Жуан Элвас продолжал путешествие, теперь, пожалуй, с большими удобствами, потому как уже был знаком кучерам и форейторам, глядишь, и разрешат ему примоститься на фуре, сиди себе, болтай ногами над грязью и навозом. Человек, рассказывавший про камень, стоял на обочине, глядел голубыми глазами на старика, пристраивавшегося между двумя поставцами. Они больше не увидятся, надо думать, хотя будущее и самому Богу неведомо, и, когда фура сдвинулась с места, Жуан Элвас сказал, Коли увидишь Балтазара Семь Солнц, скажи ему, что был у тебя разговор с Жуаном Элвасом, он, верно, помнит меня, и передай от меня привет, Сказать-то сказал бы, передать-то передал бы, но только, может, я и не увижу его больше, А тебя самого как звать, Мое имя Жулиан Мау-Темпо, Прощай тогда, Жулиан Мау-Темпо, Прощай, Жуан Элвас.
От Монтемора до Эворы работы хватит. Снова полил дождь, снова развезло дорогу, ломались оси, раскалывались, словно щепки, колесные спицы. Быстро сгущались сумерки, стало холоднее, и принцесса дона Мария-Барбара, которой удалось было уснуть, чему способствовали, во-первых, карамельки, ублаготворившие ей желудок и погрузившие ее в разнеженное оцепенение, во-вторых, то обстоятельство, что на протяжении пятисот шагов дорога выдалась ровная, вдруг проснулась в сильнейшем ознобе, словно кто-то ледяным пальцем ткнул ей в лоб, и когда принцесса поглядела сонными глазами на сумеречные поля, она увидела бурую кучку людей, они стояли на обочине и были связаны друг с другом веревками, и было их числом человек пятнадцать.
Пригляделась принцесса внимательней, нет, не приснилось ей и не примерещилось, и она почувствовала смятение при виде столь жалостного зрелища, при виде каторжников, и это накануне ее свадьбы, когда повсюду должны царить всеобщая радость и ликование, хватит с меня и того, что погода такая скверная, дождь, холод, уж лучше бы выдали меня замуж весною. Вровень с каретой гарцевал офицер, и дона Мария-Барбара приказала ему, чтобы послал узнать, что это за люди и что совершили они, какие преступления и куда отправляются, в Лимоэйро или в Африку. Офицер решил узнать все самолично, может статься, потому что любил очень эту принцессу, дурнушка она, знаем, рябая, знаем, да что из того, и вот увозят ее в далекую Испанию, что толку в его чистой и безнадежной любви, плебей влюблен в принцессу, экое безумие, вот возвращается, не безумие, а офицер наш, и сказал он, Ваше высочество, людей этих ведут в Мафру, где должны они работать, строить монастырь по приказу короля, а сами они из округа Эворы, ремесленные люди, А почему связаны они, Потому что не по своей воле идут, если развязать их, разбегутся, Вот как. Принцесса в задумчивости откинулась на подушки, а офицер повторял про себя, чтобы затвердить навсегда, немногие приветливые слова, коими они обменялись, выйдет в отставку, состарится, одряхлеет, а все еще будет вспоминать сладостный диалог, какова-то она теперь, столько лет прошло.
Принцесса уже не думает о людях, которых видела только что на дороге. Сейчас вспомнилось ей, что она-то ведь никогда не была в Мафре, вот странно, возводится монастырь в честь рождения Марии-Барбары, исполняется обет, потому что Мария-Барбара родилась, а Мария-Барбара ничего не видела, ничего не знает, не потрогала пухлым пальчиком ни первого камня, ни второго, не подавала собственноручно похлебку каменщикам, не облегчала с помощью бальзама боли, что ощущает Семь Солнц в культе, когда снимает крюк, не осушала слез женщины, муж которой был раздавлен, а теперь Мария-Барбара уезжает в Испанию, монастырь для нее словно сонное видение, неощутимый туман, ей не представить его себе даже в воображении, раз уж нет к услугам ее памяти никаких воспоминаний. Ох, прегрешения Марии-Барбары, зло, что причинила она уже самим своим рождением, к чему заходить далеко, довольно тех пятнадцати связанных, что бредут в Мафру, а мимо катятся двуколки с монахами, экипажи с дворянами, фургоны с нарядами, кареты с дамами, а при них ларцы с драгоценностями и со всем прочим, тут и расшитые туфельки, и склянки с ароматическою водой, золотые четки, шарфы, вышитые золотом и серебром, белье, браслеты, пушистые муфточки, пуховки для пудры, накидки из горностая, о, какие очаровательные грешницы женщины и как они прекрасны, даже если рябые и дурнушки, как эта инфанта, которую мы сопровождаем, достаточно того, что она пленительно грустна, и вид у нее задумчивый, да и грех за нею числится, Сеньора матушка и королева, вот я еду в Испанию, откуда не вернусь, и знаю я, что в Мафре строится монастырь во исполнение обета, к которому я причастна, но никогда никто не возил меня посмотреть его, есть в этом многое, что мне непонятно, Дочь моя и будущая королева, не трать время, которое должно занять молитвами, на праздные раздумья, ибо раздумья твои праздны, по августейшей воле отца твоего и нашего властелина возводится монастырь, по той же августейшей воле должно тебе ехать в Испанию, так и не увидев монастыря, лишь воля короля всевластна, прочее ничто, Стало быть, ничто я, инфанта, ничто те люди, бредущие в Мафру, ничто карета, в которой мы едем, ничто офицер этот на коне, который мокнет под дождем и глядит на меня, все ничто, Так оно и есть, дочь моя, и чем дольше ты проживешь, тем яснее увидишь, что мир всего лишь великая тень, просколь-зающая нам через сердце, и потому мир становится пустынным, а сердце не выдерживает боли, О мать моя, что значит родиться, Родиться значит умереть, Мария-Барбара.
