Сил ему придает то, что в последний момент перед тем, как ее похитили, Ольга успела сказать Максу: у них будет ребенок...
Боевик как боевик: в конце концов, герой, ясное дело, обнаруживает, где скрывают его возлюбленную, и проникает туда. Но положение Макса кажется безнадежным: кругом десятки вооруженных врагов, с которыми ему не справиться в одиночку. Кажется, это почти развязка. Он выкладывает Ольге все, что знает о похитивших ее бандитах, она искусственно стимулирует и так приближающуюся волну ненависти. В большой и очень убедительно описанной сцене перестрелки все преступники погибают.
Зевнув, я перевернул страницу, рассчитывая найти там эпилог, но, оказывается, еще ничего не кончилось. Главарь бандитов с трогательной кличкой Зюзя перед тем, как испустить дух, успевает в последний раз напакостить. Оказывается, он тоже собирал компромат — на Макса. И узнал, что из полиции его уволили за то, что в погоне за грабителями, обчистившими банк, он случайно убил невиновного, какого-то бомжа из бывших опустившихся троллей. Спасая честь мундира, дело это тщательно скрывали, но тайное стало явным. Подыхая, Зюзя с предсмертным злорадством рассказывает Ольге о том, что на Максе — невинная кровь, тоже смертный грех. И она обреченно ощущает, как в ней снова возникают злоба и ненависть, готовые уничтожить ее любимого...
Тогда она делает то единственное, что еще остается в ее власти. Попрощавшись с Максом, вскакивает на подоконник и прыгает вниз с двенадцатого этажа. Спасая его, но уничтожая себя и того еще нерожденного ребенка, в котором тоже течет древняя кровь эриний...
Гарнитура «Таймс», тираж 100 000 экземпляров, отпечатано с готовых диапозитивов на Тверском полиграфическом комбинате. Сентиментальная публика рукоплещет. Чего-чего, а неожиданные повороты сюжета Котик находить умел.
Утро наступило. Я умылся, сварил себе кофе и уже собрался уходить на работу, когда, заглянув в комнату, обнаружил, что Верка не спит, а лежит, безучастно глядя в потолок. Заметив меня, она не повернула головы, но пробормотала себе под нос, однако так, что я услышал:
— Как только получу наследство, уеду в Швейцарию лечиться.
26. Дом расколовшийся
Прокопчик уже ждал меня в конторе. Работать мы сегодня должны были начать с самого раннего утра. Одновременно с Забусовым.
Но банкир разочаровал нас. Сразу из дому проехав к себе в офис на Покровке, он оставался там аж до четырех часов вечера. Злые, голодные, мы с Тимой сидели в его «восьмерке» на другой стороне улицы, мелко ссорились и гадали, тронется ли он сегодня вообще куда-либо. Дождались мы только в четверть пятого.
«Мерседес» цвета морской волны в сопровождении охраны выплыл из ворот и направился по бульварам в сторону Тверской. Мы покатили за ним, особо не приближаясь: конечно, в городских условиях бипер позволял отслеживать его передвижения не так хорошо, как где-нибудь на сельских просторах, но общее направление помогал удерживать. Разговоры в салоне слышны были хорошо, но их, к сожалению, пока было немного, да и содержание большого интереса не представляло. Забусов беседовал несколько раз по радиотелефону — отдавал распоряжения подчиненным, требовал срочно выкупить какие-то векселя, мелькали малопонятные слова «свифт», «камбио», «дисконт», «цессия». Потом позвонила мадам банкирша, из обмена репликами можно было понять, что супруги сегодня вечером собираются посетить оперу. В процессе своих передвижений Забусов посетил Госналогслужбу на Ильинке, потом Центробанк на Житной, и когда казалось, что он вот-вот повернет обратно к себе, так ничем нас и не порадовав, тоненько заверещал сотовый, и мое сердце затрепетало.
— Ну зачем же, — рокотал банкир в трубку, — давайте лучше на природе. Скажем, Воробьевы горы устроят? Тогда через час. На смотровой площадке.
— Отрываемся, — скомандовал я ничего не понимающему Прокопчику. — Похоже, это как раз тот самый случай, когда место встречи изменить нельзя.
По Комсомольскому проспекту мы вылетели на метро-мост, завернули наверх ко Дворцу пионеров, докатили до Калужской заставы, развернулись и, руководствуясь моими указаниями, нырнули в уже знакомую мне боковую аллею, ведущую вниз с горы. Вскоре мы оказались на пустынной набережной, но задерживаться здесь не входило в мои планы. Мы снова углубились в поросшую деревьями и кустарником гору, на этот раз по кривобокой малопроезжей грунтовой дорожке. Там я нашел маленькую полянку, где приказал Прокопчику остановиться и окопаться.
