..
– Это тебе не на печке сидеть. Что лучше: салат или яишенку?
– Давай чего-нибудь на скорую руку... Время-то – к свету.
– Успеешь. Лучше мы яишенку, с дороги-то – посытней.– Дочь Бабы-Яги развела на шестке огонек под таганком, поставила сковородку.
– Пусть пока разогревается... Ну-ка, поцелуй меня – как ты умеешь? – И дочь Бабы-Яги навалилась на Ивана и стала баловаться и резвиться.– О-о. да ты не умеешь ничего! А лапти снял!
– Кто нс умеет? – взвился Иван соколом.– Я не умею? Да я тут счас так размахнусь, что ты... Держи руку! Руку держи! Да мою руку-то, мою, держи, чтоб не тряслась. Есть? Держи другую, другую держи!.. Держишь?
– Держу? Ну?..
– Отпускай-ай,– заорал Иван.
– Погоди, сковородка перекалилась, наверно,-сказала дочь Бабы-Яги.– Ты смотри, какой ты! А ребеночка сделаешь мне?
– Чего же не сделать? – вовсю раздухарился Иван.– Хоть двух. А сумеешь ты с ним, с ребеночком-то? С имя ведь возни да возни... знаешь сколько!
– Я уже пеленать умею,– похвасталась дочь Бабы-Яги.– Хошь, покажу? Счас яишенку поставлю... и покажу. Иван засмеялся: – Ну, ну...
– Счас увидишь.– Дочь Бабы-Яги поставила на огонь яичницу и подошла к Ивану.– Ложись.
– Зачем я-то?
– Я тебя спеленаю. Ложись.
Иван лег... И дочь Бабы-Яги стала пеленать его в простыни.
– Холёсенький мой,– приговаривала она,– маленький мой... Сынуленька мой. Ну-ка, улыбнись мамочке. Ну-ка, как мы умеем улыбаться? Ну-ка?..
– У-а-а, у-а-а,– поплакал Иван.– Жратеньки хочу-у, жратеньки хочу-у!.. Дочь Бабы-Яги засмеялась:
– А-а, жратеньки захотели? Жратеньки захотел наш сынуленька... Ну, вот... мы и спеленали нашего маленького. Счас мы ему жратеньки дадим... все дадим. Ну-ка, улыбнись мамочке. Иван улыбнулся "мамочке".
– Во-от...– Дочь Бабы-Яги опять пошла в куть. Когда она ушла, в окно, с улицы, прямо над кроватью, просунулись три головы Горыныча. И замерли, глядя на спелёнатого Ивана... И долго молчали. Иван даже зажмурился от жути.
– Утютюсенькн,– ласково сказал Горыныч.– Маленький... Что же ты папе не улыбаешься? Мамочке улыбаешься, а папе не хочешь. Ну-ка, улыбнись. Ну-ка?
– Мне не смешно,– сказал Иван.
– А-а, мы, наверно, того?.. Да, маленький?
– По-моему, да,-признался Иван.
– Мамочка! – позвал Горыныч.– Иди, сыночек обкакался.
Дочь Бабы-Яги уронила на пол сковородку с яишенкой... Остолбенела. Молчала.
– Ну, что же вы? Чего же не радуетесь? Папочка пришел, а вы грустные.– Горыныч улыбался всеми тремя головами.– Не любите папочку? Не любят, наверно, папочку, не любят... Презирают. Тогда папочка будет вас жратеньки. Хавать вас будет папочка... С косточками! – Горыныч перестал улыбаться.– С усами! С какашками! Страсти разыгрались?! – загремел он хором.– Похоть свою чесать вздумали?! Игры затеяли?! Представления?.. Я проглочу весь этот балаган за один раз!
– Горыныч,– почти безнадежно сказал Иван,– а ведь у меня при себе печать... Я заместо справки целую печать добыл. Эт-то ведь... того... штука! Так что ты не ори тут. Не ори! – Иван – от страха, что ли,– стал вдруг набирать высоту и крепость в голосе.– Чего ты разорался? Делать нечего? Схавает он... Он, видите ли, жратеньки нас будет! Вон она, печать-то,– глянь! Вон,
в штанах. Глянь, если не веришь! Припечатаю на три лбa, будешь тогда...
