Она показалась мне чрезвычайно привлекательной.
Ей много аплодировали, вероятно, у нее был хороший голос (признаюсь в своей невежественной нечувствительности к опере. Грудное «до» звучит для меня почти так же, как корабельная сирена).
Причина моего появления в качестве зрителя, в ожидании момента, когда настанет черед нашей личной встречи, коренилась в том, что я хотел сделать свою ненависть более конкретной, применить ее к современному физическому образу, а не к смутному воспоминанию о молоденькой девушке из 1962 года.
Ту же процедуру я применил и к Йосеану Аулкичо.
Однажды в воскресенье я пришел на стадион «Сан Мамес». «Атлетик» Бильбао играла на домашнем поле против мадридского «Реала».
Почти в конце матча Йосеан забил головой потрясающий гол, определивший победу «Атлетик» и вызвавший восторженные вопли болельщиков.
Аулкичо был настоящим баском, народным героем, очень любимым в Бильбао.
Но вернемся в Барселону: по выходе из оперы я бродил по соседнему китайскому кварталу.
Видимо, недавно пришвартовалось судно североамериканской Армады, и повсюду бродили моряки со шлюхами.
Мне было из чего выбирать.
Мне понравилась одна высокая блондинка, прогуливавшаяся у входа в бар; она была очень хороша.
Однако, вопреки моей сознательной воле, ноги увели меня прочь от блондинки, к другой проститутке, обслуживавшей клиентов в таверне. Это была женщина лет сорока, неприятная, увядшая и толстая, довольно толстая.
Она отказалась снять огромный черный лифчик. Она также оставила на себе ужасные чулки длиной до колен. Ей было все равно, что я не хотел надевать презерватив.
Я лишился девственности стремительно и прозаически, в гостиничной каморке, освещаемой красной лампочкой в несколько ватт.
Тревожащие воспоминания о могучей груди Бланки Эреси, сильно надувшейся благодаря кульминационному усилию голоса, во время которого мне хотелось укусить ее за красивую напряженную шею, помогли мне отвлечься от раскачивающихся складок жира дешевой шлюхи и сделать свое дело, не выглядя при этом слишком смешным.
Таков был мой первый плотский опыт с первой толстухой из новой жизни.
За эти двадцать пять лет у меня было множество других, некоторые их них – практически неохватные, достойные того, чтоб их показывали в цирке.
На следующий день я снова нашел понравившуюся мне высокую блондинку. Я пошел с ней, и хотя я поощрил ее щедрыми чаевыми и она очень старалась и была очень терпелива, у меня ничего не вышло.
24
Остаток того года я провел, бродяжничая, в праздности, там и сям понемногу наслаждаясь жизнью, решительно повернувшись спиной к переходному периоду в политике, будоражившему Испанию.
В ту пору началось мое увлечение пьянками и дикими празднествами.
Я уточнил у своих прежних тулузских знакомых, симпатизировавших делу abertzale, информацию, данную мне иезуитом касательно дяди Пачи.
Полиции было известно об участии Пачи Ираменди Остиаги, по прозвищу Косой (в то время), по крайней мере в трех покушениях со смертельным исходом на полицейских и жандармов гражданской гвардии в течение 1975 года. Мои информаторы считали, что в то время, в 1976 году, организация держала его во Франции, в резерве, дабы не подвергать встрече с пиренейскими пограничниками, тем более что то обстоятельство, что он был одноглазым, облегчало для них идентификацию его личности.
Болтун Контфагот – он сам рассказал мне об этом в ту пору, когда мне приходилось терпеть его общество в Бордо, поменял ему прозвище на Тартало (что-то вроде Полифема в баскской мифологии), которое, само собой, понравилось ему больше, чем Косой, и так оно за ним и осталось. Кажется, это произошло в 1978 году, в Байоне.
Иньяки Синцарри, по прозвищу Контфагот, в то время был членом кровавой группы «Сири-Сири», состоял в подчинении у Пачи и на тот момент находился на отдыхе, потому что его слишком много времени подряд использовали в качестве боевика (я слышал, сейчас он расклеивает этикетки с ценами тюремного кооперативного магазина).
Контфагот объяснил мне, что дядя Пачи в тот день был так пьян, что окунул стеклянный глаз в «Пастис». Он забыл его там, выпил, и потом ему пришлось пару дней испражняться в ситечко, чтобы получить глаз обратно.
Я несколько раз ездил на юг Франции, чтобы непосредственно прощупать территорию. Множество беженцев-этарра, некоторые с подружками и женами, спокойно, группами, показывались в барах и ресторанах баскского толка в Эндайе, Байоне, Сан-Хуан де Лус и Биаррице, при полном бездействии французской жандармерии. Но я не видел среди них дяди Пачи и ничего о нем не узнал.
