Однако все было напрасно. Огонь в конце концов уничтожит их всех. Кладбище окружено. А перелететь через стены, обратившись птицей, не позволит главный враг оборотней — солнце.
При других обстоятельствах Игерман, вероятно, не стал бы так открыто выражать свою радость. Все-таки на его глазах гибли люди… Впрочем, эти существа не были людьми. Это он видел даже издалека. Уродливые создания, настолько безобразные и отталкивающие, что Игерман был уверен — сам Господь Бог испытывает сейчас облегчение и радость.
Но день уже клонится к вечеру. Вот-вот сядет солнце, и тогда им придется менять тактику. Преимущества окажутся на стороне оборотней. Ну что ж, они могут оставить здесь огонь до утра, а когда рассветет, вернутся назад и добьют тех, кто останется в живых. Святая вода, которой обрызганы все стены и ворота, поможет удержать нечисть в пределах кладбища. Игерман очень надеялся на это.
На самом деле он не знал, что представляет реальную опасность для этих существ — святая вода, огонь, дневной свет, а может быть, их молитвы. Вероятно, все вместе. Впрочем, это не имело никакого значения. Главное — любой ценой уничтожить их всех.
Ход его мыслей прервал крик Эшбери:
— Нужно немедленно прекратить это!
Он бежал весь перепачканный сажей, красный и возбужденный.
— Что прекратить? — спросил Игерман.
— Эту бойню!
— Не вижу никакой бойни.
Эшбери был уже почти совсем рядом с Игерманом, но продолжал кричать. Из-за стены доносился рев пламени и грохот рушившихся стен склепов и мавзолеев.
— У них не осталось никакого выхода! — кричал Эшбери.
— Его и не должно быть, — спокойно заметил Игерман.
— Но вы не знаете, кто там внизу! Вы не знаете, кого вы убиваете!
Игерман усмехнулся.
— Прекрасно знаю, — сказал он, устремив на Эшбери пустой, равнодушный взгляд. — Я уничтожаю мертвецов. Что в этом предосудительного? Ответьте мне, Эшбери. Мертвые должны лежать мертвыми, ведь так?
— Там дети, Игерман, — сказал Эшбери, показывая в сторону горящего кладбища.
— О, да! Дети с глазами что чайные блюдца… А зубы… Вы видели их зубы? Это дети самого дьявола, мой дорогой.
— Вы сами не понимаете, что делаете.
— Я не понимаю? — вскричал Игерман, шагнул к Эшбери и схватил его за черную рясу. — Может быть, вы сами такой, как они?
Эшбери вырвал ткань из руки Игермана и сказал:
— Хорошо… Я пытался убедить вас. Но если вы ничего не понимаете, я сам могу остановить их.
— Оставьте моих людей в покое, — строго ответил Игерман.
Но священник уже побежал к главным воротам и, заглушаемый адским шумом, закричал:
— Остановитесь! Опомнитесь!
У главных ворот сосредоточились основные силы полицейских, поэтому Эшбери и направился туда. И люди в форме обернулись на его голос, готовые выслушать все, что он им скажет, хотя большинство из них, если не все, были в церкви последний раз лишь на венчании или собственных крестинах. Но теперь они смотрели на священника, они хотели понять, что происходит, подсознательно чувствуя всю безнравственность своих действий. Они хотели получить оправдание своему поступку из уст человека с крестом в руках.
Игерман догадывался, что подчиненные недолюбливают его, но они привыкли выполнять приказания. Они и теперь послушались его, потому что уважали закон, потому что каждый не хотел показаться трусом перед своими товарищами. И они спокойно смотрели на гибель странных существ, потому что это было проще и безопаснее, чем высказывать недовольство.
Эшбери может подействовать на них своими речами, своим благообразным видом. Если его не остановить, то он все испортит.
Игерман достал из кобуры пистолет и пошел вслед за священником. Эшбери увидел, что он приближается, увидел оружие в его руках и закричал еще громче:
— Бог не простит вас! Вы сами не понимаете, что делаете. Ваши руки будут испачканы невинной кровью!
— Заткнись, скотина! — заорал Игерман.
Эшбери даже не повернулся. Видя, что его слушают, он продолжал говорить:
— Там не звери! Там люди! И вы убиваете их, потому что этот сумасшедший приказал вам.
Его слова произвели впечатление на всех, даже на атеистов. Священник высказал вслух то, о чем думали многие, но произнести не решались. Человек шесть добровольцев направились к своим машинам, начисто растеряв весь энтузиазм. Один из полицейских тоже стал медленно отходить назад. Игерман выстрелил в его сторону, и тот, не раздумывая, бросился прочь.
— Вернись! — кричал Игерман, но дезертир даже не оглянулся и вскоре исчез за пеленой дыма.
Игерман обрушил весь свой гнев на Эшбери.
