Дрожь окончательно прошла и пот высох, лишь когда я миновал Красную Пресню. А уже влившись в безбрежное и неторопливое течение Садового кольца, я совсем пришел в себя. И только здесь вдруг подумал, что мне так и не удалось увидеть лица того, кто хотел превратить меня в кровавый бессмысленный шмат раздавленного мяса.
20. Манная каша
— Вы опоздали, — сварливо заметил при моем появлении Пирумов.
— Извините, — пробормотал я. — Движение, знаете ли... просто убийственное...
— Извинить не могу, — отрезал, однако, вредный старикан. — Я к вашему приходу специально всех клиентов разогнал. Давайте садитесь и быстренько рассказывайте, что там у вас опять стряслось. Вы все время сообщаете мне какие-нибудь неприятные известия. А знаете, как в древности поступали с горевестниками? Знаете или нет?
Под его непрерывную трескотню я уселся, куда показали, и оглядел адвокатский апартамент. Помещение, прямо скажем, размерами не впечатляло. Маленький, не сказать крошечный кабинетик, где кроме хозяина и одного посетителя усадить кого-либо больше было не на чем, да и негде. В крайнем случае оставалось место для еще одного стоячего посетителя. Обшарпанный канцелярский стол, узкое окно без занавески, зато с решеткой, создавали бы совсем унылую картину, если бы не стены. Стены здесь жили отдельной жизнью. Их украшали десятки, а может, сотни фотографий в жестяных рамках или просто без окантовки, пришпиленные в таком количестве, что за ними почти не просматривались линялые обои. На некоторых из них я узнавал какие-то лица — то ли киноактеров, то ли телезвезд, в общем, что-то популярное. Часть фотографий была с дарственными надписями.
— Изучаете? — перехватив мой взгляд, тут же поинтересовался стряпчий и одобрил: — Изучайте, изучайте! Тут вся моя жизнь: я ведь еще самого знаменитого Хенкина консультировал, участвовал в деле Стрельцова! А Рокотов с Файбишенко? А Ионесян? А Лазишвили? Артисты, футболисты, валютчики, убийцы, цеховики! Всюду я был — или со стороны защиты, или от потерпевших. Вы, небось, молодой человек, и не помните подобных имен, а?
Я помнил, но не стал возражать, главным образом потому, что пришел сюда не воспоминаниям предаваться, а по гораздо более серьезному поводу. К тому же времени до встречи с Забусовым оставалось в обрез. Но дед, видать, хорошо разговорился еще с предыдущими посетителями и никак не мог остановиться.
— А вот этих людей знаете? — он ткнул подагрическим пальцем, покрытым, словно муравьями, мелкими рыжими крапушками, в пожухлое фото, на котором пара молодых людей с тонкими цыплячьими шеями, торчащими из мушкетерских камзолов, расшаркивалась перед объективом, метя пол длинными перьями на шляпах. И сам же ответил: — Не знаете! А между прочим, это ваш покорный слуга и Глебушка... Глеб Саввич. Сорок восьмой год. — Адвокат вдруг нахмурился и призадумался: — Или сорок девятый... Да, точно, сорок девятый! Глеб тогда как раз начал коллекционировать и меня, подлец, в это дело втянул. Только куда мне было до него! — Пирумов не то горестно, не то с восхищением покачал головой. — Ах, как Глебушка умел находить, как умел отыскивать... Но по-настоящему мы тогда страстно увлекались театром, играли в самодеятельности. Мечтали непременно стать артистами МХАТа. «Весь мир театр, мы — актеры» — так, кажется? Не знаю, как насчет всего мира, а суд, вообще уголовный или гражданский процесс — то еще представление! Так что в некотором роде можно считать, что я не порвал, не предал, так сказать, идеалов юности. Глеб вот пошел по другой линии, а мне удалось отчасти сохранить...
Я уже собрался было как-нибудь повежливее прервать его, чтобы вернуть на землю, но тут он совершенно неожиданно и без всякого перехода сделал это сам, сообщив жестко:
— В камушках да в железках, балда, разбирался, а в людях так и не научился. Заварил кашу, и кому теперь расхлебывать? Нам? Рассказывайте.
Я вкратце изложил. Суть моего рассказа Пирумову, который я, разумеется, постарался очистить от всех следов моих, скажем так, спорных с правовой точки зрения действий, заключалась в следующем. Кто-то вполне целенаправленно уничтожает предполагаемых наследников Арефьева. Об убийстве Женьки и Котика мы уже говорили при нашей первой встрече, с тех пор погибли Малей, его сестра Марго, ее муж Бобс. Я честно поведал, что сперва у меня были серьезные основания во всем подозревать Блумова, явного мафиози, успевшего даже в лагере побывать. Но его собственная смерть сегодня утром, если и не обелила автоторговца, то, во всяком случае, внесла серьезные коррективы, состоящие в том, что среди оставшихся в живых наследников по-прежнему есть убийца. А остались, так сказать, три единицы: Верка, семья банкира и семья шоумена. Не вызывает сомнений, что у последних первую скрипку играют мужья. А поскольку Верку я заведомо откинул как слишком слабую для физического исполнения убийств и слишком бедную для их заказа, к тому же лишенную соответствующих связей, остаются двое: Забусов и Эльпин.
Пирумов слушал меня, откинувшись в кресле, полуприкрыв глаза, которые, казалось, затянуло пленкой, от чего его сходство с большой доброй дворнягой стало еще больше. Только коротенький нос с торчащими ноздрями нервно подрагивал, выдавая внимание к моему рассказу.
— Забусов и Эльпин... — протянул он, когда я закончил. Пленка в глазах растаяла, как будто не было ее: взгляд сделался острым, профессионально-оценивающим. — Верочку я, конечно, помню с детства, прелестная была девчушка, но как юрист-практик... Мне не очень по душе, когда выводы делаются вот так категорично, на основании личных субъективных оценок. «Бедная», «слабая физически»... Помнится, в шестьдесят четвертом я защищал одного инвалида первой группы... — Он сам себя прервал, слабо махнув в воздухе рукой: — Хотя, впрочем, скорее всего, вы правы. И что же требуется от меня?
Я тяжко вздохнул.
— Мне и самому трудно в этом разобраться, но попробую. Блумов в разговоре со мной явно намекал, что убийцей может быть банкир Забусов. Но покушение заказал почему-то на Эльпина. В свою очередь, Забусов катил бочку на шоумена. Однако в результате сегодня утром убили Блумова. Похоже, все они очень много хитрят и врут, а мне надо попытаться выяснить, какие у них отношения на самом деле. Так что вопросы такие. Кто из них кого ненавидит по-настоящему? И кто действительно способен, по-вашему, на убийство?
— Все, — веско ответил Пирумов.
— Что «все»? — слегка оторопел я.
— Все они друг друга ненавидят. И все способны на что угодно.
Адвокат теперь глядел на меня ироническим, едва ли не веселым взглядом, и мне показалось, что он надо мной просто насмехается. Вероятно, это отразилось на моем лице, потому что Пирумов тут же добавил, уже серьезно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87