Я не спешил.
25
В феврале 1977 года я разговаривал по телефону с Кресенсио. Я сказал ему, что, с тех пор как мы расстались около года назад, моя вера окрепла и усилилась; что мне хотелось бы, если это возможно, по меньшей мере попробовать вести жизнь члена какого-нибудь религиозного общества, навроде послушника. Я спросил его напрямик, могу ли вернуться на какое-то время в храм Лойолы. Я двусмысленно добавил, что, кроме того, скучаю по нему; я заметил, что это последнее замечание понравилось ему выше всякой меры.
С каждым днем он становился все большим резонером.
«Я тоже скучаю по тебе, и даже очень, мой дражайший Карлос Мария… И меня наполняет радостью твое благочестивое желание испробовать монашеской жизни… Ты удостоверишься в том, что это нежное, но очень крепкое вино, если позволишь, игристое белое, которое к тому же утоляет жажду таинственного, если она подлинная… К сожалению, твое испытание послушника не может пройти в Лойоле. Этот храм принадлежит Братству Иисуса. Твое длительное пребывание там в то время, пока ты был болен и выздоравливал, было исключением, и мне многого стоило добиться его, несмотря на то что я – не простой пеший воин Христов… О Господи, – сорвалось у него с пера, – какой грех гордыни я только что совершил! Да простит мне Бог… Но мне пришло в голову кое-что другое, и, может, это даже лучше… Я каждый год провожу несколько дней в уединении в месте молитвы и отшельничества, которое мне очень нравится, – в храме Эстибалис, находящемся очень близко от Витории. Эта жемчужина романтики посвящена Деве Марии Эстибалис, и там служит чудесная братия монахов-бенедиктинцев. Если хочешь, я могу устроить так, чтобы мы провели там вместе пару недель».
Он мечтал о каникулах тайных любовников, но мне показалось, что это может стать подходящим местом для идеального преступления.
Так оно и было.
26
Храм Эстибалис стоит в уединенном месте на вершине холма, над долиной Алавы. Это красивая романская церковь, очень хорошо сохранившаяся. Рядом с базиликой высится монастырь, огромное здание, предоставляющее часть своих многочисленных квадратных метров в качестве пристанища для паломников и нуждающихся прохожих (только мужеского полу).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Ей много аплодировали, вероятно, у нее был хороший голос (признаюсь в своей невежественной нечувствительности к опере. Грудное «до» звучит для меня почти так же, как корабельная сирена).
Причина моего появления в качестве зрителя, в ожидании момента, когда настанет черед нашей личной встречи, коренилась в том, что я хотел сделать свою ненависть более конкретной, применить ее к современному физическому образу, а не к смутному воспоминанию о молоденькой девушке из 1962 года.
Ту же процедуру я применил и к Йосеану Аулкичо.
Однажды в воскресенье я пришел на стадион «Сан Мамес». «Атлетик» Бильбао играла на домашнем поле против мадридского «Реала».
Почти в конце матча Йосеан забил головой потрясающий гол, определивший победу «Атлетик» и вызвавший восторженные вопли болельщиков.
Аулкичо был настоящим баском, народным героем, очень любимым в Бильбао.
Но вернемся в Барселону: по выходе из оперы я бродил по соседнему китайскому кварталу.
Видимо, недавно пришвартовалось судно североамериканской Армады, и повсюду бродили моряки со шлюхами.
Мне было из чего выбирать.
Мне понравилась одна высокая блондинка, прогуливавшаяся у входа в бар; она была очень хороша.
Однако, вопреки моей сознательной воле, ноги увели меня прочь от блондинки, к другой проститутке, обслуживавшей клиентов в таверне. Это была женщина лет сорока, неприятная, увядшая и толстая, довольно толстая.
Она отказалась снять огромный черный лифчик. Она также оставила на себе ужасные чулки длиной до колен. Ей было все равно, что я не хотел надевать презерватив.
Я лишился девственности стремительно и прозаически, в гостиничной каморке, освещаемой красной лампочкой в несколько ватт.
Тревожащие воспоминания о могучей груди Бланки Эреси, сильно надувшейся благодаря кульминационному усилию голоса, во время которого мне хотелось укусить ее за красивую напряженную шею, помогли мне отвлечься от раскачивающихся складок жира дешевой шлюхи и сделать свое дело, не выглядя при этом слишком смешным.
Таков был мой первый плотский опыт с первой толстухой из новой жизни.
За эти двадцать пять лет у меня было множество других, некоторые их них – практически неохватные, достойные того, чтоб их показывали в цирке.
