Он сказал мне об этом и сказал, что роман ему понравился.
Хитрого я видел на третьяке лишь чуть меньше, чем Сочана. Как подельников, милиционеры по инструкции разводили их порознь. Потому в тот день, когда рядом со мной в клетке стоял Хитрый, там не могло быть Сочана, он находился в другой клетке. Хитрый — невысокий, черноглазый гангстер с сухим телом, черноволосый; Хитрый, тюрьме уже было известно, был киллером группы, так, во всяком случае, говорили в тюрьме. От Хитрого даже в тюрьме пахло лосьоном или дезодорантом, каковые у нас не разрешают. Что изобличало, может быть, стремление Хитрого к люксу и комфорту. Легко можно было вообразить, как он, набриллиантиненный, в черных блестящих башмаках и в костюме, с пробором в сияющих волосах едет вечером в ресторан в родном городе Энгельсе. А в ресторане ожидается перестрелка. Такой у него был вид.
Город в 220 тысяч человек, очевидно, давал им место плавать, таким рыбам, как Сочан и Хитрый. Хитрый вначале смотрел на меня недоверчиво, но затем принял. После нескольких совместных коротких бесед он стал называть меня Жиган-Лимон. «Ну, как дела, Жиган-Лимон? Скоро тебя нагонят?» У зэков считается хорошим тоном говорить, что собеседника «нагонят», то есть освободят в зале суда. Хотя случается такое крайне редко, экстраординарное событие, можно сказать.
По мере продвижения процесса энгельсовские мрачнели. Впрочем, как правило, по мере развития большинства процессов подсудимые мрачнеют. Если раньше энгельсовских разъединяли их показания, данные в ущерб друг другу, чтобы чуть-чуть спасти свою шкуру, то теперь все эти детали перестали иметь значение. Все более одинокие, они прижались друг к другу кучкой, все восемь, а напротив — тысячелетний утробный замшелый зверь — Государство — стоял ощеренный, готовый вонзить в них свои клыки. Сочан уже не враждовал с Хитрым, а Хитрый с Сочаном.
Как-то Сочан стоял в одной клетке со мной. Его должны были везти на приговор. Но, проведя через медосмотр и шмон, объявили, что подымут наверх, суд не состоится. Сочан вдруг сказал мне серьезно: «Ты напиши за нас, Лимон. Чтоб люди знали, как тут. Напиши. Мы-то не можем. Ты — умеешь». Прокурор уже запросил к тому времени энгельсовской группе два пыжа. Один пыж — Хитрому и один — Сочану. «Ты напиши за нас», — звучит в моих ушах. Много их сильных, веселых и злых, убивавших людей, прошло мимо меня, чтобы быть замученными государством. Если стать на философскую позицию, согласно которой убивать в стычках себе подобных (по-научному это называется «внутривидовая агрессия») — нормально, то чью злую волю тогда осуществляет государство? Сверхубийцы, наказующего победителей конфликта?
Сочан, собравшийся на приговор, был одет плотно и сурово. Откуда-то появился темно-синий бушлат, черная рубашка и свитер. Он предвидел, что после приговора его спустят со второго этажа вниз в подвал, на спецкрыло, там у нас сидят строгачи, пыжи, и там же помещается карцер. Но приговор таинственно отложили.
Кто я? Лишь брат их, мужичок в тулупчике, несомый тюремными ветрами. Вы просили, я пишу за вас, пацаны, обитатели каменного мешка.
ГЛАВА 4
В октябре их судили. В день приговора тепло одетый Сочан стоял суровый со мной рядом в клетке. Затем нас посадили в допотопный старенький воронок с двумя голубятнями. Он сел у самой решки, я сидел сразу за ним. Я еще раз отметил его скорбный римский профиль: выдающийся подбородок, сильный римский нос. Дело в том, что от двери в воронок светило ярким октябрьским хладным днем. И на фоне этого дня и серел темным бетоном его тюремный профиль. Он окликнул Хитрого, тот сидел в другой голубятне:
— Ну, чего ожидаешь, Хитрый? Одного уж пыжа нам точно дадут: или мне, или тебе.
— Думаю, что дадут два, — сказал Хитрый. — И мне, и тебе.
Через несколько часов выяснилось, что дали пыжей обоим. Каневский недаром имел репутацию безжалостного судьи. Дело об убийствах в среде криминальных авторитетов города Энгельса было завершено. Жизни Сочана и Хитрого были загнаны в тупик. Подельники их получили мрачные срока от 22 до 10 лет. 10 лет — наименьшее наказание — получил мой читатель из Норвегии Юра Доронин.
