машет флажком, кричит: “Ту-ту!” А что у него в голове? Законченная картина железной дороги. Скамейка — это паровоз, он сам в темно-синей форме с молоточками на петлицах, но сидит верхом на котле почему-то и держится за трубу. Рельсы бегут навстречу, льются под колёса голубыми канавками, расступаются телеграфные столбы. “Ту-ту!” Труба гудит, вскипает белый пар над свистком. Вот и платформа, наполненная народом. “Ту-ту!” Граждане, отойдите от края платформы — это опасно! Рука хватается за рычаг. Так-так-так, так-так… так! Замедляется перестук на стыках. Стоп! Двери открываются автоматически. Осторожнее, граждане, детей толкаете. Детей в первую очередь!
— Ну а ты чем расстроен, малыш? Почему глаза трёшь кулачками, подхныкиваешь?
— Фе-едька меня толкну-ул! Он здо-ро-овый и толкается!
— Ничего, скоро ты вырастешь, ещё и не так толкнёшь Федьку!
Прислушивается. Перестаёт хныкать. Улыбается все увереннее.
…У каждого целая фильмотека в голове, аппликации из картинок жизненных, книжных, телевизионных, и так воображением перекрашено, что не всегда разберёшь, что откуда.
“Ну а ты, лохматая собачонка, бегущая навстречу с поджатым хвостом, тоже воображаешь что-нибудь?”
Мир нечёткий, размыто-тускловатый, но густо пропитанный запахами. Запахи резкие, выразительные и очень волнующие: аппетитные, ласковые, тревожные, зовущие, пугающие.
Вдруг среди этих запахов чудище: великан на розовых столбах, белозубая пасть, вытаращенные глаза в тёмной шерсти. Заметил, уставился, вот-вот ударит своими розовыми столбами, пришибёт насмерть.
Взвизгнув, собачонка кидается в сторону.
Юля смущена. Это она оскаленный великан с вытаращенными глазищами.
Такое искажённое представление! А люди считают её хорошенькой.
Куры же, хоть и кудахтали болтливо, ничего не показали Юле. То ли картин не было в их курином мозгу, то ли по физиологии своей птичий мозг слишком отличался от человеческого, совсем иные сигналы посылал, не переводимые на наш код.
Прослушивать детские головы было интересно всегда, взрослые не всегда, а иногда даже и неприятно.
Юля отключила викентор, завидев на углу группу бездельничающих парней. Такого наслушаешься о себе!
А один раз было так: идёт навстречу женщина средних лет, одета прилично, впрочем, все сейчас одеваются прилично. Лицо не слишком интеллектуальное, губы намазаны ярко, немножко поджаты. Чувствуется уверенность в себе. Эта в жизни сомнений не знает. Юля загадала: кто она? Наверное, маленькое начальство: кассирша на вокзале или парикмахерша из модного салона. Нужный всем человек, привыкла очередь осаживать.
И в мозгу женщины Юля увидела себя. И услышала комментарий:
“Вот ещё одна вертихвостка. Ходит, дёргается, думает, что на неё все смотрят. А на что смотреть: ноги как палки, коленки красные… цапля в юбке…”
Час целый стояла Юля перед зеркалом, даже всхлипнула. Ну почему же “цапля в юбке, ноги как палки”? Нормальные спортивные ноги, загорелые. Надо же! За что обидели?
Сама себе ответила:
“Кто суёт нос в чужую дверь, прищемить могут”.
В первый раз усомнилась тогда она в отцовском изобретении. А во второй раз — на вечеринке по поводу Мусиной помолвки.
Юля чуть не прозевала эту помолвку. Все сидела над черновыми записями на даче, в общежитие не заглядывала весь август. А там её ждала открытка от Муси, туристской спутницы, о том, что им надо повидаться обязательно и очень срочно, во что бы то ни стало, потому что есть один секрет сверхсекретнейший, а какой, Юля не угадает ни за что.
Юля действительно не угадала. И отцовский аппарат ничего не сумел бы вычитать по открытке. Но Муся сама жаждала раскрыть тайну — при первом же телефонном разговоре сообщила секрет. Секрет в том, что она выходит замуж. За кого? Ни за что не угадаешь. За Бориса — их инструктора. Да-да, за Бориса! И они уже ходили в загс, подавали заявление. Когда распишутся, будет самая настоящая свадьба, а сейчас, кроме того, ещё и помолвка, как в старину бывало. Только с помещением задержка: сама Муся — в общежитии, у Бориса комнатёнка шесть метров, гостей не назовёшь.
