наших конногвардейских частей. Я приехал в деревню и вошел в избу, на крыльце которой стояли парные часовые. Генерала не было дома. Адъютант пригласил меня в горницу, оклеенную по-деревенски газетами и обоями, и предложил подождать. Когда мы вошли, адъютант представился:
– Гвардии капитан Туганов.
Это был красивый смуглый мужчина несколько восточного типа, плотный и очень хорошо сложенный. На вид ему было лет тридцать пять. На нем была легкая защитная рубашка, перехваченная узким кавказским ремешком с набором. Синие шаровары с алыми гвардейскими лампасами. Мягкие сапоги джигита. Шпоры. Пистолет. На груди два ордена: один гражданский – Трудового Красного Знамени, другой военный – боевого Красного Знамени. Я это внутренне отметил. Мы поговорили о последних операциях части и о погоде. Операции были удачны. Погода никуда не годилась: пятый день шел дождь, сделавший дороги почти непроходимыми и сильно поднявший уровень рек.
Пока я разговаривал с капитаном, лицо его казалось мне все более и более знакомым. Как будто бы и фамилию его я тоже уже слышал раньше.
– Мне кажется, капитан, что я вас знаю.
– Это не исключено, – сказал он со сдержанной улыбкой.
– Но я не могу вспомнить, где я вас встречал!
– Это могло быть во многих точках Советского Союза. Вы могли меня видеть в Харькове, в Одессе, в Новосибирске, в Куйбышеве, в Саратове, в Ленинграде, в Ташкенте… в десятках городов… Наконец, в Москве.
– Вот именно, кажется, я вас видел в Москве. Но при каких обстоятельствах? В каком месте?
– Я думаю, – сказал капитан, – вероятнее всего, вы меня видели в цирке.
– В цирке?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104