Выйдя из машины, я провел рекогносцировку. Сквозь густую листву набережная была видна, но плохо. Однако ближе подъезжать мне не хотелось. Достав из сумки фотоаппарат с сильным телеобъективом, я вручил его Прокопчику. Но этот подлец, быстро, видимо, сообразив, что условия съемки — те еще, и в случае чего все шишки достанутся ему, объявил:
— На т-таком расстоянии н-ничего не в-вижу. У меня к-коньюнктивит.
— Это еще что такое? — спросил я с досадой, заранее зная, что по части названия болезней Прокопчику все равно нет равных.
— С г-глазами п-плохо, — пояснил он. — В-весеннее обострение.
— А с ушами как? — разозлился я.
— В д-детстве был отит, — на всякий случай сказал он осторожно. — Но потом, вроде, прошло.
— Тогда бери второй наушник и держи ручку подстройки. Мы не должны пропустить ни слова.
«Мерседес» и машины с охраной подкатили минут через пять, остановившись практически на том же месте, что вчера. За ними ехал ярко-красный спортивный «додж», приземистый и юркий, как ящерица. Из него выбрался молодой человек, как теперь любят говорить, лицо кавказской национальности: невысокого роста, субтильного сложения. Потертые джинсы, линялая майка с короткой патриотической надписью «USA» и заросшие черной двухдневной щетиной щеки мало гармонировали с дорогостоящей автомашиной, но вышедшего ему навстречу Забусова это, похоже, не смущало. Я успел сделать несколько снимков до того, как они, обменявшись рукопожатием, так же, как давеча мы, поднялись немного вверх и остановились. Теперь все зависело от того, возьмет ли звук спрятанный под декоративным диском микрофон.
— Работайте, работайте, — донесся до меня почти на пределе слышимости голос банкира. — Я еще никого в жизни ни разу не обманул.
К сожалению, его собеседник повернулся спиной к оставшимся внизу машинам: в телеобъектив мне было хорошо видно его лицо, но слов не слышно, и я остро пожалел в этот момент, что не умею читать по губам.
— Вот аванс, можешь не считать, — сказал Забусов. Кавказец, видимо, что-то возразил, и в ответ на его реплику банкир высокомерно произнес: — Скажи Додо, мы не на базаре. Я никому никогда не плачу все вперед. Мало ли что может случиться. А бережливых Бог бережет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Боевик как боевик: в конце концов, герой, ясное дело, обнаруживает, где скрывают его возлюбленную, и проникает туда. Но положение Макса кажется безнадежным: кругом десятки вооруженных врагов, с которыми ему не справиться в одиночку. Кажется, это почти развязка. Он выкладывает Ольге все, что знает о похитивших ее бандитах, она искусственно стимулирует и так приближающуюся волну ненависти. В большой и очень убедительно описанной сцене перестрелки все преступники погибают.
Зевнув, я перевернул страницу, рассчитывая найти там эпилог, но, оказывается, еще ничего не кончилось. Главарь бандитов с трогательной кличкой Зюзя перед тем, как испустить дух, успевает в последний раз напакостить. Оказывается, он тоже собирал компромат — на Макса. И узнал, что из полиции его уволили за то, что в погоне за грабителями, обчистившими банк, он случайно убил невиновного, какого-то бомжа из бывших опустившихся троллей. Спасая честь мундира, дело это тщательно скрывали, но тайное стало явным. Подыхая, Зюзя с предсмертным злорадством рассказывает Ольге о том, что на Максе — невинная кровь, тоже смертный грех. И она обреченно ощущает, как в ней снова возникают злоба и ненависть, готовые уничтожить ее любимого...
Тогда она делает то единственное, что еще остается в ее власти. Попрощавшись с Максом, вскакивает на подоконник и прыгает вниз с двенадцатого этажа. Спасая его, но уничтожая себя и того еще нерожденного ребенка, в котором тоже течет древняя кровь эриний...
Гарнитура «Таймс», тираж 100 000 экземпляров, отпечатано с готовых диапозитивов на Тверском полиграфическом комбинате. Сентиментальная публика рукоплещет. Чего-чего, а неожиданные повороты сюжета Котик находить умел.
Утро наступило. Я умылся, сварил себе кофе и уже собрался уходить на работу, когда, заглянув в комнату, обнаружил, что Верка не спит, а лежит, безучастно глядя в потолок. Заметив меня, она не повернула головы, но пробормотала себе под нос, однако так, что я услышал:
— Как только получу наследство, уеду в Швейцарию лечиться.
26. Дом расколовшийся
Прокопчик уже ждал меня в конторе. Работать мы сегодня должны были начать с самого раннего утра. Одновременно с Забусовым.