Самое лучшее в долгих путешествиях такие вот философические прения. Инфант дон Педро притомился, спит, уронив голову матери на плечо, красивая семейная картинка, поглядеть, так этот мальчик, в сущности, такой же, как все прочие дети, рот во сне приоткрылся в доверчивой беззащитности, струйка слюны стекает на вышитое пышное жабо. Принцесса утирает слезинку. По всей длине процессии один за другим зажигаются факелы, ни дать ни взять звездные четки, которые выронила Богородица и которые, по воле случая, а может, и особого предпочтения, упали на португальскую землю. В Эвору мы вступим, когда совсем стемнеет.
В Эворе нас встречает король с инфантами доном Франсиско и доном Антонио, народ Эворы кричит виват, свет факелов ослепительней солнца, солдаты палят из пушек, приветствуя королевин кортеж, и, когда королева с принцессой пересаживаются в карету отца и мужа, восторг достигает степени умопомрачения, нигде еще не видывали такого множества счастливых людей. Жуан Элвас уже спрыгнул с фуры, на которой приехал, ноги у него болят, мысленно он обещает сам себе, что впредь употребит их на то, для чего они созданы, чем трястись в повозке, куда лучше человеку потрудить собственные ноги. Знакомый его дворянин за всю ночь так и не показался ни разу, а показался бы, что он мог бы сказать, поведать о пиршествах, описать балдахины, рассказать о поездках по монастырям и раздаче титулов, доброхотных даяний и допущении к августейшей длани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
От Монтемора до Эворы работы хватит. Снова полил дождь, снова развезло дорогу, ломались оси, раскалывались, словно щепки, колесные спицы. Быстро сгущались сумерки, стало холоднее, и принцесса дона Мария-Барбара, которой удалось было уснуть, чему способствовали, во-первых, карамельки, ублаготворившие ей желудок и погрузившие ее в разнеженное оцепенение, во-вторых, то обстоятельство, что на протяжении пятисот шагов дорога выдалась ровная, вдруг проснулась в сильнейшем ознобе, словно кто-то ледяным пальцем ткнул ей в лоб, и когда принцесса поглядела сонными глазами на сумеречные поля, она увидела бурую кучку людей, они стояли на обочине и были связаны друг с другом веревками, и было их числом человек пятнадцать.
Пригляделась принцесса внимательней, нет, не приснилось ей и не примерещилось, и она почувствовала смятение при виде столь жалостного зрелища, при виде каторжников, и это накануне ее свадьбы, когда повсюду должны царить всеобщая радость и ликование, хватит с меня и того, что погода такая скверная, дождь, холод, уж лучше бы выдали меня замуж весною. Вровень с каретой гарцевал офицер, и дона Мария-Барбара приказала ему, чтобы послал узнать, что это за люди и что совершили они, какие преступления и куда отправляются, в Лимоэйро или в Африку. Офицер решил узнать все самолично, может статься, потому что любил очень эту принцессу, дурнушка она, знаем, рябая, знаем, да что из того, и вот увозят ее в далекую Испанию, что толку в его чистой и безнадежной любви, плебей влюблен в принцессу, экое безумие, вот возвращается, не безумие, а офицер наш, и сказал он, Ваше высочество, людей этих ведут в Мафру, где должны они работать, строить монастырь по приказу короля, а сами они из округа Эворы, ремесленные люди, А почему связаны они, Потому что не по своей воле идут, если развязать их, разбегутся, Вот как. Принцесса в задумчивости откинулась на подушки, а офицер повторял про себя, чтобы затвердить навсегда, немногие приветливые слова, коими они обменялись, выйдет в отставку, состарится, одряхлеет, а все еще будет вспоминать сладостный диалог, какова-то она теперь, столько лет прошло.
