Какая великолепная пара. Лже-Вероника была довольно высокой, где-то метр семьдесят, но мулат был на целую голову выше. Она доверчиво прижималась к нему. Тиссеран сел рядом со мной; он дрожал всем телом и смотрел на эту парочку как загипнотизированный. Я выжидал; помню, этот медленный танец казался мне бесконечным. Через минуту я тронул Тиссерана за плечо и позвал: «Рафаэль, Рафаэль…»
– Что я могу сделать? – спросил он.
– Иди помастурбируй.
– Думаешь, пропащее дело?
– Конечно. Оно с самого начала пропащее. Тебе, Рафаэль, никогда не стать героем девичьих грез. Пойми раз и навсегда: все это не для тебя. И потом, уже поздно. Сексуальные неудачи преследуют тебя с детства, и обида, которую ты испытал в тринадцать лет, будет отзываться в тебе всю жизнь. Даже если у тебя будут женщины – в чем я, откровенно говоря, сомневаюсь, – это не сможет тебя удовлетворить; ничто уже не сможет тебя удовлетворить. Ты всегда будешь чувствовать себя обделенным из-за того, что в ранней юности не познал любви. Эта рана уже причиняет тебе боль, а с годами она будет болеть все сильнее. Едкая горечь наполнит твое сердце, и тебе не будет ни отрады, ни избавления. Увы, это так. Но это не значит, что ты не можешь отомстить за себя: Ты все же можешь завладеть этими женщинами, которых так сильно желаешь. Ты даже можешь завладеть самым ценным, что в них есть. А что в них самое ценное?
– Красота?
– Нет, не красота, тут я с тобой не согласен. Это также не их лоно и не их любовь – ведь все, что я назвал, исчезает вместе с жизнью. А их жизнью ты можешь завладеть, это просто. Сегодня вечером ты должен стать убийцей: поверь мне, друг, это единственный шанс, который у тебя еще остался. Когда ты почувствуешь, как их плоть трепещет под твоим ножом, услышишь, как они молят пощадить их молодость, ты воистину станешь их господином, завладеешь их телом и душой. Не исключено даже, что перед жертвоприношением ты получишь от них сладостные дары; нож, Рафаэль, – это могучий союзник.
Он не сводил глаз с парочки, которая в обнимку медленно кружилась посреди зала; одна рука лже-Вероники обвивала талию мулата, другая лежала у него на плече. Тихо, почти робко он произнес: «Я бы лучше его убил…» Это была победа. Я почувствовал облегчение и наполнил наши бокалы.
– И что же? – воскликнул я. – Что тебе мешает это сделать? Давай, прикончи этого негра! Они ведь уйдут вдвоем, это ясно. Тебе все равно придется убить его, чтобы добраться до ее тела. Между прочим, у меня в бардачке есть нож.

И действительно, через десять минут они вышли. Я встал, прихватив бутылку, а Тиссеран послушно последовал за мной.
Ночной воздух был удивительно мягким, почти теплым. На парковке негр и девушка коротко посовещались, а потом направились к мотороллеру. Я сел в машину и вынул из бардачка нож; в лунном свете весело сверкнуло зазубренное лезвие. Перед тем как сесть на мотороллер, они слились в долгом поцелуе; это было красиво и очень трогательно. Тиссеран, сидя рядом со мной, все еще дрожал; мне казалось, что я слышу, как загнившая сперма напрягает его член. Он хватался то за рычаг, то за руль и случайно мигнул фарами. Девушка зажмурилась. Наконец они уехали, а мы тихонько покатили за ними. Тиссеран спросил:
– Где они будут трахаться?
– Наверно, у ее родителей: так бывает чаще всего. Нам надо перехватить их по пути. Сразу, как окажемся на проселочной дороге, мы собьем мотороллер. Их, скорее всего, оглушит, и тебе будет совсем нетрудно прикончить этого типа.
Машина плавно катила по береговому шоссе; в свете фар было видно, как девушка прижимается сзади к своему спутнику. После недолгого молчания я сказал:
– А можно и проехаться по ним, так будет даже надежнее.
– Они вроде ни о чем не догадываются… – задумчиво произнес он.
Внезапно мотороллер резко свернул вправо, на дорожку, ведущую к морю. Этого я не предвидел; я велел Тиссерану притормозить. Чуть подальше парочка остановилась; я заметил, что, перед тем как увести девушку к дюнам, парень не забыл поставить мотороллер на сигнализацию.

Когда мы перебрались через первый ряд дюн, то смогли все разглядеть. У наших ног гигантской дугой выгибалось почти неподвижное море; полная луна мягко освещала его поверхность. Парочка шла к югу, у кромки воды. Ночь была неправдоподобно теплая, словно в июне. А, понятно, зачем они здесь: хотят заниматься любовью на берегу океана, под звездами; я бы и сам так поступил на их месте. Я протянул нож Тиссерану. Он молча взял его и пошел.
Я вернулся к машине и сел на песок, прислонившись спиной к капоту. Отпил из бутылки немного бурбона, потом сел за руль и подъехал поближе к морю.
Это было рискованно, однако ночной воздух был таким нежным, обволакивающим, что мне казалось, будто рокота мотора почти не слышно. Меня охватило неудержимое желание ехать вот так до самого океана. Тиссеран не возвращался.
Вернувшись, он не сказал ни слова. Длинный нож был у него в руке; лезвие поблескивало, но я не различал на нем пятен крови. Мне вдруг стало грустно. Наконец он заговорил:
– Когда я подошел, они сидели между дюнами. Он уже снял с нее платье и теперь снимал лифчик. Груди у нее так красиво круглились в лунном свете. Потом она повернулась в нему, расстегнула брюки. Когда она начала его сосать, я не смог этого выдержать.
Он замолк. Я ждал. Море было недвижным, точно озеро.
– Я повернул обратно, спрятался между дюнами. Я мог их убить, они ничего не слышали, им было не до меня. Я стал мастурбировать. Мне не хотелось их убивать; кровь ведь ничего не изменит.
– Кровь льется повсюду.
– Знаю. Сперма – тоже. А теперь с меня хватит. Я возвращаюсь в Париж.
Он не предложил мне поехать с ним. Я встал и зашагал к морю. Бутылка была почти пуста, я выпил последний глоток. Когда я вернулся, на пляже никого не было; я даже не слышал, как отъехала машина.

Больше мне не довелось увидеться с Тиссераном: той же ночью по дороге в Париж он погиб. На подъездах к Анже был сильный туман, а он ехал беспечно, как всегда. И на полной скорости врезался в грузовик, который занесло на встречную полосу. Он умер на месте, незадолго до рассвета. Назавтра день был нерабочий, праздновали рождение Христа; его семья поставила нас в известность только три дня спустя. Согласно еврейскому обычаю, его уже успели похоронить; так что не пришлось ни посылать венок, ни приходить на похороны. Коллеги поговорили о том, какая утрата постигла фирму и как трудно вести машину в тумане, а потом вернулись к работе – и всё.
Что ж, подумал я, узнав о его смерти, по крайней мере, он боролся до конца. Молодежные клубы, горнолыжные курорты… Он не отчаялся, не захотел сдаться. Упорно, несмотря на неудачи, искал любовь. Знаю – даже когда он лежал там, зажатый в покореженном кузове машины, затянутый в черный костюм, с золотистым галстуком на шее, посреди безлюдного шоссе, в его сердце еще жили борьба, стремление к борьбе, воля к борьбе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30