Стук в дверь возвратил хозяйку к действительности, в комнату вошла преданная ей субретка.
— Король будет здесь через пять минут, мадам, — проговорила она.
— Очень хорошо. Станьте за дверью и сообщите мне, когда он будет подходить. Вы передали сегодня утром королю мою записку, месье? — спросила она после того, как они снова остались наедине.
— Да, мадам.
— И как я слышала, г-жа де Монтеспан не была допущена на grand lever?
— Да, мадам.
— Но она поджидала короля в коридоре?
— Да, мадам.
— И вырвала у него обещание повидаться с ней сегодня?
— Да, мадам.
— Мне бы не хотелось, чтобы вы сказали мне то, что может показаться вам нарушением долга. Но я борюсь против страшного врага и из-за большой ставки. Вы понимаете меня?
Де Катина поклонился.
— Так что же я хочу сказать?
— Я думаю, что вы желаете указать, что боретесь за королевскую милость с вышеупомянутой дамой.
— Беру небо в свидетели, я не думаю о себе лично. Я борюсь с дьяволом за душу короля.
— Это то же самое, мадам.
Она улыбнулась.
— Если бы тело короля было в опасности, я призвала бы на помощь его верных телохранителей, но тут дело идет о чем-то гораздо более важном. Итак, скажите мне, в котором часу король должен быть у маркизы?
— В четыре, мадам.
— Благодарю вас. Вы оказали мне услугу, которой я никогда не забуду.
— Король идет, мадам, — произнесла Нанон, просовывая голову в дверь.
— Значит, вам нужно уходить, капитан. Пройдите через другую комнату в коридор. И возьмите вот это. Тут изложение католической веры сочинения Боссюэта. Оно смягчило сердца других, быть может, смягчит и ваше. Теперь прощайте.
Де Катина вышел в другую дверь. На пороге он оглянулся. Де. Ментенон стояла спиной к нему, подняв руку к камину. В ту минуту, когда он взглянул на нее, она повернулась, и он смог разглядеть, что она делала: де Ментенон переводила стрелку часов.
Глава IX. КОРОЛЬ ЗАБАВЛЯЕТСЯ
Капитан де Катина только что вышел в одну дверь, как м-ль Нанон распахнула другую, — и король вошел в комнату. Г-жа де Ментенон, приятно улыбаясь, низко присела перед ним. Но на лице гостя не появилось ответной улыбки. Он бросился в свободное кресло, надув губы и нахмурив брови.
— Однако это очень плохой комплимент, — воскликнула она с веселостью, к которой умела прибегать всякий раз, как бывало нужно рассеять мрачное настроение короля. — Моя темная комната уже отбросила на вас тень.
— Нет, не она. Отец Лашез и епископ из Мо все время гонялись за мной, словно собаки за оленем, толкуя о моих обязанностях, моем положении, моих грехах, причем в конце этих увещеваний неизбежно появились на сцену страшный суд и адский пламень.
— Чего же они хотят от вашего величества?
— Нарушения присяги, данной мною при восшествии на престол, и еще раньше — моим дедом. Они желают отмены Нантского эдикта и изгнания гугенотов из Франции.
— О, вашему величеству не следует тревожиться такими вещами.
— Вы не хотели, чтобы я сделал это, мадам?
— Ни в каком случае, если это может огорчить ваше величество.
— Может быть, в вашем сердце ютится слабость к религии юности?
— Нет, ваше величество, я ненавижу ересь.
— А между тем не хотите изгнания еретиков?
— Вспомните, ваше величество, что всемогущий может, если будет на то его воля, склонить сердца их ко благу, как он некогда склонил мое. Не лучше ли вам оставить их в руках божиих?
— Честное слово, это прекрасно сказано, — заметил Людовик с просиявшим лицом. — Посмотрим, что сможет на это ответить отец Лашез. Тяжело слушать угрозы о вечных муках за то только, что не желаешь гибели своего королевства. Вечные муки! Я видел лицо человека, проведшего в Бастилии только пятнадцать лет. Но оно было похоже на страшную летопись; каждый час жизни этого преступника был отмечен рубцом или морщиной. А вечность?
Он содрогнулся при одной мысли об этом, и выражение ужаса мелькнуло в его глазах. Высшие мотивы мало действовали на душу короля, как это давно было подмечено его окружающими, но ужасы будущей жизни пугали Людовика.
— Зачем думать об этих вещах, ваше величество? — спросила г-жа де Ментенон своим звучным успокаивающим голосом. — Чего бояться вам, истинному сыну церкви?
— Так вы думаете, что я спасусь?
— Конечно, ваше величество.
— Но ведь я грешил, и много грешил. Вы сами твердили мне об этом.
— Все уже в прошлом, ваше величество. Кто не был грешен? Вы отвратились от искушения и, без сомнения, заслужили прощение.
— Как бы мне хотелось, чтоб королева была еще жива! Она увидела бы мое исправление.