На следующий день я снова нашел понравившуюся мне высокую блондинку. Я пошел с ней, и хотя я поощрил ее щедрыми чаевыми и она очень старалась и была очень терпелива, у меня ничего не вышло.
24
Остаток того года я провел, бродяжничая, в праздности, там и сям понемногу наслаждаясь жизнью, решительно повернувшись спиной к переходному периоду в политике, будоражившему Испанию.
В ту пору началось мое увлечение пьянками и дикими празднествами.
Я уточнил у своих прежних тулузских знакомых, симпатизировавших делу abertzale, информацию, данную мне иезуитом касательно дяди Пачи.
Полиции было известно об участии Пачи Ираменди Остиаги, по прозвищу Косой (в то время), по крайней мере в трех покушениях со смертельным исходом на полицейских и жандармов гражданской гвардии в течение 1975 года. Мои информаторы считали, что в то время, в 1976 году, организация держала его во Франции, в резерве, дабы не подвергать встрече с пиренейскими пограничниками, тем более что то обстоятельство, что он был одноглазым, облегчало для них идентификацию его личности.
Болтун Контфагот – он сам рассказал мне об этом в ту пору, когда мне приходилось терпеть его общество в Бордо, поменял ему прозвище на Тартало (что-то вроде Полифема в баскской мифологии), которое, само собой, понравилось ему больше, чем Косой, и так оно за ним и осталось. Кажется, это произошло в 1978 году, в Байоне.
Иньяки Синцарри, по прозвищу Контфагот, в то время был членом кровавой группы «Сири-Сири», состоял в подчинении у Пачи и на тот момент находился на отдыхе, потому что его слишком много времени подряд использовали в качестве боевика (я слышал, сейчас он расклеивает этикетки с ценами тюремного кооперативного магазина).
Контфагот объяснил мне, что дядя Пачи в тот день был так пьян, что окунул стеклянный глаз в «Пастис». Он забыл его там, выпил, и потом ему пришлось пару дней испражняться в ситечко, чтобы получить глаз обратно.
Я несколько раз ездил на юг Франции, чтобы непосредственно прощупать территорию. Множество беженцев-этарра, некоторые с подружками и женами, спокойно, группами, показывались в барах и ресторанах баскского толка в Эндайе, Байоне, Сан-Хуан де Лус и Биаррице, при полном бездействии французской жандармерии. Но я не видел среди них дяди Пачи и ничего о нем не узнал.
Я не спешил.
25
В феврале 1977 года я разговаривал по телефону с Кресенсио. Я сказал ему, что, с тех пор как мы расстались около года назад, моя вера окрепла и усилилась; что мне хотелось бы, если это возможно, по меньшей мере попробовать вести жизнь члена какого-нибудь религиозного общества, навроде послушника. Я спросил его напрямик, могу ли вернуться на какое-то время в храм Лойолы. Я двусмысленно добавил, что, кроме того, скучаю по нему; я заметил, что это последнее замечание понравилось ему выше всякой меры.
С каждым днем он становился все большим резонером.
«Я тоже скучаю по тебе, и даже очень, мой дражайший Карлос Мария… И меня наполняет радостью твое благочестивое желание испробовать монашеской жизни… Ты удостоверишься в том, что это нежное, но очень крепкое вино, если позволишь, игристое белое, которое к тому же утоляет жажду таинственного, если она подлинная… К сожалению, твое испытание послушника не может пройти в Лойоле. Этот храм принадлежит Братству Иисуса. Твое длительное пребывание там в то время, пока ты был болен и выздоравливал, было исключением, и мне многого стоило добиться его, несмотря на то что я – не простой пеший воин Христов… О Господи, – сорвалось у него с пера, – какой грех гордыни я только что совершил! Да простит мне Бог… Но мне пришло в голову кое-что другое, и, может, это даже лучше… Я каждый год провожу несколько дней в уединении в месте молитвы и отшельничества, которое мне очень нравится, – в храме Эстибалис, находящемся очень близко от Витории. Эта жемчужина романтики посвящена Деве Марии Эстибалис, и там служит чудесная братия монахов-бенедиктинцев. Если хочешь, я могу устроить так, чтобы мы провели там вместе пару недель».
Он мечтал о каникулах тайных любовников, но мне показалось, что это может стать подходящим местом для идеального преступления.
Так оно и было.
26
Храм Эстибалис стоит в уединенном месте на вершине холма, над долиной Алавы. Это красивая романская церковь, очень хорошо сохранившаяся. Рядом с базиликой высится монастырь, огромное здание, предоставляющее часть своих многочисленных квадратных метров в качестве пристанища для паломников и нуждающихся прохожих (только мужеского полу).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59