Почему-то Юля почувствовала лёгонький укол, совсем легчайший. Нет, Борис ей не нравился: крепкий парень такой, спортивный, но очень уж молчаливый, все кажется, что ему и сказать нечего. Борис не нравился Юле, но она считала, что нравится Борису… И Виктору из театрального, и Семе-эрудиту, и бывалому Мечику.
Всем нравилась, а предложение сделали неповоротливой Муське.
Но Юля тут же пристыдила себя, обругала “воображалой”, кинулась расспрашивать обо всех подробностях, предложила активную помощь в организации… и даже после минутного колебания предоставила дачу для вечеринки. Подумала было, что неделикатно через три недели после смерти отца устраивать веселье в его доме… Но отец был такой добрый. Умирая, заботился о её счастье. Наверное, и для счастья другой девушки предоставил бы комнаты. Если так нужно для счастья Муси…
Два дня они бегали по магазинам, закупали закуски и деликатесы. Муся все искала крабы, потому что у её сестры на свадьбе был салат с крабами. Мусе казалось, что без крабов и помолвка не помолвка. Крабов так и не нашли, но Юля спасла положение, сотворив по старинному, от матери заимствованному рецепту экзотический салат с кетой и апельсинами — такого даже у Мусиной сестры не было. Вино, как полагается, обеспечили мужчины, а Виктор принёс, кроме того, магнитофон и раздобыл ленты с фольклорными туристскими песнями: “Умный в горы не пойдёт”, “Связал нас черт с тобой верёвочкой одной”, и “Про пятую точку”, и “Бабку Любку”.
Всего набралось человек двадцать: все москвичи из туристской группы, да девушки из Мусиного общежития, да приятели Бориса, да знакомый Виктора — владелец магнитофона, да любительница туристских песен, неприятная девочка Галя. В последнюю минуту посуды не оказалось. У отца, конечно, не было сервизов, а одолжить негде — Юля ещё не познакомилась с соседями. Хорошо, что догадалась притащить мензурки из лаборатории — все разные, надбитые, совестно на стол поставить. Но вышло даже к лучшему — лишний источник веселья. Шутливые тосты: предлагаю выпить за жениха пятьдесят граммов, за невесту — сорок. Отмеривают, кричат “перелил”, “недолил”. За хорошую шутку наливали премию — десять граммов, за отличную — двадцать.
Вообще весело было. Пили, шутили, танцевали, слушали магнитофон, сами пели хором про пятую точку и про бабку Любку, ставшую туристкой. Разгорячившись, выходили в сад остыть; остыв, возвращались потанцевать — согреться. И Юля поспевала везде, всеми песнями дирижировала, всем шуткам смеялась, со всеми танцевала, была центром шума, как будто её помолвка была, а не Мусина. Но наречённые, кажется, даже довольны были.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
— Ну а ты чем расстроен, малыш? Почему глаза трёшь кулачками, подхныкиваешь?
— Фе-едька меня толкну-ул! Он здо-ро-овый и толкается!
— Ничего, скоро ты вырастешь, ещё и не так толкнёшь Федьку!
Прислушивается. Перестаёт хныкать. Улыбается все увереннее.
…У каждого целая фильмотека в голове, аппликации из картинок жизненных, книжных, телевизионных, и так воображением перекрашено, что не всегда разберёшь, что откуда.
“Ну а ты, лохматая собачонка, бегущая навстречу с поджатым хвостом, тоже воображаешь что-нибудь?”
Мир нечёткий, размыто-тускловатый, но густо пропитанный запахами. Запахи резкие, выразительные и очень волнующие: аппетитные, ласковые, тревожные, зовущие, пугающие.
Вдруг среди этих запахов чудище: великан на розовых столбах, белозубая пасть, вытаращенные глаза в тёмной шерсти. Заметил, уставился, вот-вот ударит своими розовыми столбами, пришибёт насмерть.
Взвизгнув, собачонка кидается в сторону.
Юля смущена. Это она оскаленный великан с вытаращенными глазищами.
Такое искажённое представление! А люди считают её хорошенькой.
Куры же, хоть и кудахтали болтливо, ничего не показали Юле. То ли картин не было в их курином мозгу, то ли по физиологии своей птичий мозг слишком отличался от человеческого, совсем иные сигналы посылал, не переводимые на наш код.
Прослушивать детские головы было интересно всегда, взрослые не всегда, а иногда даже и неприятно.
Юля отключила викентор, завидев на углу группу бездельничающих парней. Такого наслушаешься о себе!
А один раз было так: идёт навстречу женщина средних лет, одета прилично, впрочем, все сейчас одеваются прилично. Лицо не слишком интеллектуальное, губы намазаны ярко, немножко поджаты. Чувствуется уверенность в себе. Эта в жизни сомнений не знает. Юля загадала: кто она? Наверное, маленькое начальство: кассирша на вокзале или парикмахерша из модного салона. Нужный всем человек, привыкла очередь осаживать.