— И я сама желала бы этого, ваше величество.
— Она узнала бы, что этой переменой я обязан вам О, Франсуаза, вы мой ангел-хранитель во плоти. Чем могу я отблагодарить вас за все, сделанное для меня?
Он нагнулся, взяв ее за руку. Но при этом прикосновении в глазах короля внезапно вспыхнул огонь страсти, и он протянул другую руку, намереваясь обнять женщину. Г-жа де Ментенон поспешно встала с кресла.
— Ваше величество, — промолвила она, подымая палец. Лицо ее приняло суровое выражение.
— Вы правы, вы правы, Франсуаза. Сядьте, пожалуйста, я сумею овладеть собой. Все та же вышивка.
Он поднял один край шелковистого свертка. Де Ментенон села снова на место, предварительно бросив быстрый проницательный взгляд на своего собеседника, и, взяв другой конец вышивки, принялась за работу.
— Да, ваше величество. Это сцена из охоты в ваших лесах Фонтенебло. Вот олень, за которым гонятся собаки, и нарядная кавалькада кавалеров и дам. Вы выезжали сегодня, ваше величество?
— Нет. Отчего у вас такое ледяное сердце, Франсуаза?
— Я желала бы, чтобы оно было таким, ваше величество. Может быть, вы были на соколиной охоте?
— Нет. Наверное, любовь мужчины никогда не коснулась этого сердца. А между тем вы были замужем.
— Скорее сиделкой, но не женой, ваше величество. Посмотрите, что за дама в парке? Наверное, м-ль! Я не знала о ее Возвращении из Шуази.
Но король не хотел переменить темы разговора.
— Так вы не любили этого Скаррона? — продолжал он. — Я слышал, что он был стар и хромал, как некоторые из его стихов.
— Не отзывайтесь так о нем, ваше величество. Я была благодарна этому человеку; уважала его и была ему предана.
— Но не любили?
— К чему ваши попытки проникнуть в тайны женского сердца?
— Вы не любили его, Франсуаза?
— Во всяком случае, по отношению к нему я честно исполняла свой долг.
— Так это сердце монахини еще не тронуто любовью?
— Не спрашивайте меня, ваше величество.
— Оно никогда…
— Пощадите меня, ваше величество, молю вас!
— Но я должен знать, так как от вашего ответа зависит мой душевный покой.
— Ваши слова огорчают меня до глубины души.
— Неужели, Франсуаза, вы не чувствуете в вашем сердце слабого отблеска любви, горящей в моем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
— Король будет здесь через пять минут, мадам, — проговорила она.
— Очень хорошо. Станьте за дверью и сообщите мне, когда он будет подходить. Вы передали сегодня утром королю мою записку, месье? — спросила она после того, как они снова остались наедине.
— Да, мадам.
— И как я слышала, г-жа де Монтеспан не была допущена на grand lever?
— Да, мадам.
— Но она поджидала короля в коридоре?
— Да, мадам.
— И вырвала у него обещание повидаться с ней сегодня?
— Да, мадам.
— Мне бы не хотелось, чтобы вы сказали мне то, что может показаться вам нарушением долга. Но я борюсь против страшного врага и из-за большой ставки. Вы понимаете меня?
Де Катина поклонился.
— Так что же я хочу сказать?
— Я думаю, что вы желаете указать, что боретесь за королевскую милость с вышеупомянутой дамой.
— Беру небо в свидетели, я не думаю о себе лично. Я борюсь с дьяволом за душу короля.
— Это то же самое, мадам.
Она улыбнулась.
— Если бы тело короля было в опасности, я призвала бы на помощь его верных телохранителей, но тут дело идет о чем-то гораздо более важном. Итак, скажите мне, в котором часу король должен быть у маркизы?
— В четыре, мадам.
— Благодарю вас. Вы оказали мне услугу, которой я никогда не забуду.
— Король идет, мадам, — произнесла Нанон, просовывая голову в дверь.
— Значит, вам нужно уходить, капитан. Пройдите через другую комнату в коридор. И возьмите вот это. Тут изложение католической веры сочинения Боссюэта. Оно смягчило сердца других, быть может, смягчит и ваше. Теперь прощайте.
Де Катина вышел в другую дверь. На пороге он оглянулся. Де. Ментенон стояла спиной к нему, подняв руку к камину. В ту минуту, когда он взглянул на нее, она повернулась, и он смог разглядеть, что она делала: де Ментенон переводила стрелку часов.
Глава IX. КОРОЛЬ ЗАБАВЛЯЕТСЯ
Капитан де Катина только что вышел в одну дверь, как м-ль Нанон распахнула другую, — и король вошел в комнату. Г-жа де Ментенон, приятно улыбаясь, низко присела перед ним. Но на лице гостя не появилось ответной улыбки. Он бросился в свободное кресло, надув губы и нахмурив брови.
