– завопила Ванесса.
– Понятия не имею, – ответил Гомм. – А вы?
Куда бы они ни направлялись, они двигались со значительной скоростью. Эта дорога была более гладкая, чем та, которую они оставили, и Гомм использовал такое преимущество. Он снова принялся напевать.
Моттерсхед высунулся из окна в дальнем углу машины, он наблюдал за преследователями, волосы его струились.
– Они отстают от нас! – взвыл он, торжествуя. – Они отстают!
Радостное возбуждение охватило теперь всех путешественников, и они начали петь вместе с Х.Г. Пели они так громко, что Гомм не расслышал сообщение Моттерсхеда о том, что дорога впереди, кажется, исчезает. Действительно, Х.Г. не знал, что направляет машину со скалы, не знал до тех пор, пока та не нырнула носом вниз и море не поднялось, чтобы встретить их.
– Миссис Джейн! Миссис Джейн!
Ванесса неохотно пробудилась. Голова болела, болела рука. Недавно произошло что-то такое ужасное… хотя у нее и ушло некоторое время, чтобы припомнить в чем суть. Затем воспоминания вернулись. Машина, падающая со скалы, холодное море, хлынувшее через провал вместо дверцы, безумные крики рядом с ней, когда тонула машина. Она выбиралась на свободу практически в полубреду, едва ли сознавая, что Флойд плавает возле нее. Она позвала его по имени, но он не ответил. Она повторила.
– Мертв, – сказал мистер Клейн. – Все они мертвы.
– О Боже, – прошептала она. Она смотрела не на лицо Клейна, а на шоколадное пятно на его пиджаке.
– Забудьте о них теперь, – настаивал он.
– Забыть?
– Есть более важное дело, миссис Джейн. Вы должны подняться, и быстро.
Настойчивость, которая звучала в голосе Клейна, поставила Ванессу на ноги.
– Сейчас утро? – спросила она. В комнате, где они находились, не было окон. Если судить по бетонным стенам, это был Будуар.
– Да, утро, – нетерпеливо ответил Клейн. – Теперь вы пойдете со мной? Я хочу вам кое-что показать. – Он распахнул дверь, и они вступили в мрачный коридор. Немного впереди их слышался такой звук, будто идет важный спор, – дюжина повышенных голосов, проклятия и мольбы.
– Что происходит?
– Они готовят Апокалипсис, – ответил Клейн и провел ее в комнату, где Ванесса так недавно видела на экране «борцовские состязания».
Теперь гудели все видеоэкраны, и каждый показывал различные интерьеры. Тут были казармы и президентские апартаменты, Правительственный Кабинет и Зал Конгресса. И везде кричали.
– Вы были без сознания целых два дня, – сказал ей Клейн, словно это каким-то образом объясняло весь кавардак.
Голова у нее уже не болела. Ванесса переводила взгляд с экрана на экран. От Вашингтона до Гамбурга, от Сиднея до Рио-де-Жанейро – везде, по всему земному шару властители ожидали новостей. Но оракулы были мертвы.
– Они простые исполнители, – сказал Клейн, показывая на кричащие экраны. – Скачек на трех ногах, даже при всех благоприятных условиях, не бывает. Они впали в истерику, и они – зудящие пальцы, занесенные над кнопками.
– А что по-вашему могу сделать я? – спросила Ванесса. Этот осмотр Вавилонской Башни подавил ее. – Я не стратег.
"Гомм и остальные тоже не были стратегами. К тому моменту, когда я сюда прибыл, половина Комитета уже умерла. А другие потеряли интерес к своим обязанностям…
– Но они все еще давали советы, по словам Х.Г.?
– О, да.
– Они правили миром?
– В своем роде, – ответил Клейн.
– В своем роде? Что вы имеете в виду?
Клейн посмотрел на экраны. Из глаз его, казалось, вот-вот хлынут слезы.
– Гомм не объяснил? Они играли в игры, миссис Джейн. Когда им наскучивали разумные обоснования и звуки собственного голоса, они прерывали дебаты и бросали монетку.
– Нет.
– И разумеется, устраивали скачки лягушек. Это всегда было предпочтительнее всего.
– Но правительства, – запротестовала Ванесса, – они ведь не просто принимали…
– Думаете, это их беспокоило? – спросил Клейн. – Поскольку они на виду у публики, имеет ли значение, какое пустословие извергается из их уст или что-то подобное?
Голова у нее закружилась.
– Все – случайность? – спросила она.
– Почему бы и нет? И здесь имеется достойная уважения традиция. Нации следовали предсказаниям, прочитанным по внутренностям овец.
– Это нелепо.
