Результаты оказались сенсационными. Воруют в Петрограде, посылая «груз» куда-то налево через частные банки Скандинавии. Быстро нашли и виновных: Урицкий, Володарский и председатель Кронштадтского ЧК Андронников.
Парвусу ничего не оставалось, как тяжело вздохнуть. Урицкий и Володарский — его любимые ученики, казалось бы, более других проникнутые великой идеей происходящего, специально приставленные к Ленину (в числе многих других), чтобы тот не преподнес каких-либо непрогнозируемых сюрпризов. Обещали разобраться. И действительно, разобрались достаточно быстро. Буквально через месяц ликвидировали Володарского.
Переговоры в Берлине проходили гладко. Ганецкий не зря учился финансовому делу в Берлинском, Гейдельбергском и Цюрихском университетах. Он знал как, где и на каких условиях нужно размещать огромные суммы в твердой валюте. В своих восхищенных воспоминаниях о Ленине (еще бы, на счету самого Ганецкого только в одном из швейцарских банков ГПУ в 1932 году обнаружило 60 миллионов франков) Ганецкий с удовольствием вспоминает эти дни. «Хотя перспектива встретиться за зеленым столом с немецкими тузами-банковиками Мендельсоном, Глазенапом и другими не особенно радовала меня, делегация наша не так уж плохо вела переговоры. Их результатом было подписание дополнительных соглашений к Брест-Литовскому договору, которые точно определяли размер выплаты по финансовым претензиям Германии, но, в то же время, обеспечивали полную независимость Советской России в области внутренней экономической политики». Чувствительные немецкие банкиры и их швейцарские коллеги пытались что-то бурчать о методах добычи денег. «Но мы им прямо сказали — не лезьте в наши дела, господа хорошие!». (Одно удовольствие цитировать воспоминания «старых большевиков»).
Пока Ганецкий обрабатывал банкиров, Красин занимался промышленниками.
Знаменитый Сименс, потерявший так много собственности в России и жаждавший компенсации, пригласил на встречу с Красиным, по его же собственным словам, «целый полк» магнатов германской индустрии. Магнаты — люди серьезные и весьма оберегающие свою международную репутацию (в отличие от менее щепетильных банкиров) — держались настороженно. Они не поленились ознакомиться с досье новоявленного наркома торговли, и его слишком явное уголовное прошлое их отнюдь не вдохновило.
Но выбирать не приходилось. Зажатая сухопутными фронтами с суши и английской блокадой с моря, Германия агонизировала, несмотря на то, что ее войска занимали добрую половину Франции на западе и маршировали по Тифлису на востоке. Морская торговля прекратилась еще в 1914 году, а гордость Германии и предмет особого обожания Кайзера — флот открытого моря — сделал за всю войну всего лишь одну робкую попытку сбросить со страны английскую удавку. Необходимо было возрождение промышленности. А Красин предлагает сырье, причем в количествах, о которых и мечтать уже немцы не смели.
Количество предложенного сырья они сверяют с агентурными сводками о наличии запасов стратегического сырья у России на начало 1917 года. О, Боже! Им предлагают вымести под метелку все, что с трудом накапливала русская промышленность в годы великой войны. Можно ли воспринимать это серьезно? Что же это за люди, которые пришли там к власти? Нет ли здесь какого-либо мошенничества? Может ли кто-нибудь подтвердить эти предложения? Пожалуйста!
«По всем вопросам, касающимся покупок и продажи товаров Германии, обращаться непосредственно в Генеральное консульство к господину Менжинскому В. Р.», человеку, как говорил Ленин, безупречной репутации… А в это же время Иоффе и Менжинский, не покладая рук, занимались приемом многочисленных грузов, идущих сухопутным и морским путем в адрес полпредства и генерального консульства. Некоторые ящики и контейнеры с ходу переправлялись в Швейцарию.
Парвус мог быть довольным, если бы знал все, Но знал он далеко не все.
Выскочивший из-под его опеки Ленин вовсе не собирался делиться всеми своими планами с бывшим наставником. Некоторые ящики, увешанные дипломатическими пломбами, содержали вовсе не золото в монетах, слитках, ювелирных украшениях и произведениях искусства, не платину и драгоценные камни, вывозимые большевиками за границу, а неряшливо отпечатанные на немецком языке брошюры и листовки, призывающие рабочих и крестьян Германии привести свою страну в состояние того же кровавого хаоса, в которое уже была приведена Россия. А в некоторых уже были и винтовки. Страшная бацилла разрасталась, пытаясь распространить эпидемию на весь мир. «Если представиться возможность так же поступить с Германией, как и с Россией, то мы от этого никак не откажемся», — говаривал циник Радек.
А чем же занимался Менжинский, и что вынудило его шефа — Дзержинского, — бросив дела на Лубянке, неожиданно появиться в Швейцарии? Дело не в том, а вернее, не только в том, что проворовались Урицкий и Володарский, а как позднее выяснилось, и Зиновьев. Дело было в том, что Ленина начал тяготить Парвус. Не то, чтобы он претендовал на роль вождя мирового пролетариата или осмеливался теоретически полемизировать с Ильичей в печати (Парвус, естественно, и думать давно забыл о таком маразме, как «партийная публицистика»), но Ленин никогда не забывал, чем он обязан Парвусу, а равно и о том, какие обязательства он взял, пересекая воюющую Германию в запломбированном вагоне, и не без основания считал Парвуса весьма опасным свидетелем. Кроме того, автором ПЛАНА был Парвус, а поскольку ПЛАН удался, его автором хотелось стать самому Ленину.
Но и эта причина была не самой главной. Главное заключалось в том, что Парвус своей жирной тушей перекрывал все «интимные» контакты с разветвленной системой западных банков, ведя при этом какую-то свою игру, и неизвестно сколько отстегивал в собственный карман. В подвалах Лубянки накопилось достаточное количество старых и опытных финансистов с международным опытом, которые под пыткой (а чаще даже и без пыток) выдали множество глобальных финансовых секретов и связей, позволявших вести дело в обход Германии с гораздо большим размахом, чем предусматривалось Парвусом. Но это было будущее, а в настоящем Парвус был еще необходим. Поэтому вопрос о его ликвидации хотя и был поднят, но признан несвоевременным и отложен. Чтобы быть совершенно объективным, надо признать, что на том совещании в Кремле 19 июля 1918 года, когда весь мир облетели первые сведения о расстреле Николая II и его семьи, если часто и произносилась фамилия Парвуса, то вовсе не в связи с его ликвидацией, а скорее, с его знаменитой репликой: «Мало!», — и совершенно справедливыми замечаниями о бессистемной и бесконтрольной экспроприации (или национализации), так как сам Ленин, выкинув свой знаменитый лозунг:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105