— Однако это очень плохой комплимент, — воскликнула она с веселостью, к которой умела прибегать всякий раз, как бывало нужно рассеять мрачное настроение короля. — Моя темная комната уже отбросила на вас тень.
— Нет, не она. Отец Лашез и епископ из Мо все время гонялись за мной, словно собаки за оленем, толкуя о моих обязанностях, моем положении, моих грехах, причем в конце этих увещеваний неизбежно появились на сцену страшный суд и адский пламень.
— Чего же они хотят от вашего величества?
— Нарушения присяги, данной мною при восшествии на престол, и еще раньше — моим дедом. Они желают отмены Нантского эдикта и изгнания гугенотов из Франции.
— О, вашему величеству не следует тревожиться такими вещами.
— Вы не хотели, чтобы я сделал это, мадам?
— Ни в каком случае, если это может огорчить ваше величество.
— Может быть, в вашем сердце ютится слабость к религии юности?
— Нет, ваше величество, я ненавижу ересь.
— А между тем не хотите изгнания еретиков?
— Вспомните, ваше величество, что всемогущий может, если будет на то его воля, склонить сердца их ко благу, как он некогда склонил мое. Не лучше ли вам оставить их в руках божиих?
— Честное слово, это прекрасно сказано, — заметил Людовик с просиявшим лицом. — Посмотрим, что сможет на это ответить отец Лашез. Тяжело слушать угрозы о вечных муках за то только, что не желаешь гибели своего королевства. Вечные муки! Я видел лицо человека, проведшего в Бастилии только пятнадцать лет. Но оно было похоже на страшную летопись; каждый час жизни этого преступника был отмечен рубцом или морщиной. А вечность?
Он содрогнулся при одной мысли об этом, и выражение ужаса мелькнуло в его глазах. Высшие мотивы мало действовали на душу короля, как это давно было подмечено его окружающими, но ужасы будущей жизни пугали Людовика.
— Зачем думать об этих вещах, ваше величество? — спросила г-жа де Ментенон своим звучным успокаивающим голосом. — Чего бояться вам, истинному сыну церкви?
— Так вы думаете, что я спасусь?
— Конечно, ваше величество.
— Но ведь я грешил, и много грешил. Вы сами твердили мне об этом.
— Все уже в прошлом, ваше величество. Кто не был грешен? Вы отвратились от искушения и, без сомнения, заслужили прощение.
— Как бы мне хотелось, чтоб королева была еще жива! Она увидела бы мое исправление.
— И я сама желала бы этого, ваше величество.
— Она узнала бы, что этой переменой я обязан вам О, Франсуаза, вы мой ангел-хранитель во плоти. Чем могу я отблагодарить вас за все, сделанное для меня?
Он нагнулся, взяв ее за руку. Но при этом прикосновении в глазах короля внезапно вспыхнул огонь страсти, и он протянул другую руку, намереваясь обнять женщину. Г-жа де Ментенон поспешно встала с кресла.
— Ваше величество, — промолвила она, подымая палец. Лицо ее приняло суровое выражение.
— Вы правы, вы правы, Франсуаза. Сядьте, пожалуйста, я сумею овладеть собой. Все та же вышивка.
Он поднял один край шелковистого свертка. Де Ментенон села снова на место, предварительно бросив быстрый проницательный взгляд на своего собеседника, и, взяв другой конец вышивки, принялась за работу.
— Да, ваше величество. Это сцена из охоты в ваших лесах Фонтенебло. Вот олень, за которым гонятся собаки, и нарядная кавалькада кавалеров и дам. Вы выезжали сегодня, ваше величество?
— Нет. Отчего у вас такое ледяное сердце, Франсуаза?
— Я желала бы, чтобы оно было таким, ваше величество. Может быть, вы были на соколиной охоте?
— Нет. Наверное, любовь мужчины никогда не коснулась этого сердца. А между тем вы были замужем.
— Скорее сиделкой, но не женой, ваше величество. Посмотрите, что за дама в парке? Наверное, м-ль! Я не знала о ее Возвращении из Шуази.
Но король не хотел переменить темы разговора.
— Так вы не любили этого Скаррона? — продолжал он. — Я слышал, что он был стар и хромал, как некоторые из его стихов.
— Не отзывайтесь так о нем, ваше величество. Я была благодарна этому человеку; уважала его и была ему предана.
— Но не любили?
— К чему ваши попытки проникнуть в тайны женского сердца?
— Вы не любили его, Франсуаза?
— Во всяком случае, по отношению к нему я честно исполняла свой долг.
— Так это сердце монахини еще не тронуто любовью?
— Не спрашивайте меня, ваше величество.
— Оно никогда…
— Пощадите меня, ваше величество, молю вас!
— Но я должен знать, так как от вашего ответа зависит мой душевный покой.
— Ваши слова огорчают меня до глубины души.
— Неужели, Франсуаза, вы не чувствуете в вашем сердце слабого отблеска любви, горящей в моем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87