Но банкир разочаровал нас. Сразу из дому проехав к себе в офис на Покровке, он оставался там аж до четырех часов вечера. Злые, голодные, мы с Тимой сидели в его «восьмерке» на другой стороне улицы, мелко ссорились и гадали, тронется ли он сегодня вообще куда-либо. Дождались мы только в четверть пятого.
«Мерседес» цвета морской волны в сопровождении охраны выплыл из ворот и направился по бульварам в сторону Тверской. Мы покатили за ним, особо не приближаясь: конечно, в городских условиях бипер позволял отслеживать его передвижения не так хорошо, как где-нибудь на сельских просторах, но общее направление помогал удерживать. Разговоры в салоне слышны были хорошо, но их, к сожалению, пока было немного, да и содержание большого интереса не представляло. Забусов беседовал несколько раз по радиотелефону — отдавал распоряжения подчиненным, требовал срочно выкупить какие-то векселя, мелькали малопонятные слова «свифт», «камбио», «дисконт», «цессия». Потом позвонила мадам банкирша, из обмена репликами можно было понять, что супруги сегодня вечером собираются посетить оперу. В процессе своих передвижений Забусов посетил Госналогслужбу на Ильинке, потом Центробанк на Житной, и когда казалось, что он вот-вот повернет обратно к себе, так ничем нас и не порадовав, тоненько заверещал сотовый, и мое сердце затрепетало.
— Ну зачем же, — рокотал банкир в трубку, — давайте лучше на природе. Скажем, Воробьевы горы устроят? Тогда через час. На смотровой площадке.
— Отрываемся, — скомандовал я ничего не понимающему Прокопчику. — Похоже, это как раз тот самый случай, когда место встречи изменить нельзя.
По Комсомольскому проспекту мы вылетели на метро-мост, завернули наверх ко Дворцу пионеров, докатили до Калужской заставы, развернулись и, руководствуясь моими указаниями, нырнули в уже знакомую мне боковую аллею, ведущую вниз с горы. Вскоре мы оказались на пустынной набережной, но задерживаться здесь не входило в мои планы. Мы снова углубились в поросшую деревьями и кустарником гору, на этот раз по кривобокой малопроезжей грунтовой дорожке. Там я нашел маленькую полянку, где приказал Прокопчику остановиться и окопаться.
Выйдя из машины, я провел рекогносцировку. Сквозь густую листву набережная была видна, но плохо. Однако ближе подъезжать мне не хотелось. Достав из сумки фотоаппарат с сильным телеобъективом, я вручил его Прокопчику. Но этот подлец, быстро, видимо, сообразив, что условия съемки — те еще, и в случае чего все шишки достанутся ему, объявил:
— На т-таком расстоянии н-ничего не в-вижу. У меня к-коньюнктивит.
— Это еще что такое? — спросил я с досадой, заранее зная, что по части названия болезней Прокопчику все равно нет равных.
— С г-глазами п-плохо, — пояснил он. — В-весеннее обострение.
— А с ушами как? — разозлился я.
— В д-детстве был отит, — на всякий случай сказал он осторожно. — Но потом, вроде, прошло.
— Тогда бери второй наушник и держи ручку подстройки. Мы не должны пропустить ни слова.
«Мерседес» и машины с охраной подкатили минут через пять, остановившись практически на том же месте, что вчера. За ними ехал ярко-красный спортивный «додж», приземистый и юркий, как ящерица. Из него выбрался молодой человек, как теперь любят говорить, лицо кавказской национальности: невысокого роста, субтильного сложения. Потертые джинсы, линялая майка с короткой патриотической надписью «USA» и заросшие черной двухдневной щетиной щеки мало гармонировали с дорогостоящей автомашиной, но вышедшего ему навстречу Забусова это, похоже, не смущало. Я успел сделать несколько снимков до того, как они, обменявшись рукопожатием, так же, как давеча мы, поднялись немного вверх и остановились. Теперь все зависело от того, возьмет ли звук спрятанный под декоративным диском микрофон.
— Работайте, работайте, — донесся до меня почти на пределе слышимости голос банкира. — Я еще никого в жизни ни разу не обманул.
К сожалению, его собеседник повернулся спиной к оставшимся внизу машинам: в телеобъектив мне было хорошо видно его лицо, но слов не слышно, и я остро пожалел в этот момент, что не умею читать по губам.
— Вот аванс, можешь не считать, — сказал Забусов. Кавказец, видимо, что-то возразил, и в ответ на его реплику банкир высокомерно произнес: — Скажи Додо, мы не на базаре. Я никому никогда не плачу все вперед. Мало ли что может случиться. А бережливых Бог бережет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87