По сути их преступления. Видимо, они хотели подчинить себе город Энгельс. 220 тысяч человек населения. Основные предприятия — троллейбусный завод, завод автомобильных свечей, разваленный завод «Химволокно», бывшие военные почтовые ящики, неудачно переведенные на мирные рельсы; мясокомбинат (почти полностью «лежачий»), «лежачий» же лесозавод (лес плавает в Волге, и там же, говорят, в Волге лежит где-то золотишко Стеньки Разина), завод железобетонных конструкций. В течение семи лет Энгельс служил столицей немцев Поволжья. Сочан и компания хотели, конечно, подчинить себе не предприятия города и не город, как таковой, но криминальный мир города. Такую они, возможно, ставили перед собой стратегическую цель. А конкретнее, воевали за деньги и за сферы влияния. Большинство подсудимых — люди не бедные, состоятельные. Конкретно их наказали за пять убийств. Эти пять убийств укладываются в три эпизода.
Первый эпизод: убийство граждан Мутенина и Юрикова. Естественно, сидя в Саратовском централе и посещая областной суд, заседания по своему делу, я на их судебном разбирательстве присутствовать не мог. Поэтому восстанавливаю происходящее со слов самих энгельсовцев и основываясь на сведениях, почерпнутых мной из СМИ, недружелюбных к ним. Фабула эпизода № 1 такова: якобы Сочан, вполне преуспевающий господин, был одноклассником и деловым партнером господина Мутенина. Последний якобы настаивал, чтобы Сочан и Плеханов работали на него, угоняли для него, Мутенина, иностранные автомобили. Однажды Сочан и Плеханов отказались далее продолжать бизнес с Мутениным. За выход из дела Мутенин предложил им заплатить ему отступные: по сто тысяч рублей. Не получив отступных денег, Мутенин озлился и взялся разыскивать «партнеров». Сочану и Плеханову пришлось скрываться. (Морда, комментируя «жалкие сто тысяч», сообщил мне, что такие деньги лежали у каждого из них в кармане в обычное время на карманные расходы.) По версии обвинения, Сочан, устав скрываться, якобы решил ликвидировать бывшего одноклассника. Для этого, по версии следствия, он собрал знакомых и сообщил, что Мутенин может расправиться с ними в любой момент.
Все заинтересованные лица разбились на группы. Во всяком случае, так утверждает сторона обвинения. Одна группа выследила машину Мутенина и доложила по рации другой группе. А те поджидали Мутенина у его дома с оружием. Стреляли Прохоров и Веретельников (Хитрый). Первый, Прохоров, стрелял из автомата… Уместно остановиться тут, чтобы представить Прохорова. Прохора я впервые увидел в волчушку в облсуде — высокий скелет парня, увенчанный бритой башкой и удивительную кожаную, бело-сине-голубую спортивную куртку на нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Хитрого я видел на третьяке лишь чуть меньше, чем Сочана. Как подельников, милиционеры по инструкции разводили их порознь. Потому в тот день, когда рядом со мной в клетке стоял Хитрый, там не могло быть Сочана, он находился в другой клетке. Хитрый — невысокий, черноглазый гангстер с сухим телом, черноволосый; Хитрый, тюрьме уже было известно, был киллером группы, так, во всяком случае, говорили в тюрьме. От Хитрого даже в тюрьме пахло лосьоном или дезодорантом, каковые у нас не разрешают. Что изобличало, может быть, стремление Хитрого к люксу и комфорту. Легко можно было вообразить, как он, набриллиантиненный, в черных блестящих башмаках и в костюме, с пробором в сияющих волосах едет вечером в ресторан в родном городе Энгельсе. А в ресторане ожидается перестрелка. Такой у него был вид.
Город в 220 тысяч человек, очевидно, давал им место плавать, таким рыбам, как Сочан и Хитрый. Хитрый вначале смотрел на меня недоверчиво, но затем принял. После нескольких совместных коротких бесед он стал называть меня Жиган-Лимон. «Ну, как дела, Жиган-Лимон? Скоро тебя нагонят?» У зэков считается хорошим тоном говорить, что собеседника «нагонят», то есть освободят в зале суда. Хотя случается такое крайне редко, экстраординарное событие, можно сказать.
По мере продвижения процесса энгельсовские мрачнели. Впрочем, как правило, по мере развития большинства процессов подсудимые мрачнеют. Если раньше энгельсовских разъединяли их показания, данные в ущерб друг другу, чтобы чуть-чуть спасти свою шкуру, то теперь все эти детали перестали иметь значение. Все более одинокие, они прижались друг к другу кучкой, все восемь, а напротив — тысячелетний утробный замшелый зверь — Государство — стоял ощеренный, готовый вонзить в них свои клыки. Сочан уже не враждовал с Хитрым, а Хитрый с Сочаном.
Как-то Сочан стоял в одной клетке со мной. Его должны были везти на приговор. Но, проведя через медосмотр и шмон, объявили, что подымут наверх, суд не состоится. Сочан вдруг сказал мне серьезно: «Ты напиши за нас, Лимон. Чтоб люди знали, как тут. Напиши. Мы-то не можем. Ты — умеешь». Прокурор уже запросил к тому времени энгельсовской группе два пыжа. Один пыж — Хитрому и один — Сочану. «Ты напиши за нас», — звучит в моих ушах. Много их сильных, веселых и злых, убивавших людей, прошло мимо меня, чтобы быть замученными государством. Если стать на философскую позицию, согласно которой убивать в стычках себе подобных (по-научному это называется «внутривидовая агрессия») — нормально, то чью злую волю тогда осуществляет государство? Сверхубийцы, наказующего победителей конфликта?