Принцесса уже не думает о людях, которых видела только что на дороге. Сейчас вспомнилось ей, что она-то ведь никогда не была в Мафре, вот странно, возводится монастырь в честь рождения Марии-Барбары, исполняется обет, потому что Мария-Барбара родилась, а Мария-Барбара ничего не видела, ничего не знает, не потрогала пухлым пальчиком ни первого камня, ни второго, не подавала собственноручно похлебку каменщикам, не облегчала с помощью бальзама боли, что ощущает Семь Солнц в культе, когда снимает крюк, не осушала слез женщины, муж которой был раздавлен, а теперь Мария-Барбара уезжает в Испанию, монастырь для нее словно сонное видение, неощутимый туман, ей не представить его себе даже в воображении, раз уж нет к услугам ее памяти никаких воспоминаний. Ох, прегрешения Марии-Барбары, зло, что причинила она уже самим своим рождением, к чему заходить далеко, довольно тех пятнадцати связанных, что бредут в Мафру, а мимо катятся двуколки с монахами, экипажи с дворянами, фургоны с нарядами, кареты с дамами, а при них ларцы с драгоценностями и со всем прочим, тут и расшитые туфельки, и склянки с ароматическою водой, золотые четки, шарфы, вышитые золотом и серебром, белье, браслеты, пушистые муфточки, пуховки для пудры, накидки из горностая, о, какие очаровательные грешницы женщины и как они прекрасны, даже если рябые и дурнушки, как эта инфанта, которую мы сопровождаем, достаточно того, что она пленительно грустна, и вид у нее задумчивый, да и грех за нею числится, Сеньора матушка и королева, вот я еду в Испанию, откуда не вернусь, и знаю я, что в Мафре строится монастырь во исполнение обета, к которому я причастна, но никогда никто не возил меня посмотреть его, есть в этом многое, что мне непонятно, Дочь моя и будущая королева, не трать время, которое должно занять молитвами, на праздные раздумья, ибо раздумья твои праздны, по августейшей воле отца твоего и нашего властелина возводится монастырь, по той же августейшей воле должно тебе ехать в Испанию, так и не увидев монастыря, лишь воля короля всевластна, прочее ничто, Стало быть, ничто я, инфанта, ничто те люди, бредущие в Мафру, ничто карета, в которой мы едем, ничто офицер этот на коне, который мокнет под дождем и глядит на меня, все ничто, Так оно и есть, дочь моя, и чем дольше ты проживешь, тем яснее увидишь, что мир всего лишь великая тень, просколь-зающая нам через сердце, и потому мир становится пустынным, а сердце не выдерживает боли, О мать моя, что значит родиться, Родиться значит умереть, Мария-Барбара.
Самое лучшее в долгих путешествиях такие вот философические прения. Инфант дон Педро притомился, спит, уронив голову матери на плечо, красивая семейная картинка, поглядеть, так этот мальчик, в сущности, такой же, как все прочие дети, рот во сне приоткрылся в доверчивой беззащитности, струйка слюны стекает на вышитое пышное жабо. Принцесса утирает слезинку. По всей длине процессии один за другим зажигаются факелы, ни дать ни взять звездные четки, которые выронила Богородица и которые, по воле случая, а может, и особого предпочтения, упали на португальскую землю. В Эвору мы вступим, когда совсем стемнеет.
В Эворе нас встречает король с инфантами доном Франсиско и доном Антонио, народ Эворы кричит виват, свет факелов ослепительней солнца, солдаты палят из пушек, приветствуя королевин кортеж, и, когда королева с принцессой пересаживаются в карету отца и мужа, восторг достигает степени умопомрачения, нигде еще не видывали такого множества счастливых людей. Жуан Элвас уже спрыгнул с фуры, на которой приехал, ноги у него болят, мысленно он обещает сам себе, что впредь употребит их на то, для чего они созданы, чем трястись в повозке, куда лучше человеку потрудить собственные ноги. Знакомый его дворянин за всю ночь так и не показался ни разу, а показался бы, что он мог бы сказать, поведать о пиршествах, описать балдахины, рассказать о поездках по монастырям и раздаче титулов, доброхотных даяний и допущении к августейшей длани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99