Тут Горыныч усмехнулся и изрыгнул из одной головы огонь, опалил Ивана. Иван смолк... Только еще сказал тихо:
– Не балуйся с огнем. Шуточки у дурака.
Дочь Бабы-Яги упала перед Горынычемна колени.
– Возлюбленный мой,– заговорила она,– только пойми меня правильною я же тебе его на завтрак приготовила. Хотела сюрприз сделать. Думаю: прилетит Горыныч, а у меня для него что-то есть вкусненькое... тепленькое, в простынках.
– Вот твари-то! – изумился Иван.– Сожрут и скажут: так надо, так задумано. Во, парочка собралась! Тьфу!.. Жри, прорва! Жри, не тяни время! Проклинаю вас!
И только Горыныч изготовился хамкнуть Ивана, только открыл свои пасти, в избушку вихрем влетел донской Атаман из библиотеки.
– Доигрался, сукин сын?! – закричал он на Ивана.– Допрыгался?! Спеленали! Горыныч весь встрепенулся, вскинул головы...
– Эт-то что еще такое? – зашипел он.
– Пошли на полянку,– сказал ему Атаман, вынимая свою неразлучную сабельку.– Там будет способней биться.– Он опять посмотрел на Ивана... Укоризненно сморщился.– Прямо подарок в кулечке. Как же ты так?
– Оплошал, Атаман...– Ивану совестно было глядеть на донца.– Маху дал... Выручи, ради Христа.
– Не горюй,– молвил казак.– Не таким оглоедам кровя пускали, а этому-то... Я ему враз их смахну, все три. Пошли. Как тебя? Горыныч? Пошли, цапнемся. Ну и уродина!
– Какой у меня завтрак сегодня!-воскликнул Горыныч.– Из трех блюд. Пошли.
И они пошли биться.
Скоро послышались с полянки тяжелые удары и невнятные возгласы. Битва была жестокая. Земля дрожала. Иван и дочь Бабы-Яги ждали. – А чего это он про три блюда сказал? – спросила дочь Бабы-Яги.– Он что, не поверил мне?
Иван молчал. Слушал звуки битвы.
– Не поверил,– решила дочь Бабы-Яги.– Тогда он и меня сожрет: я как десерт пойду.
Иван молчал.
Женщина тоже некоторое время молчала.
– А казак-то!..– льстиво воскликнула она.– Храбрый какой. Как думаешь, кто одолеет? Иван молчал. – Я за казака,– продолжала женщина.– А ты за кого?
– О-о,– застонал Иван.– Помру. От разрыва сердца.
– Что, плохо? – участливо спросила женщина.– Давай я распеленаю тебя.– И она подошла было, чтобы распеленать Ивана, но остановилась и задумалась.– Нет, подождем пока... Черт их знает, как там у них? Подождем.
– Убей меня! – взмолился Иван.– Приткни ножом... Не вынесу я этой муки.
– Подождем, подождем,– трезво молвила женщина.– Не будем пороть горячку. Тут важно не ошибиться.
В это время на поляне сделалось тихо. Иван и дочь Бабы-Яги замерли в ожидании... Вошел, пошатываясь, Атаман.
– Здоровый бугай,– сказал он.– Насилу одолел, А где эта... А-а, вот она, краля! Ну, чего будем делать? Вслед за дружком отправить тебя, гадину?
– Тю, тю, тю,– замахала руками дочь Бабы-Яги.– О, мне эти казаки! Сразу на горло брать. Ты хоть узнай сперва, что тут было-то!
–А то я не знаю вас! – Атаман распеленал Ивана и опять повернулся к женщине: – Что же тут было?
– Да ведь он чуть не изнасиловал меня! Такой охальник, такой охальник!.. Заласкаю, говорит, тебя до умопомрачения... И приплод, мол, оставлю: назло Горынычу. Такой боевитый, такой боевитый – так и обжигает'--И дочь Бабы-Яги нескромно захихикала.– Прямо огонек!
Атаман удивленно посмотрел на Ивана.
– Иван...
– Слушай ее больше! – воскликнул Иван горько.– И правда бы, убить тебя, да греха на душу брать неохота – и так уж там... невпроворот всякого. Хоть счас бы не крутилась!
– Но какой он ни боевитый,– продолжала женщина, словно не слыша Ивана,– а все же боевитее тебя, казак, я мужчин не встречала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
– Это тебе не на печке сидеть. Что лучше: салат или яишенку?