Сочан, собравшийся на приговор, был одет плотно и сурово. Откуда-то появился темно-синий бушлат, черная рубашка и свитер. Он предвидел, что после приговора его спустят со второго этажа вниз в подвал, на спецкрыло, там у нас сидят строгачи, пыжи, и там же помещается карцер. Но приговор таинственно отложили.
Кто я? Лишь брат их, мужичок в тулупчике, несомый тюремными ветрами. Вы просили, я пишу за вас, пацаны, обитатели каменного мешка.
ГЛАВА 4
В октябре их судили. В день приговора тепло одетый Сочан стоял суровый со мной рядом в клетке. Затем нас посадили в допотопный старенький воронок с двумя голубятнями. Он сел у самой решки, я сидел сразу за ним. Я еще раз отметил его скорбный римский профиль: выдающийся подбородок, сильный римский нос. Дело в том, что от двери в воронок светило ярким октябрьским хладным днем. И на фоне этого дня и серел темным бетоном его тюремный профиль. Он окликнул Хитрого, тот сидел в другой голубятне:
— Ну, чего ожидаешь, Хитрый? Одного уж пыжа нам точно дадут: или мне, или тебе.
— Думаю, что дадут два, — сказал Хитрый. — И мне, и тебе.
Через несколько часов выяснилось, что дали пыжей обоим. Каневский недаром имел репутацию безжалостного судьи. Дело об убийствах в среде криминальных авторитетов города Энгельса было завершено. Жизни Сочана и Хитрого были загнаны в тупик. Подельники их получили мрачные срока от 22 до 10 лет. 10 лет — наименьшее наказание — получил мой читатель из Норвегии Юра Доронин.
По сути их преступления. Видимо, они хотели подчинить себе город Энгельс. 220 тысяч человек населения. Основные предприятия — троллейбусный завод, завод автомобильных свечей, разваленный завод «Химволокно», бывшие военные почтовые ящики, неудачно переведенные на мирные рельсы; мясокомбинат (почти полностью «лежачий»), «лежачий» же лесозавод (лес плавает в Волге, и там же, говорят, в Волге лежит где-то золотишко Стеньки Разина), завод железобетонных конструкций. В течение семи лет Энгельс служил столицей немцев Поволжья. Сочан и компания хотели, конечно, подчинить себе не предприятия города и не город, как таковой, но криминальный мир города. Такую они, возможно, ставили перед собой стратегическую цель. А конкретнее, воевали за деньги и за сферы влияния. Большинство подсудимых — люди не бедные, состоятельные. Конкретно их наказали за пять убийств. Эти пять убийств укладываются в три эпизода.
Первый эпизод: убийство граждан Мутенина и Юрикова. Естественно, сидя в Саратовском централе и посещая областной суд, заседания по своему делу, я на их судебном разбирательстве присутствовать не мог. Поэтому восстанавливаю происходящее со слов самих энгельсовцев и основываясь на сведениях, почерпнутых мной из СМИ, недружелюбных к ним. Фабула эпизода № 1 такова: якобы Сочан, вполне преуспевающий господин, был одноклассником и деловым партнером господина Мутенина. Последний якобы настаивал, чтобы Сочан и Плеханов работали на него, угоняли для него, Мутенина, иностранные автомобили. Однажды Сочан и Плеханов отказались далее продолжать бизнес с Мутениным. За выход из дела Мутенин предложил им заплатить ему отступные: по сто тысяч рублей. Не получив отступных денег, Мутенин озлился и взялся разыскивать «партнеров». Сочану и Плеханову пришлось скрываться. (Морда, комментируя «жалкие сто тысяч», сообщил мне, что такие деньги лежали у каждого из них в кармане в обычное время на карманные расходы.) По версии обвинения, Сочан, устав скрываться, якобы решил ликвидировать бывшего одноклассника. Для этого, по версии следствия, он собрал знакомых и сообщил, что Мутенин может расправиться с ними в любой момент.
Все заинтересованные лица разбились на группы. Во всяком случае, так утверждает сторона обвинения. Одна группа выследила машину Мутенина и доложила по рации другой группе. А те поджидали Мутенина у его дома с оружием. Стреляли Прохоров и Веретельников (Хитрый). Первый, Прохоров, стрелял из автомата… Уместно остановиться тут, чтобы представить Прохорова. Прохора я впервые увидел в волчушку в облсуде — высокий скелет парня, увенчанный бритой башкой и удивительную кожаную, бело-сине-голубую спортивную куртку на нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52