В ту пору на Западе сложилась очень сложная запутанная обстановка, и развитие сулило новые осложнения; я искал убежища на Востоке и жил некоторое время в счастливой отрешенности от Запада и от Севера.
Но в последнее время эта постепенно созревавшая тема стала все более проясняться. Господин Вук прибыл в Лейпциг и там опубликовал в издательстве Брайткопф - Херцелин три тома песен, о содержании которых говорилось выше, а затем в дополнение к ним грамматику и словарь, чем значительно облегчил знатокам и любителям доступ к ним.
Пребывание этого замечательного человека в Германии привело его в соприкосновение с некоторыми превосходными людьми. Библиотекарь Гримм в Касселе, обладавший сноровкой знатока многих языков, усвоил также и сербский, он перевел грамматику Вука и снабдил ее предисловием, которое легло в основу наших приведенных выше сообщений. Ему же обязаны мы переводами, которые передают национальное своеобразие содержания и ритма этих стихов.
Профессор Фатер, углубленный и добросовестный исследователь, также принял серьезное участие в изучении этого предмета, и вот то, что до сих пор оставалось чужим и даже в известной мере отпугивало, теперь все более к нам приближалось.
При таком положении вещей особенно радостным было появление женщины, обладающей замечательными способностями и талантами, которая благодаря прежнему жительству в России была несколько знакома со славянскими языками, по склонности решила заниматься сербским, посвятила серьезнейшую деятельность сокровищнице песен и своими ценными свершениями положила конец долголетним проволочкам (Тереза Альбертина Луиза фон Якоб, прозванная Талфя). Без каких-либо внешних побуждений, по внутренней склонности и выбору она перевела большое число предлагаемых ныне читателям стихотворений, которые будут собраны в одном томе октавного формата в количестве, достаточном для того, чтобы познакомиться с этим прекрасным родом поэзии.
В предисловии к этому тому будет более точно и обстоятельно изложено то, что здесь высказано предварительно, чтобы содействовать настоящему интересу к столь достопримечательному новому явлению литературы.
Немецкий язык особенно пригоден для этого, он легко воспроизводит любые наречия, поступается при этом собственным своеобразием и не боится упреков в необычности или недопустимости тех или иных оборотов; он умеет находить такие слова, словосочетания, словообразования, выражения и прочие средства грамматики и риторики, что если бы они применялись авторами для собственных произведений, то их могли бы упрекнуть в необычайной дерзости, но в переводах они могут быть оправданы стремлением приблизиться к подлиннику.
А ведь это отнюдь не мелочь, когда язык обладает такими свойствами. Мы считаем в высшей мере достохвальным, когда другие народы усваивают от нас то, что мы создали своеобразного в своих пределах, однако не меньшее значение имеет и то, когда иноземцы через нас познают произведения других народов. Если нам и впредь удастся достигать таких свободных от аффектации приближений в переводах, то вскоре иноземцы будут обращаться к нам в поисках товаров, которые трудно получить из первых рук.
Возвращаясь теперь от самых общих рассуждений к самым конкретным, мы вправе уверенно утверждать, что сербские песни особенно хорошо выглядят на немецком языке. Мы убедились в этом на многих примерах. Вук Стефанович по нашей просьбе перевел многие из песен дословно. Гримм, следуя своему методу, стремился передать размер, строго блюдя число слогов. Фатеру мы благодарны за то, что он прозаическими переводами отрывков из песни о свадьбе Максима Черноевича приблизил нам это важнейшее стихотворение, а быстрая непосредственно воздействующая помощь нашей любезной приятельницы позволила нам получить то общее целостное представление, которое, как мы надеемся, уже скоро станет достоянием всех читателей.
КОРОТКИЕ СООБЩЕНИЯ
(1826)
Ввиду того что этот выпуск запоздал, я оказался в большом долгу перед читателями, которые лишились нескольких приятных известий. В заключение привожу нижеследующее предварительное сообщение.
Немецкая поэтическая литература получила три прекрасных дара, которые я хотел бы последовательно охарактеризовать как великий, прелестный и весьма достойный:
Сербские песни в переводах Талфя, часть вторая,
Латышские песни, собранные Реза,
"Фритьоф", перевод с шведского Амалии фон Хельвич.
Мы все больше достигаем понимания того, что можно называть народной и национальной поэзией. Ведь в действительности существует одна поэзия настоящая, которая не принадлежит ни простонародью, ни дворянству, ни королю, ни крестьянину; каждый, кто ее творит, чувствует себя настоящим человеком; она неудержимо пробивается и в простом, даже грубом народе, но она свойственна и просвещенным, даже высокопросвещенным нациям. Поэтому нашим главным старанием остается всякий раз достигать наиболее общей точки зрения, чтобы распознавать поэтический талант во всех проявлениях и замечать, как его извивы пронизывают историю человечества, образуя неотделимую часть этой истории.
ДАНТЕ
(1826)
При оценке выдающихся качеств души и духовной одаренности Данте мы тем справедливее воздадим ему должное, если не будем терять из виду, что в его время жил также и Джотто и что тогда же проявилось во всей своей природной мощи изобразительное искусство. Этот могучий, обращенный к чувственно-пластическому видению гений владел и нашим великим поэтом. Он так ясно охватывал предметы оком своего воображения, что свободно мог их потом воссоздавать, заключая их в четкие контуры; вот почему все, даже самое странное и дикое, кажется нам у него списанным с натуры. Данте никогда не стесняет третья рифма - напротив, она помогает ему в достижении намеченной цели, способствуя созданию завершенных образов. Переводчик, обычно следовал за ним и в этом направлении. Он представлял себе все, созданное поэтом, и затем старался воссоздать это на своем родном языке своими рифмами. И если я все же чувствую известную неудовлетворенность, то в этом виновен сам Данте.
Все пространственное построение Дантова ада имеет в себе нечто микромегическое, а потому смущающее наши чувства. Мы должны представить себе ряд уменьшающихся кругов, идущих сверху вниз, до самой пропасти; это сразу заставляет нас вспомнить об амфитеатре, который при всей его грандиозности должен казаться нашему воображению все же чем-то художественно ограниченным, так как, созерцая его сверху, вполне возможно увидеть его целиком, вплоть до самой арены. Стоит только взглянуть на картины Орканьи - и нам покажется, будто перед нами перевернутая картина Небеса - воронка вместо конуса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12