— Ну, собака… — зловеще произнес он, приближаясь к священнику.
Эшбери с надеждой оглянулся по сторонам, ища поддержки и защиты, но никто не шевельнулся.
— И вы позволите, чтобы он убил меня? — растерянно вопрошал он. — Господи! Неужели никто не поможет мне?
Игерман прицелился в него. Эшбери, не сделав ни малейшей попытки спастись, рухнул на колени.
— Отче наш… — начал он.
— Давай, давай, — насмешливо произнес Игерман. — Все равно тебя никто не слушает.
— Не правда, — сказал кто-то.
— Что?
Эшбери нерешительно замолчал.
— Я слушаю.
Игерман повернулся на голос и увидел в дыму смутные очертания человеческой фигуры. Он направил туда дуло пистолета и строго спросил:
— Кто вы?
— Солнце почти село… — послышался другой голос.
— Один шаг — и я стреляю, — прорычал Игерман.
— Стреляйте, — ответил человек и смело пошел вперед.
Вот он приблизился почти вплотную, и Игерман с ужасом узнал в нем своего пленника, который должен был находиться сейчас в камере участка. Он стоял голый по пояс, изрешеченный пулями, с горящими в наступающих сумерках глазами.
— Мертвец… — пролепетал Игерман.
— Да, собственной персоной.
— Господи…
Он сделал несколько шагов назад.
— До захода солнца осталось минут десять, — сказал Буни. — Ночь будет принадлежать нам.
Игерман затряс головой.
— Ну нет, — сказал он. — Я вам не дамся.
Он резко повернулся и помчался прочь, не оборачиваясь.
Но Буни и не собирался гнаться за ним. Он подошел к Эшбери, который все еще стоял на коленях.
— Встаньте, — обратился к нему Буни.
— Если вы собираетесь убить меня, — сказал Эшбери, — то я готов.
— Почему я должен убивать вас?
— Я священник.
— Ну и что?
— А вы монстр.
— А вы нет?
Эшбери взглянул на Буни.
— Я?
— У вас из-под одежды виднеются кружева…
Эшбери зажал ворот рясы, разорванной Игерманом.
— Почему вы скрываете это?
— Оставьте меня.
— Забудьте обо всем. Это поможет. Я сам убедился, — сказал Буни и направился к воротам.
— Подождите, — окликнул его священник.
— На вашем месте я бы ушел. Они не любят людей в рясах. Тяжелые воспоминания…
— Я хочу посмотреть, — попросил Эшбери.
— Зачем?
— Пожалуйста, возьмите меня с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
При других обстоятельствах Игерман, вероятно, не стал бы так открыто выражать свою радость. Все-таки на его глазах гибли люди… Впрочем, эти существа не были людьми. Это он видел даже издалека. Уродливые создания, настолько безобразные и отталкивающие, что Игерман был уверен — сам Господь Бог испытывает сейчас облегчение и радость.
Но день уже клонится к вечеру. Вот-вот сядет солнце, и тогда им придется менять тактику. Преимущества окажутся на стороне оборотней. Ну что ж, они могут оставить здесь огонь до утра, а когда рассветет, вернутся назад и добьют тех, кто останется в живых. Святая вода, которой обрызганы все стены и ворота, поможет удержать нечисть в пределах кладбища. Игерман очень надеялся на это.
На самом деле он не знал, что представляет реальную опасность для этих существ — святая вода, огонь, дневной свет, а может быть, их молитвы. Вероятно, все вместе. Впрочем, это не имело никакого значения. Главное — любой ценой уничтожить их всех.
Ход его мыслей прервал крик Эшбери:
— Нужно немедленно прекратить это!
Он бежал весь перепачканный сажей, красный и возбужденный.
— Что прекратить? — спросил Игерман.
— Эту бойню!
— Не вижу никакой бойни.
Эшбери был уже почти совсем рядом с Игерманом, но продолжал кричать. Из-за стены доносился рев пламени и грохот рушившихся стен склепов и мавзолеев.
— У них не осталось никакого выхода! — кричал Эшбери.
— Его и не должно быть, — спокойно заметил Игерман.
— Но вы не знаете, кто там внизу! Вы не знаете, кого вы убиваете!
Игерман усмехнулся.
— Прекрасно знаю, — сказал он, устремив на Эшбери пустой, равнодушный взгляд. — Я уничтожаю мертвецов. Что в этом предосудительного? Ответьте мне, Эшбери. Мертвые должны лежать мертвыми, ведь так?
— Там дети, Игерман, — сказал Эшбери, показывая в сторону горящего кладбища.
— О, да! Дети с глазами что чайные блюдца… А зубы… Вы видели их зубы? Это дети самого дьявола, мой дорогой.
— Вы сами не понимаете, что делаете.
— Я не понимаю? — вскричал Игерман, шагнул к Эшбери и схватил его за черную рясу. — Может быть, вы сами такой, как они?