– Согласен. Но я спрашиваю вас, ответьте со всей честностью, ужаснее ли это, чем оставить власть в их руках? – Он указал на множество разгневанных лиц. Демократы волновались, утро застало их без какой-либо идеи, которую надо поддерживать или которой следует рукоплескать, деспоты испытывали ужас, что, не получая должных инструкций, они не будут жестокими, потеряют собственное лицо и их свергнут. Один премьер будто страдал от приступа бронхита, его поддерживали два помощника, другой, стискивая револьвер, целился в экран и требовал сатисфакции, третий жевал собственный чуб. Неужели это прекраснейшие плоды с политического древа? Бормочущие, задирающиеся, льстящие идиоты, доведенные до апоплексических приступов, потому что никто не указывает им, каким образом прыгнуть. Не было среди них ни мужчины, ни женщины, кому бы Ванесса доверила перевести себя через дорогу.
– Лучше лягушки, – прошептала она, какой бы горькой ни была эта мысль.
* * *
Свет во дворе после мертвенного освещения бункера казался ошеломительно ярким, но Ванессе было приятно находиться вдалеке от громких и отвратительных звуков, царивших в помещении. Скоро подыщут другой Комитет, сказал ей Клейн, когда они выбрались на свежий воздух. Равновесие восстановится – это дело нескольких недель. А покуда Землю могут разнести в черепки отчаянные создания, которых они видели. Им нужны решения. И быстро.
– Жив Гольдберг, – сказал Клейн. – И он будет продолжать игру, но чтобы играть, нужны двое.
– А почему не вы?
– Потому что он ненавидит меня. Ненавидит всех нас. Он говорит, что станет играть только с вами.
Гольдберг сидел под лавровыми деревьями и раскладывал пасьянс. Это было долгим занятием. Близорукость требовала, чтобы он подносил каждую карту на расстояние трех дюймов к носу, пытаясь разглядеть ее, и к тому моменту, когда ряд заканчивался, Гольдберг забывал те карты, что были в начале.
– Она согласна, – сказал Клейн. Гольдберг не оторвал взгляда от игры. – Я сказал: она согласна.
– Я не слепой и не глухой, – ответил Гольдберг Клейну, все еще внимательно рассматривая карты. Затем, в конце концов, он взглянул вверх и, увидев Ванессу, прищурился. – Я говорил им, что это плохо кончится… – по мягкому тону Ванесса поняла – изображая фатализм, он все-таки остро переживает потерю товарищей. – …Я говорил с самого начала – мы должны оставаться здесь. Бежать бесполезно. – Он пожал плечами и вновь обратился к картам. – К чему бежать? Мир изменился. Я знаю. Мы изменили его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Понятия не имею, – ответил Гомм. – А вы?
Куда бы они ни направлялись, они двигались со значительной скоростью. Эта дорога была более гладкая, чем та, которую они оставили, и Гомм использовал такое преимущество. Он снова принялся напевать.
Моттерсхед высунулся из окна в дальнем углу машины, он наблюдал за преследователями, волосы его струились.
– Они отстают от нас! – взвыл он, торжествуя. – Они отстают!
Радостное возбуждение охватило теперь всех путешественников, и они начали петь вместе с Х.Г. Пели они так громко, что Гомм не расслышал сообщение Моттерсхеда о том, что дорога впереди, кажется, исчезает. Действительно, Х.Г. не знал, что направляет машину со скалы, не знал до тех пор, пока та не нырнула носом вниз и море не поднялось, чтобы встретить их.
– Миссис Джейн! Миссис Джейн!
Ванесса неохотно пробудилась. Голова болела, болела рука. Недавно произошло что-то такое ужасное… хотя у нее и ушло некоторое время, чтобы припомнить в чем суть. Затем воспоминания вернулись. Машина, падающая со скалы, холодное море, хлынувшее через провал вместо дверцы, безумные крики рядом с ней, когда тонула машина. Она выбиралась на свободу практически в полубреду, едва ли сознавая, что Флойд плавает возле нее. Она позвала его по имени, но он не ответил. Она повторила.
– Мертв, – сказал мистер Клейн. – Все они мертвы.
– О Боже, – прошептала она. Она смотрела не на лицо Клейна, а на шоколадное пятно на его пиджаке.
– Забудьте о них теперь, – настаивал он.
– Забыть?
– Есть более важное дело, миссис Джейн. Вы должны подняться, и быстро.
Настойчивость, которая звучала в голосе Клейна, поставила Ванессу на ноги.
– Сейчас утро? – спросила она. В комнате, где они находились, не было окон. Если судить по бетонным стенам, это был Будуар.
– Да, утро, – нетерпеливо ответил Клейн. – Теперь вы пойдете со мной? Я хочу вам кое-что показать. – Он распахнул дверь, и они вступили в мрачный коридор. Немного впереди их слышался такой звук, будто идет важный спор, – дюжина повышенных голосов, проклятия и мольбы.
– Что происходит?
– Они готовят Апокалипсис, – ответил Клейн и провел ее в комнату, где Ванесса так недавно видела на экране «борцовские состязания».