– Давай чего-нибудь на скорую руку... Время-то – к свету.
– Успеешь. Лучше мы яишенку, с дороги-то – посытней.– Дочь Бабы-Яги развела на шестке огонек под таганком, поставила сковородку.
– Пусть пока разогревается... Ну-ка, поцелуй меня – как ты умеешь? – И дочь Бабы-Яги навалилась на Ивана и стала баловаться и резвиться.– О-о. да ты не умеешь ничего! А лапти снял!
– Кто нс умеет? – взвился Иван соколом.– Я не умею? Да я тут счас так размахнусь, что ты... Держи руку! Руку держи! Да мою руку-то, мою, держи, чтоб не тряслась. Есть? Держи другую, другую держи!.. Держишь?
– Держу? Ну?..
– Отпускай-ай,– заорал Иван.
– Погоди, сковородка перекалилась, наверно,-сказала дочь Бабы-Яги.– Ты смотри, какой ты! А ребеночка сделаешь мне?
– Чего же не сделать? – вовсю раздухарился Иван.– Хоть двух. А сумеешь ты с ним, с ребеночком-то? С имя ведь возни да возни... знаешь сколько!
– Я уже пеленать умею,– похвасталась дочь Бабы-Яги.– Хошь, покажу? Счас яишенку поставлю... и покажу. Иван засмеялся: – Ну, ну...
– Счас увидишь.– Дочь Бабы-Яги поставила на огонь яичницу и подошла к Ивану.– Ложись.
– Зачем я-то?
– Я тебя спеленаю. Ложись.
Иван лег... И дочь Бабы-Яги стала пеленать его в простыни.
– Холёсенький мой,– приговаривала она,– маленький мой... Сынуленька мой. Ну-ка, улыбнись мамочке. Ну-ка, как мы умеем улыбаться? Ну-ка?..
– У-а-а, у-а-а,– поплакал Иван.– Жратеньки хочу-у, жратеньки хочу-у!.. Дочь Бабы-Яги засмеялась:
– А-а, жратеньки захотели? Жратеньки захотел наш сынуленька... Ну, вот... мы и спеленали нашего маленького. Счас мы ему жратеньки дадим... все дадим. Ну-ка, улыбнись мамочке. Иван улыбнулся "мамочке".
– Во-от...– Дочь Бабы-Яги опять пошла в куть. Когда она ушла, в окно, с улицы, прямо над кроватью, просунулись три головы Горыныча. И замерли, глядя на спелёнатого Ивана... И долго молчали. Иван даже зажмурился от жути.
– Утютюсенькн,– ласково сказал Горыныч.– Маленький... Что же ты папе не улыбаешься? Мамочке улыбаешься, а папе не хочешь. Ну-ка, улыбнись. Ну-ка?
– Мне не смешно,– сказал Иван.
– А-а, мы, наверно, того?.. Да, маленький?
– По-моему, да,-признался Иван.
– Мамочка! – позвал Горыныч.– Иди, сыночек обкакался.
Дочь Бабы-Яги уронила на пол сковородку с яишенкой... Остолбенела. Молчала.
– Ну, что же вы? Чего же не радуетесь? Папочка пришел, а вы грустные.– Горыныч улыбался всеми тремя головами.– Не любите папочку? Не любят, наверно, папочку, не любят... Презирают. Тогда папочка будет вас жратеньки. Хавать вас будет папочка... С косточками! – Горыныч перестал улыбаться.– С усами! С какашками! Страсти разыгрались?! – загремел он хором.– Похоть свою чесать вздумали?! Игры затеяли?! Представления?.. Я проглочу весь этот балаган за один раз!
– Горыныч,– почти безнадежно сказал Иван,– а ведь у меня при себе печать... Я заместо справки целую печать добыл. Эт-то ведь... того... штука! Так что ты не ори тут. Не ори! – Иван – от страха, что ли,– стал вдруг набирать высоту и крепость в голосе.– Чего ты разорался? Делать нечего? Схавает он... Он, видите ли, жратеньки нас будет! Вон она, печать-то,– глянь! Вон,
в штанах. Глянь, если не веришь! Припечатаю на три лбa, будешь тогда...