Эшбери вырвал ткань из руки Игермана и сказал:
— Хорошо… Я пытался убедить вас. Но если вы ничего не понимаете, я сам могу остановить их.
— Оставьте моих людей в покое, — строго ответил Игерман.
Но священник уже побежал к главным воротам и, заглушаемый адским шумом, закричал:
— Остановитесь! Опомнитесь!
У главных ворот сосредоточились основные силы полицейских, поэтому Эшбери и направился туда. И люди в форме обернулись на его голос, готовые выслушать все, что он им скажет, хотя большинство из них, если не все, были в церкви последний раз лишь на венчании или собственных крестинах. Но теперь они смотрели на священника, они хотели понять, что происходит, подсознательно чувствуя всю безнравственность своих действий. Они хотели получить оправдание своему поступку из уст человека с крестом в руках.
Игерман догадывался, что подчиненные недолюбливают его, но они привыкли выполнять приказания. Они и теперь послушались его, потому что уважали закон, потому что каждый не хотел показаться трусом перед своими товарищами. И они спокойно смотрели на гибель странных существ, потому что это было проще и безопаснее, чем высказывать недовольство.
Эшбери может подействовать на них своими речами, своим благообразным видом. Если его не остановить, то он все испортит.
Игерман достал из кобуры пистолет и пошел вслед за священником. Эшбери увидел, что он приближается, увидел оружие в его руках и закричал еще громче:
— Бог не простит вас! Вы сами не понимаете, что делаете. Ваши руки будут испачканы невинной кровью!
— Заткнись, скотина! — заорал Игерман.
Эшбери даже не повернулся. Видя, что его слушают, он продолжал говорить:
— Там не звери! Там люди! И вы убиваете их, потому что этот сумасшедший приказал вам.
Его слова произвели впечатление на всех, даже на атеистов. Священник высказал вслух то, о чем думали многие, но произнести не решались. Человек шесть добровольцев направились к своим машинам, начисто растеряв весь энтузиазм. Один из полицейских тоже стал медленно отходить назад. Игерман выстрелил в его сторону, и тот, не раздумывая, бросился прочь.
— Вернись! — кричал Игерман, но дезертир даже не оглянулся и вскоре исчез за пеленой дыма.
Игерман обрушил весь свой гнев на Эшбери.
— Ну, собака… — зловеще произнес он, приближаясь к священнику.
Эшбери с надеждой оглянулся по сторонам, ища поддержки и защиты, но никто не шевельнулся.
— И вы позволите, чтобы он убил меня? — растерянно вопрошал он. — Господи! Неужели никто не поможет мне?
Игерман прицелился в него. Эшбери, не сделав ни малейшей попытки спастись, рухнул на колени.
— Отче наш… — начал он.
— Давай, давай, — насмешливо произнес Игерман. — Все равно тебя никто не слушает.
— Не правда, — сказал кто-то.
— Что?
Эшбери нерешительно замолчал.
— Я слушаю.
Игерман повернулся на голос и увидел в дыму смутные очертания человеческой фигуры. Он направил туда дуло пистолета и строго спросил:
— Кто вы?
— Солнце почти село… — послышался другой голос.
— Один шаг — и я стреляю, — прорычал Игерман.
— Стреляйте, — ответил человек и смело пошел вперед.
Вот он приблизился почти вплотную, и Игерман с ужасом узнал в нем своего пленника, который должен был находиться сейчас в камере участка. Он стоял голый по пояс, изрешеченный пулями, с горящими в наступающих сумерках глазами.
— Мертвец… — пролепетал Игерман.
— Да, собственной персоной.
— Господи…
Он сделал несколько шагов назад.
— До захода солнца осталось минут десять, — сказал Буни. — Ночь будет принадлежать нам.
Игерман затряс головой.
— Ну нет, — сказал он. — Я вам не дамся.
Он резко повернулся и помчался прочь, не оборачиваясь.
Но Буни и не собирался гнаться за ним. Он подошел к Эшбери, который все еще стоял на коленях.
— Встаньте, — обратился к нему Буни.
— Если вы собираетесь убить меня, — сказал Эшбери, — то я готов.
— Почему я должен убивать вас?
— Я священник.
— Ну и что?
— А вы монстр.
— А вы нет?
Эшбери взглянул на Буни.
— Я?
— У вас из-под одежды виднеются кружева…
Эшбери зажал ворот рясы, разорванной Игерманом.
— Почему вы скрываете это?
— Оставьте меня.
— Забудьте обо всем. Это поможет. Я сам убедился, — сказал Буни и направился к воротам.
— Подождите, — окликнул его священник.
— На вашем месте я бы ушел. Они не любят людей в рясах. Тяжелые воспоминания…
— Я хочу посмотреть, — попросил Эшбери.
— Зачем?
— Пожалуйста, возьмите меня с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45