По причине их неполноценности. За то, что они соображают медленней, ходят медленней и живут безопасней. Я прокрался и прижался ухом. И услышал ее плохой, неумело картавящий французский. И смех. Ей было очень весело. И мужской голос… До того, как подняться по лестнице, я пошел чуть дальше по дну колодца двора и взглянул вверх. Ее окна, прикрытые так никогда и не оформившимся в штору куском зеленой ткани, масляно светились. Но поднимаясь по лестнице я еще имел надежду что может быть она одна. Идеалист ебаный. В наши дни в большой, практически никем серьезно неоспариваемой моде объективность. И я, во многом оспаривающий мнения современников, подвластен этой дурной моде. Я виноват, подумал я, я не уделял ей достаточно времени, и вот результат – она смеется с другим… И бля, ей было действительно весело! Я опустился на колени и попытался заглянуть в замочную скважину. Дверь, увы, выходила на крошечную китченетт, красиво устроенную пэдэ и уже чуть разрушенную русской певицей неорганизованных и вольных нравов. Меня же интересовало, что происходит в комнате, в стороне. Пролететь бы на воздушном шаре и заглянуть… Или увидеть с крыши прилегающего, но более низкорослого, чем ее дом, дома.
Это верно, что male находит в ревности к своей женщине источник сексуального возбуждения. Точно. И вот пролететь и посмотреть на то, как она это делает с другим есть желание чисто сексуальное? Мне, стоящему на коленях в пятом часу ночи, заглядывая в замочную скважину, хотелось увидеть их, чтобы возбудиться? Может даже только в очень небольшой степени из-за этого. Мне хотелось увидеть, как она делает с ним это, чтобы еще раз взглянуть в голое, безобразное лицо жизни. Ее кровавое, в синяках и ссадинах, в крови и ссадинах любви эпидермальное лицо – сочащееся, облитое спермой, дышащее – вывороченная наружу щель моей подруги – вот оно лицо жизни. Я был уверен, что она делает это с ним, новым мужчиной, с большим энтузиазмом, чем со мной, куда более бесстыдно и страстно. Я хотел убедиться что это так. Не для того, чтобы отчаяться, но чтобы посмотреть, содрогнуться и не испугаться. Я всегда был храбрым типом и зная, что можно избегнуть опасностей, не избегал их. Зная, что существуют светлые и безопасные улицы, я ходил по темным. На темных улицах, я знал, скрывается правда. Безобразная и голая, и сияющая.
Я позвонил. Смех мгновенно прекратился, музыка умело не оборвалась, но всосалась постепенно в «ШАРП ЖиэФ-4500» стоящий у изголовья. Ра-Два-Три. Покажите мне правду. Пустите меня, – мужчина и женщина! Я – бывший мужчина этой женщины, которая теперь женщина этого мужчины. Раз-Два-Три. Я слышал, как ее босые ноги прошелестели по макету. Она никогда не умела ходить и постоянно обивала ноги, полупьяная и пьяная. И даже сейчас, соблюдая все возможные предосторожности, она заплеталась ногами. Что я могу знать, может быть она провела неделю в постели и разучилась ходить… Она выключила свет в кухне. Ошибка. Следовало оставить. Даже не заглядывая в замочную скважину посетитель может убедиться в исчезновении света по потемнению щели под дверью. Я застучал в дверь кулаком и сказал (даже в таком мало нормальном состоянии я не способен был закричать?) «Открой, я слышу как ты там ходишь.»
«Уходи, – сказала она. – Уходи… Что тебе надо?»
«Открой».
«Я не могу тебе открыть. У меня мужчина.»
«Значит между нами все кончено?»
«Значит кончено…» – прогудела она из-за двери, звуча совсем легкомысленно, не задумавшись, случайно, как отказываются от стакана воды, или на вопрос «Который час?» роняют, не останавливаясь «пардон… не знаю…»
«Ты уверена…?» – Я произнес это и тотчас удивился сам глупости вопроса. Лицом я вжался в угол, образованный дверью и дверной рамой. Дверь пахла десятками жизней, едой приготовленной всеми соседями сразу, по крайней мере тремя ближайшими соседями, пахла ее кухней и может быть ее сексом. Она там молчала. Протопала босыми ногами от двери, заговорила вполголоса в глубине квартиры по-французски со смешливыми интонациями. Я простучал в дверь кулаком, в ритме «моего звонка»: Раз-Два-Три. «Открой, я хочу с тобой поговорить.»
«О чем? – Она подошла к двери. – Ты что, не понимаешь… У меня мужчина, мы оба голые.»
«Я не могу так уйти, – сказал я. – Я хочу все выяснить сейчас же, сегодня же, чтобы больше к проблеме не возвращаться. Если между нами все кончено, пусть будет так. Открой!» Она молчала.
«Хорошо, – сказала она. – Спускайся вниз, я оденусь и выйду. Пустить тебя в квартиру я не могу.»
«Спускаюсь,» – поспешно согласился я.
«Джизус Крайст!» – воскликнула она и слышно было, отошла от двери.
Я стал спускаться вниз по многострадальной, самой мрачной на свете лестнице…
Как жить. Загадка сфинкса, самая большая мудрость жизни, сквер на рю дэ Бретань… По пустынным бульварам ночных городов. По пустынным бульварам… Но из женщин не пил я холодную кровь… Что же я теперь буду делать? О, я не умру, естественно, я буду жить и писать книги. Когда подобное случалось со мной в восемнадцать и двадцать восемь лет, я бросался резать себе вены. Сейчас я закаленный в бурях мужичище сорока трех лет. Я даже не запью, И если выпью, поднявшись на свой чердак, оставшуюся бутыль «Кот дю Рон», то только для того, чтобы попытаться уснуть… Ноги у нее были голые и хотя я не видел шрамов и синяков я знал, что они есть, как постоянные старые шрамы, так и временные синяки. Также как и обожженная грудь и переломанный нос, – они есть непременные атрибуты моей женщины. Как для богини Артемиды – рог, для Афины Паллады – символ мудрости – змея, так ее шрамы – символ хулиганства и алкогольного безобразия. Вакханка, еб ее мать… Четыре года я знаю эту женщину. Все эти годы я старался отучить ее от привычек хулиганской юности. Отучить от морей алкоголя, который в конце концов сломает и ее русское здоровье. Старался внушить ей простейшие идеи христианской цивилизации: среди прочих хотя бы понятие о том, что ебаться с несколькими мужчинами сразу, это не спортивное достижение, которым можно гордиться, но что? «Грех»? Я и она, дети советской цивилизации, не знаем, что такое грех. Ебаться с несколькими мужчинами одновременно в одной постели со всеми, или даже распределив их по протяженности дня и принимая отдельно, – нехорошо, если у тебя есть мужчина, с которым ты по собственной доброй воле живешь. Кажется это несложное моральное правило мне все же удалось ей внушить. Великая Победа, необычайное достижение! Аустерлиц разума над хаосом страстей! Дальше этого мы так и не сдвинулись… Ну, разумеется, она не афишировала свои связи. (Как звучит: связи! Ей больше подходит слово «столкновения».) Только после того как мы разъехались по разным квартирам, я удостоился от нее нескольких признание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45