Утопия заката - очарование от сжа-
той до предела страсти.
Убийство ста двадцати шести нищих-попрошаек. Плебейская грязь, сма-
куя, пожирает смерть. В этом случае стремление убийцы - наивысшее здо-
ровье. Убийство в том месте, где собралось нечто настолько грязное,
выглядит как стремление к новой красоте, - или, иначе говоря, как сви-
детельство уэе заложенной в этом красоты. Что же тогда означают слова
о здоровье?
Зловонный ветер проносится по венам города убийства. Люди не обра-
щают на это внимания... Стремления к смерти не хватает этому городу -
городу с легкой тенью паруса.
...месяца ...числа
Прощается с жизнью юноша-актер Кадзяку. Эти губы, очаровательно
зардевшись, подрагивают, словно цветы на покачивающейся ранней сакуре.
Театральный костюм с узором из огненных колокольчиков тяжело и холодно
обвивает бледное, словно сердцевина желтого шиповника, умирающее мяг-
кое тело. Хлынувшая яркая кровь рисует многоцветную радугу.
Хранивший верность всему унаследованному прежде молодой человек
сейчас на какое-то мгновение вступает в тайный сговор с убийцей, кото-
рый должен принять теряемое, принять то, что тот заставляет отдать.
Убийца, сжигающий себя стремлением к опасному месту, убийца, броса-
ющийся в поток, - и есть то единственное, что непрерывно в этом пото-
ке. Он живет, убивая и двигая этим к смерти себя самого.
...месяца ...числа
ПРОГУЛКА УБИЙЦЫ
Одним прекрасным весенним днем убийца - на приятной прогулке, его
поклоны встречным спокойны и исполнены достоинства. Весенний лес, при-
ветствуя его, шумит, как сам круговорот человеческой жизни.
Птичка поет - и я спою.
Пой, птичка, - и я спою...
Однако сейчас - пора исцеления. Исцеления от ожидания, избавления
от противления, спасения и от всех обещаний; но его сердце - сердце
убийцы, и это время его не тревожит. Ему все кажется бесполезным. Он
не сможет бросить свое тело в этом месте, потому что презирает страсть
к избавлению. Он убивает не для того, чтобы цветок снова принял форму
цветка.
Эти мысли, подобные порханию мокрой от утренней росы бабочки, едва
заметно нарушают чинность его походки.
Проплывает облако.
Лес на щедром ветру размахивает белыми изнанками листьев.
От всего этого убийце больно. И лес, и источник, и бабочки - птич-
ки; - всюду, куда ни кинешь взор, - печальный пейзаж с цветами и пти-
цами.
Тропа и солнце. Все это раскрашивает образы времени.
Наверное, то, что вызывает в нем боль, - все-таки не раскаяние. То,
что наполняет глаза его, его, настигающего жизнь, - не раскаяние. Мо-
жет, оно и есть его здоровье. Клинок его - не всемогущ, его собствен-
ный клинок не способен убить даже это здоровье.
Выглядело ли величественным презрение на его лице? А может, малоду-
шием было его уваженье к страданиям? Душа его рыдает без причины, и
когда для обладания самым изящным, что только есть на свете, начинает
не хватать себя самого - он снова кладет руку на свой клинок.
...месяца ...числа
ПЕСНЬ ВЫХОДЯЩИХ С РАДОСТЬЮ НАВСТРЕЧУ УБИЙЦЕ
Вот ветер принесло из царства мертвых.
Плод неба сумрачного - Солнце
под ветром западным
во всем своем сияньи закатилось
(сияние порока наполняет нас,
мерцая сквозь призывность этих форм):
Чужое людям всем
Чужое всем богам
во всем теперь подобное цветку
скатилось с грохотом.
Навстречу зреющему - выйди
и силой этой на мгновение заплачь,
и скорбью этой навсегда убей.
...месяца ...числа
УБИЙСТВО ГУЛЯЩЕЙ МУРАСАКИ
Чтобы убить ее, надо сперва убить этот пошлый костюм. До нее самой
- в сердцевине костюма, до самого сокровенного, спрятанного в его глу-
бине, я не могу добраться: там внутри она уже мертва. Каждую минуту
она умирает навеки. Сотни тысяч, миллиарды смертей умирает она...
Смерть для нее - ничто кроме танца. С тех пор, как танец вселился в
нее, - мир снова стал пляской...
Луна - снег - цветы, горение пламени, неподвижность, стремление по-
тока вырваться из плотины - все это танец; ароматами дышит он, овевая
тело допевающей свою песнь Мурасаки. Ничто не тяготит ее в этом арома-
те Смерти, похожем на красную тушь; она вся раскована. И чем больше
она избавляется от преград, тем глубже проникает в нее мой клинок,
ближе к смерти ее. В этот миг у него - иной смысл: он не входит
внутрь, но - выходит внутрь. Раскованность Мурасаки ранит меня, - нет,
на меня обрушивается непосредственность. С падения начинается мое бро-
шенное тело, подобно тому, как начинается утро с краешка лепестка ро-
зы. Убийце, наверное, известны самые разнообразные вещи. В самом деле,
слова "убивать" - "узнавать" очень схожи друг с другом. О том, что
есть молитва падению, что именно человек, отбросивший свое тело, дол-
жен стать вещью, неповторимой в своей красоте, - все это мы, словно
роза, познавшая рассвет, знаем теперь хорошо.
