Но в фантазиях наших мы их себе подчинили, а это как будто
Искусство сидеть на двух стульях,
И что поднято было до уровня эстетического идеала.
Мгновения, годы были тверды достоверностью, действием, лицами,
Событиями поименными, поцелуями,
Хотя начинались подобно
Геометрической, прекрасно известной прогрессии
Не вызывающей, кстати, доверия, как если бы смысл
Будет в свое время отринут, себя преисполнив. Лучше, ты говорил,
Отпрянуть, как на первых уроках, поскольку посулы учения
Только иллюзия, и я соглашался, добавляя к тому же, что
Завтрашний день лишь укрепит смысл того, что выучил накануне.
Что процесс обучения развивается именно так, и что, исходя
Из такой точки зрения, вряд ли ктото из нас колледж окончит,
Ибо время-эмульсия, а идея того, чтоб не взрослеть-
Собственно, есть прекрасная зрелость, во всяком случае, сейчас.
И, как видишь, оба из нас правы оказались, невзирая на то, что
Ничто в какойто мере превратилось в ничто; ипостаси,
Подчинение правилам, ежедневная жизнь из нас сделали то,
Что было и нужно- добропорядочных граждан ,
Следящих за состоянием зубов, наученных
Тяжких минут принимать подаяние, когда идет их раздача,
Ибо это и есть
действие,-неуверенность и приготовления беспечные,
Рассеванье семян, бороздой искривленных,
Готовность забвения,-и оно всегда возвращается
В то далекое прошлое, в тот самый день,
К свершенью начала.


Глазуновиана

Человек в красной шляпе
И белый медведь, но тут ли он?
Окно, выходящее в тень,-
Здесь ли оно?
Все, что иногда мне дано,
Инициалы мои, парящие в небе,-
Жатва ночи арктической, летней?
Медведь
Валится замертво в перспективе окна.
Стронулись к северу милые племена,
В мерцающих сумерках
Плотней ласточек плоть сплетена.
Реки крыльев нас окружают
и горесть без дна.


Ухудшение ситуации

Как шторм, он говорил, плетения цвета
Хлещут по мне и никакого спасения. Либо, как тот
Кто не ест на пиру, потому что не знает, что
Ему выбрать из благоухающих блюд. Эта
Рука отлученная за жизнь продолжает борьбу,
И сомневается-возможно ли так.
Восток или запад, юг или север-она
Возле меня повсеместно странствует странником.
О, сезоны, балаганы, киоски и шарлатаны
В темнонадвинутых шляпах
На задворках какогото деревенского праздника,
Имя, что вы обронили, не изрекая-мое, да, мое!
Когданибудь я тебе расскажу как все ссылались на то,
Что ты-причина моя, однако в настоящее время
Поездка не прекращает себя. Кажется, каждый для этой езды.
Что еще? Ежегодные игры? Действительно, случай опять
Подворачивается, чтобы белую форму достать
И вспомнить особый язык,
Всегда охранявший секреты. Должным образом
Нарезан лимон. Я все это знаю,
И все же не вижу, как уклониться от этих вещей,
День за днем, каждый день. Я пытался отвлечься,
Читая почти до рассвета, поезд идет, и роман читает себя.
Однажды мне позвонили. Меня не было дома.
Он оставил мне сообщение: От начала и до конца
Ты все понял совершенно превратно.
Но ситуацию можно исправить,
Благо есть время. Однако спеши. Встретимся
При первой возможности. И, сделай мне одолжение,
Никому об этом ни слова.
От этого зависит большее,
Чем твоя жизнь.
Какое-то время я об этом не думал. Позднее
Стал перебирать старые пледы,
щупать крахмальные воротнички,
размышляя-можно ли им вернуть белизну.
Моя жена думает, будто я в Осло, т.е. во Франции.



СИРИНГА

Орфею нравилась радость различий
Поднебесных вещей. Несомненно, частицей их
Была Эвридика. Но однажды все изменилось.
В сокрушении он раскалывал скалы. Та же участь
Постигла холмы и долины. Небеса содрогались
От края до края, уготовясь бежать своей целокупности.
Тогда Аполлон ему тихо сказал: Оставь это все на земле.
Твоя лира,-что толку?! Стоит ли струны тревожить аккордом
Этой скучной паваны,-все равно никто не ответит,
Никто вслед не вступит,-вместо того, чтобы поставить
Минувшего животворный спектакль.
Почему бы и нет?
Все остальное также должно измениться.
Времена года больше не те, какими были однажды,
В пору происхождения вещей-когда те сшибались
с другими вещами,
Существуя так, или эдак. Вот, где Орфей допускает ошибку.
Конечно, Эвридика канула в мрак,
Что бы случилось даже, если бы он не решил обернуться.
Что пользы стоять, подобно серой каменной тоге, тогда
Как колесо этой истории, запечатленное немотой,
проносится мимо,
Неспособное ничего объяснить даже в собственном беге,
Раздражающем мысль каждым своим оборотом.
Лишь только любовь из головы не идет, и то, что
У других называется жизнью. Пение
С точностью, к тому же такою, что звуки устремляются вверх
По прямой из колодца тусклой луны,
В раздоры вступая с желтой купавой,
С цветами, что растут по карьерам,
Пеленает в различие вес каждой вещи.
Однако этого мало,
чтобы попросту петь. И что Орфей понимал безусловно,
Не озабоченный слишком даром небес,
После того как Менады, ополоумев от музыки,
Его разодрали на части-вот, что музыка сделала с ними-
Есть мнение, будто это случилось по вине
его отношения к Эвридике.
Как знать, возможно пристало музыке быть терпеливей
К тому, как уходит она иллюстрацией жизни, к тому, как ты
Не можешь вычленить ноты, сказав, что она хороша, или плоха.
Ты вынужден ждать, покуда не кончится.
Конец делу венец означает к тому же, что эта картина
Ошибочна. Поскольку, несмотря на то, что память сезонов,
Тает, к примеру, на снимке мгновенном, и невозможно сокрыть,
Сохранить тот завязнувший миг. Все так же течет и струится:
Изображение потока, сценарий, хотя и живой, но все же
Предсмертный, а по нему наносится отвлеченное действие
Прямыми, простыми мазками. И желать большего,
Нежели есть-значит стать тростником, несомым стремниной,
Повисшей травой, заплетенной в него, но участие в действии
Не более, чем это. А затем в небе горчичном, склоненном
Пырей электрический проявляется нежно, взрываясь потом
Ливнем пастельно сияющих искр. Лошади;
Каждая, словно дробь истины, вопреки тому
Что волен сказать: здесь я белой вороной
И со мной ничего не случится, хотя мне понятен птичий язык,
И тропы огней, грозою уловленных, мне очевидны.
В музыке распря их смерти так же легка, как движенье
Деревьев по ветру, после летней грозы, и что происходит
Как и сейчас, день за днем в тенистых кустах,
Чьи кружева берега пеленают.
Как поздно предаваться сожаленью об этом, пускай даже
Зная, что слишком поздно всегда сожалеть, слишком поздно!
На что Орфей, голубоватое облако со снежной каймой,
Отвечает, что никакое не сожаление это,
Просто прилежное, будто мы в школе, расположение фактов,
Запись галькой направленья пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10