Тут Горыныч усмехнулся и изрыгнул из одной головы огонь, опалил Ивана. Иван смолк... Только еще сказал тихо:
– Не балуйся с огнем. Шуточки у дурака.
Дочь Бабы-Яги упала перед Горынычемна колени.
– Возлюбленный мой,– заговорила она,– только пойми меня правильною я же тебе его на завтрак приготовила. Хотела сюрприз сделать. Думаю: прилетит Горыныч, а у меня для него что-то есть вкусненькое... тепленькое, в простынках.
– Вот твари-то! – изумился Иван.– Сожрут и скажут: так надо, так задумано. Во, парочка собралась! Тьфу!.. Жри, прорва! Жри, не тяни время! Проклинаю вас!
И только Горыныч изготовился хамкнуть Ивана, только открыл свои пасти, в избушку вихрем влетел донской Атаман из библиотеки.
– Доигрался, сукин сын?! – закричал он на Ивана.– Допрыгался?! Спеленали! Горыныч весь встрепенулся, вскинул головы...
– Эт-то что еще такое? – зашипел он.
– Пошли на полянку,– сказал ему Атаман, вынимая свою неразлучную сабельку.– Там будет способней биться.– Он опять посмотрел на Ивана... Укоризненно сморщился.– Прямо подарок в кулечке. Как же ты так?
– Оплошал, Атаман...– Ивану совестно было глядеть на донца.– Маху дал... Выручи, ради Христа.
– Не горюй,– молвил казак.– Не таким оглоедам кровя пускали, а этому-то... Я ему враз их смахну, все три. Пошли. Как тебя? Горыныч? Пошли, цапнемся. Ну и уродина!
– Какой у меня завтрак сегодня!-воскликнул Горыныч.– Из трех блюд. Пошли.
И они пошли биться.
Скоро послышались с полянки тяжелые удары и невнятные возгласы. Битва была жестокая. Земля дрожала. Иван и дочь Бабы-Яги ждали. – А чего это он про три блюда сказал? – спросила дочь Бабы-Яги.– Он что, не поверил мне?
Иван молчал. Слушал звуки битвы.
– Не поверил,– решила дочь Бабы-Яги.– Тогда он и меня сожрет: я как десерт пойду.
Иван молчал.
Женщина тоже некоторое время молчала.
– А казак-то!..– льстиво воскликнула она.– Храбрый какой. Как думаешь, кто одолеет? Иван молчал. – Я за казака,– продолжала женщина.– А ты за кого?
– О-о,– застонал Иван.– Помру. От разрыва сердца.
– Что, плохо? – участливо спросила женщина.– Давай я распеленаю тебя.– И она подошла было, чтобы распеленать Ивана, но остановилась и задумалась.– Нет, подождем пока... Черт их знает, как там у них? Подождем.
– Убей меня! – взмолился Иван.– Приткни ножом... Не вынесу я этой муки.
– Подождем, подождем,– трезво молвила женщина.– Не будем пороть горячку. Тут важно не ошибиться.
В это время на поляне сделалось тихо. Иван и дочь Бабы-Яги замерли в ожидании... Вошел, пошатываясь, Атаман.
– Здоровый бугай,– сказал он.– Насилу одолел, А где эта... А-а, вот она, краля! Ну, чего будем делать? Вслед за дружком отправить тебя, гадину?
– Тю, тю, тю,– замахала руками дочь Бабы-Яги.– О, мне эти казаки! Сразу на горло брать. Ты хоть узнай сперва, что тут было-то!
–А то я не знаю вас! – Атаман распеленал Ивана и опять повернулся к женщине: – Что же тут было?
– Да ведь он чуть не изнасиловал меня! Такой охальник, такой охальник!.. Заласкаю, говорит, тебя до умопомрачения... И приплод, мол, оставлю: назло Горынычу. Такой боевитый, такой боевитый – так и обжигает'--И дочь Бабы-Яги нескромно захихикала.– Прямо огонек!
Атаман удивленно посмотрел на Ивана.
– Иван...
– Слушай ее больше! – воскликнул Иван горько.– И правда бы, убить тебя, да греха на душу брать неохота – и так уж там... невпроворот всякого. Хоть счас бы не крутилась!
– Но какой он ни боевитый,– продолжала женщина, словно не слыша Ивана,– а все же боевитее тебя, казак, я мужчин не встречала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13