Теперь гудели все видеоэкраны, и каждый показывал различные интерьеры. Тут были казармы и президентские апартаменты, Правительственный Кабинет и Зал Конгресса. И везде кричали.
– Вы были без сознания целых два дня, – сказал ей Клейн, словно это каким-то образом объясняло весь кавардак.
Голова у нее уже не болела. Ванесса переводила взгляд с экрана на экран. От Вашингтона до Гамбурга, от Сиднея до Рио-де-Жанейро – везде, по всему земному шару властители ожидали новостей. Но оракулы были мертвы.
– Они простые исполнители, – сказал Клейн, показывая на кричащие экраны. – Скачек на трех ногах, даже при всех благоприятных условиях, не бывает. Они впали в истерику, и они – зудящие пальцы, занесенные над кнопками.
– А что по-вашему могу сделать я? – спросила Ванесса. Этот осмотр Вавилонской Башни подавил ее. – Я не стратег.
"Гомм и остальные тоже не были стратегами. К тому моменту, когда я сюда прибыл, половина Комитета уже умерла. А другие потеряли интерес к своим обязанностям…
– Но они все еще давали советы, по словам Х.Г.?
– О, да.
– Они правили миром?
– В своем роде, – ответил Клейн.
– В своем роде? Что вы имеете в виду?
Клейн посмотрел на экраны. Из глаз его, казалось, вот-вот хлынут слезы.
– Гомм не объяснил? Они играли в игры, миссис Джейн. Когда им наскучивали разумные обоснования и звуки собственного голоса, они прерывали дебаты и бросали монетку.
– Нет.
– И разумеется, устраивали скачки лягушек. Это всегда было предпочтительнее всего.
– Но правительства, – запротестовала Ванесса, – они ведь не просто принимали…
– Думаете, это их беспокоило? – спросил Клейн. – Поскольку они на виду у публики, имеет ли значение, какое пустословие извергается из их уст или что-то подобное?
Голова у нее закружилась.
– Все – случайность? – спросила она.
– Почему бы и нет? И здесь имеется достойная уважения традиция. Нации следовали предсказаниям, прочитанным по внутренностям овец.
– Это нелепо.
– Согласен. Но я спрашиваю вас, ответьте со всей честностью, ужаснее ли это, чем оставить власть в их руках? – Он указал на множество разгневанных лиц. Демократы волновались, утро застало их без какой-либо идеи, которую надо поддерживать или которой следует рукоплескать, деспоты испытывали ужас, что, не получая должных инструкций, они не будут жестокими, потеряют собственное лицо и их свергнут. Один премьер будто страдал от приступа бронхита, его поддерживали два помощника, другой, стискивая револьвер, целился в экран и требовал сатисфакции, третий жевал собственный чуб. Неужели это прекраснейшие плоды с политического древа? Бормочущие, задирающиеся, льстящие идиоты, доведенные до апоплексических приступов, потому что никто не указывает им, каким образом прыгнуть. Не было среди них ни мужчины, ни женщины, кому бы Ванесса доверила перевести себя через дорогу.
– Лучше лягушки, – прошептала она, какой бы горькой ни была эта мысль.
* * *
Свет во дворе после мертвенного освещения бункера казался ошеломительно ярким, но Ванессе было приятно находиться вдалеке от громких и отвратительных звуков, царивших в помещении. Скоро подыщут другой Комитет, сказал ей Клейн, когда они выбрались на свежий воздух. Равновесие восстановится – это дело нескольких недель. А покуда Землю могут разнести в черепки отчаянные создания, которых они видели. Им нужны решения. И быстро.
– Жив Гольдберг, – сказал Клейн. – И он будет продолжать игру, но чтобы играть, нужны двое.
– А почему не вы?
– Потому что он ненавидит меня. Ненавидит всех нас. Он говорит, что станет играть только с вами.
Гольдберг сидел под лавровыми деревьями и раскладывал пасьянс. Это было долгим занятием. Близорукость требовала, чтобы он подносил каждую карту на расстояние трех дюймов к носу, пытаясь разглядеть ее, и к тому моменту, когда ряд заканчивался, Гольдберг забывал те карты, что были в начале.
– Она согласна, – сказал Клейн. Гольдберг не оторвал взгляда от игры. – Я сказал: она согласна.
– Я не слепой и не глухой, – ответил Гольдберг Клейну, все еще внимательно рассматривая карты. Затем, в конце концов, он взглянул вверх и, увидев Ванессу, прищурился. – Я говорил им, что это плохо кончится… – по мягкому тону Ванесса поняла – изображая фатализм, он все-таки остро переживает потерю товарищей. – …Я говорил с самого начала – мы должны оставаться здесь. Бежать бесполезно. – Он пожал плечами и вновь обратился к картам. – К чему бежать? Мир изменился. Я знаю. Мы изменили его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41