И в мозгу женщины Юля увидела себя. И услышала комментарий:
“Вот ещё одна вертихвостка. Ходит, дёргается, думает, что на неё все смотрят. А на что смотреть: ноги как палки, коленки красные… цапля в юбке…”
Час целый стояла Юля перед зеркалом, даже всхлипнула. Ну почему же “цапля в юбке, ноги как палки”? Нормальные спортивные ноги, загорелые. Надо же! За что обидели?
Сама себе ответила:
“Кто суёт нос в чужую дверь, прищемить могут”.
В первый раз усомнилась тогда она в отцовском изобретении. А во второй раз — на вечеринке по поводу Мусиной помолвки.
Юля чуть не прозевала эту помолвку. Все сидела над черновыми записями на даче, в общежитие не заглядывала весь август. А там её ждала открытка от Муси, туристской спутницы, о том, что им надо повидаться обязательно и очень срочно, во что бы то ни стало, потому что есть один секрет сверхсекретнейший, а какой, Юля не угадает ни за что.
Юля действительно не угадала. И отцовский аппарат ничего не сумел бы вычитать по открытке. Но Муся сама жаждала раскрыть тайну — при первом же телефонном разговоре сообщила секрет. Секрет в том, что она выходит замуж. За кого? Ни за что не угадаешь. За Бориса — их инструктора. Да-да, за Бориса! И они уже ходили в загс, подавали заявление. Когда распишутся, будет самая настоящая свадьба, а сейчас, кроме того, ещё и помолвка, как в старину бывало. Только с помещением задержка: сама Муся — в общежитии, у Бориса комнатёнка шесть метров, гостей не назовёшь.
Почему-то Юля почувствовала лёгонький укол, совсем легчайший. Нет, Борис ей не нравился: крепкий парень такой, спортивный, но очень уж молчаливый, все кажется, что ему и сказать нечего. Борис не нравился Юле, но она считала, что нравится Борису… И Виктору из театрального, и Семе-эрудиту, и бывалому Мечику.
Всем нравилась, а предложение сделали неповоротливой Муське.
Но Юля тут же пристыдила себя, обругала “воображалой”, кинулась расспрашивать обо всех подробностях, предложила активную помощь в организации… и даже после минутного колебания предоставила дачу для вечеринки. Подумала было, что неделикатно через три недели после смерти отца устраивать веселье в его доме… Но отец был такой добрый. Умирая, заботился о её счастье. Наверное, и для счастья другой девушки предоставил бы комнаты. Если так нужно для счастья Муси…
Два дня они бегали по магазинам, закупали закуски и деликатесы. Муся все искала крабы, потому что у её сестры на свадьбе был салат с крабами. Мусе казалось, что без крабов и помолвка не помолвка. Крабов так и не нашли, но Юля спасла положение, сотворив по старинному, от матери заимствованному рецепту экзотический салат с кетой и апельсинами — такого даже у Мусиной сестры не было. Вино, как полагается, обеспечили мужчины, а Виктор принёс, кроме того, магнитофон и раздобыл ленты с фольклорными туристскими песнями: “Умный в горы не пойдёт”, “Связал нас черт с тобой верёвочкой одной”, и “Про пятую точку”, и “Бабку Любку”.
Всего набралось человек двадцать: все москвичи из туристской группы, да девушки из Мусиного общежития, да приятели Бориса, да знакомый Виктора — владелец магнитофона, да любительница туристских песен, неприятная девочка Галя. В последнюю минуту посуды не оказалось. У отца, конечно, не было сервизов, а одолжить негде — Юля ещё не познакомилась с соседями. Хорошо, что догадалась притащить мензурки из лаборатории — все разные, надбитые, совестно на стол поставить. Но вышло даже к лучшему — лишний источник веселья. Шутливые тосты: предлагаю выпить за жениха пятьдесят граммов, за невесту — сорок. Отмеривают, кричат “перелил”, “недолил”. За хорошую шутку наливали премию — десять граммов, за отличную — двадцать.
Вообще весело было. Пили, шутили, танцевали, слушали магнитофон, сами пели хором про пятую точку и про бабку Любку, ставшую туристкой. Разгорячившись, выходили в сад остыть; остыв, возвращались потанцевать — согреться. И Юля поспевала везде, всеми песнями дирижировала, всем шуткам смеялась, со всеми танцевала, была центром шума, как будто её помолвка была, а не Мусина. Но наречённые, кажется, даже довольны были.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16