...месяца ...числа
Убийца ходил в гавань сегодня.
Обращенное к свету пиратское судно готовилось к выходу в море. Бли-
ки утреннего солнца играли на корявом стволе у прибрежной сосны.
Там повстречал он одного из своих друзей-пиратов - Вожака. Тот про-
вел его в одну из кают стоявшего на якоре судна. Якорь, увешанный
гроздьями тяжелых кораллов, спускался в ярко-синюю воду. Управлял же
всем этим незнакомый нам полдень.
- Ты идешь в неизвестность? - с завистью вопрошает убийца.
- В неизвестность? Вы это так зовете? А по-нашему это - царство по-
терянное. Пират летит. У него нет границ, нет длительности... Для нас
не иметь невозможного - значит не иметь и возможного.
- Вы это открыли...
- Мы это просто видим.
Переплывая море, пират всегда возвращается именно туда, куда и плы-
вет. Когда мы обходим острова, где расцветают цветы, мы ищем жар золо-
та. Сокрытого в этих островах. Мы вездесущи. Говорят, мы бороздим море
и занимаемся грабежом, но ведь богатство и без того всегда было нашим.
Уже с рождения все сущее - наше. И я знаю, что сто восемьдесят прек-
расных рабынь, захваченных недавно, - неважно, видели они нас ког-
да-нибудь или нет, - всегда принадлежали нам.
И создание, и открытие - нечто "бывшее всегда", и значит - беско-
нечное.
Незнакомое - это потерянное. Потому что мы вездесущи.
Убийца! Не души совершенства, что подобно цветку. Именно море - и
только море - делает пирата вездесущим. Переступи на наш борт через
этот ничтожный порог, что сейчас перед тобою. Сильное - это хорошее.
Слабые не могут вернуться. Сильные могут терять. Слабых терять застав-
ляют. На другой мир они смотрят сквозь пальцы...
Стань же морем, Убийца! Когда утренний бриз трогает верхушки сосен,
в груди у пиратов словно бы раскрывается колышущийся ветер.
1 2 3 4 5
той до предела страсти.
Убийство ста двадцати шести нищих-попрошаек. Плебейская грязь, сма-
куя, пожирает смерть. В этом случае стремление убийцы - наивысшее здо-
ровье. Убийство в том месте, где собралось нечто настолько грязное,
выглядит как стремление к новой красоте, - или, иначе говоря, как сви-
детельство уэе заложенной в этом красоты. Что же тогда означают слова
о здоровье?
Зловонный ветер проносится по венам города убийства. Люди не обра-
щают на это внимания... Стремления к смерти не хватает этому городу -
городу с легкой тенью паруса.
...месяца ...числа
Прощается с жизнью юноша-актер Кадзяку. Эти губы, очаровательно
зардевшись, подрагивают, словно цветы на покачивающейся ранней сакуре.
Театральный костюм с узором из огненных колокольчиков тяжело и холодно
обвивает бледное, словно сердцевина желтого шиповника, умирающее мяг-
кое тело. Хлынувшая яркая кровь рисует многоцветную радугу.
Хранивший верность всему унаследованному прежде молодой человек
сейчас на какое-то мгновение вступает в тайный сговор с убийцей, кото-
рый должен принять теряемое, принять то, что тот заставляет отдать.
Убийца, сжигающий себя стремлением к опасному месту, убийца, броса-
ющийся в поток, - и есть то единственное, что непрерывно в этом пото-
ке. Он живет, убивая и двигая этим к смерти себя самого.
...месяца ...числа
ПРОГУЛКА УБИЙЦЫ
Одним прекрасным весенним днем убийца - на приятной прогулке, его
поклоны встречным спокойны и исполнены достоинства. Весенний лес, при-
ветствуя его, шумит, как сам круговорот человеческой жизни.
Птичка поет - и я спою.
Пой, птичка, - и я спою...
Однако сейчас - пора исцеления. Исцеления от ожидания, избавления
от противления, спасения и от всех обещаний; но его сердце - сердце
убийцы, и это время его не тревожит. Ему все кажется бесполезным. Он
не сможет бросить свое тело в этом месте, потому что презирает страсть
к избавлению. Он убивает не для того, чтобы цветок снова принял форму
цветка.
Эти мысли, подобные порханию мокрой от утренней росы бабочки, едва
заметно нарушают чинность его походки.
Проплывает облако.
Лес на щедром ветру размахивает белыми изнанками листьев.
От всего этого убийце больно. И лес, и источник, и бабочки - птич-
ки; - всюду, куда ни кинешь взор, - печальный пейзаж с цветами и пти-
цами.
Тропа и солнце. Все это раскрашивает образы времени.
Наверное, то, что вызывает в нем боль, - все-таки не раскаяние. То,
что наполняет глаза его, его, настигающего жизнь, - не раскаяние. Мо-
жет, оно и есть его здоровье. Клинок его - не всемогущ, его собствен-
ный клинок не способен убить даже это здоровье.
Выглядело ли величественным презрение на его лице? А может, малоду-
шием было его уваженье к страданиям? Душа его рыдает без причины, и
когда для обладания самым изящным, что только есть на свете, начинает
не хватать себя самого - он снова кладет руку на свой клинок.
...месяца ...числа
ПЕСНЬ ВЫХОДЯЩИХ С РАДОСТЬЮ НАВСТРЕЧУ УБИЙЦЕ
Вот ветер принесло из царства мертвых.
Плод неба сумрачного - Солнце
под ветром западным
во всем своем сияньи закатилось
(сияние порока наполняет нас,
мерцая сквозь призывность этих форм):
Чужое людям всем
Чужое всем богам
во всем теперь подобное цветку
скатилось с грохотом.
Навстречу зреющему - выйди
и силой этой на мгновение заплачь,
и скорбью этой навсегда убей.
...месяца ...числа
УБИЙСТВО ГУЛЯЩЕЙ МУРАСАКИ
Чтобы убить ее, надо сперва убить этот пошлый костюм. До нее самой
- в сердцевине костюма, до самого сокровенного, спрятанного в его глу-
бине, я не могу добраться: там внутри она уже мертва. Каждую минуту
она умирает навеки. Сотни тысяч, миллиарды смертей умирает она...
Смерть для нее - ничто кроме танца. С тех пор, как танец вселился в
нее, - мир снова стал пляской...
Луна - снег - цветы, горение пламени, неподвижность, стремление по-
тока вырваться из плотины - все это танец; ароматами дышит он, овевая
тело допевающей свою песнь Мурасаки. Ничто не тяготит ее в этом арома-
те Смерти, похожем на красную тушь; она вся раскована. И чем больше
она избавляется от преград, тем глубже проникает в нее мой клинок,
ближе к смерти ее. В этот миг у него - иной смысл: он не входит
внутрь, но - выходит внутрь. Раскованность Мурасаки ранит меня, - нет,
на меня обрушивается непосредственность. С падения начинается мое бро-
шенное тело, подобно тому, как начинается утро с краешка лепестка ро-
зы. Убийце, наверное, известны самые разнообразные вещи. В самом деле,
слова "убивать" - "узнавать" очень схожи друг с другом. О том, что
есть молитва падению, что именно человек, отбросивший свое тело, дол-
жен стать вещью, неповторимой в своей красоте, - все это мы, словно
роза, познавшая рассвет, знаем теперь хорошо.
...месяца ...числа
Убийца ходил в гавань сегодня.
Обращенное к свету пиратское судно готовилось к выходу в море. Бли-
ки утреннего солнца играли на корявом стволе у прибрежной сосны.
Там повстречал он одного из своих друзей-пиратов - Вожака. Тот про-
вел его в одну из кают стоявшего на якоре судна. Якорь, увешанный
гроздьями тяжелых кораллов, спускался в ярко-синюю воду. Управлял же
всем этим незнакомый нам полдень.
- Ты идешь в неизвестность? - с завистью вопрошает убийца.
- В неизвестность? Вы это так зовете? А по-нашему это - царство по-
терянное. Пират летит. У него нет границ, нет длительности... Для нас
не иметь невозможного - значит не иметь и возможного.
- Вы это открыли...
- Мы это просто видим.
Переплывая море, пират всегда возвращается именно туда, куда и плы-
вет. Когда мы обходим острова, где расцветают цветы, мы ищем жар золо-
та. Сокрытого в этих островах. Мы вездесущи. Говорят, мы бороздим море
и занимаемся грабежом, но ведь богатство и без того всегда было нашим.
Уже с рождения все сущее - наше. И я знаю, что сто восемьдесят прек-
расных рабынь, захваченных недавно, - неважно, видели они нас ког-
да-нибудь или нет, - всегда принадлежали нам.
И создание, и открытие - нечто "бывшее всегда", и значит - беско-
нечное.
Незнакомое - это потерянное. Потому что мы вездесущи.
Убийца! Не души совершенства, что подобно цветку. Именно море - и
только море - делает пирата вездесущим. Переступи на наш борт через
этот ничтожный порог, что сейчас перед тобою. Сильное - это хорошее.
Слабые не могут вернуться. Сильные могут терять. Слабых терять застав-
ляют. На другой мир они смотрят сквозь пальцы...
Стань же морем, Убийца! Когда утренний бриз трогает верхушки сосен,
в груди у пиратов словно бы раскрывается колышущийся ветер.
1 2 3 4 5