Теперь еще железо мешало. Он пристроился сидеть на отводине саней,
на железе - совсем холодно.
Дорога, когда поехал обратно, вовсе раскисла, и лошадь всерьез
напрягалась, волоча тяжелые сани по чавкающей мешанине из снега, земли и
камней,
"Вот так и надо! - удовлетворенно думал Солодовников. - В дальнейшем
будет только так". Неприятно кольнуло воспоминание о мужике с колышком, но
он постарался больше не думать об этом.
Но - то ли сани очень уж медленно волоклись, то ли малость сегодняшних
дел и каких-то глупых стычек - радость и удовлетворение почему-то оставили
Солодовникова. Стал безразличен хороший солнечный день, даль неоглядная,
где распахнулась во всю красу мокрая весна,- стали безразличны все эти
запахи, звуки, пятна... Ну, весна, ну, что же теперь - козлом, что ли,
прыгать? Куда как приятнее и веселее вечером. Вечером они уговорились -
компанией в пять-шесть человек - играть в фантики и целоваться. Будет
музыка, винишко... Будет там эта курносенькая хохотушка, учительница
немецкого языка... Она хохотушка-то хохотушка, но умна, черт бы ее побрал,
читала много, друзей интересных оставила в городе. Тут что-то такое...
сердчишко у врача вздрагивает. Вздрагивает, чего там. Малость она, правда,
вульгаритэ: носик. К тридцати годам носик этот самый на лоб полезет.
Курносые предрасположены к полноте. Но где они еще, эти ее тридцать пять -
сорок лет! Солодовников подстегнул кобылку.
Пока он сгрузил в больнице железо и пока отвел лошадь в сельсовет и опять
вернулся в больницу, прошло много времени. Солодовников чувствовал, что
устал. Руки тряслись. Он умылся в кабинетике, хотел пойти посмотреть
девушку с мениском, но решил, что завтра с утра. Вошла уборщица и сказала,
что там названивают без конца, а Анны Афанасьевны нету,
- Ну и что? Скажите, что ее нету.
- Может, вы послушаете. Они там говорят: кто есть, мол.
Солодовников пошел в кабинет главврача, посидел у телефона, дождался,
когда он затрещал, снял трубку.
- Больница. Солодовников... Она в районе... А-а, это вы? Получил,
получил. Пятнадцать листов, все в порядке. Спасибо... Лекцию?.. Нет,
сегодня не получится. Нет. Я не смогу... занят, а Анна Афанасьевна... не
знаю, когда она приедет. Нет, я занят. Я оставлю ей записку... Во сколько
сеанс-то? Я напишу ей. До свиданья.
Солодовников положил трубку, посидел... И все-таки пошел в палату к
девушке с мениском. Посмотрел ее ногу, поговорил с девушкой, с
удовольствием похлопал ее по румяной щеке, пошутил. Поговорил с другими
больными, послушал их справедливые, скучные слова. Сказал, что на дворе -
весна. И ушел. Вошел опять в свой кабинетик, посмотрел на часы - без
пятнадцати три, можно отчаливать. Он снял халат, поправил перед зеркалом
галстук... Закурил, Нащупал в кармане записную книжку, хмыкнул, вспомнив
про стихи, не стал их перечитывать, бросил книжечку в стол, подальше. И
пошел из больницы.
Шел опять той дорогой, какой шел утром, старательно обходил лужи...
Здоровался со встречными - вежливо, с достоинством (он поразительно скоро и
незаметно как-то научился достоинству), но ни с кем не заговаривал.
"Нет, в курносенькой что-то есть,- думал Солодовников.- Определенно
что-то есть. Но пожалуй, слишком уж серьезно к себе относится - это при
том, что неутомимая хохотушка. Бережет себя... Так - раззадорить можно, но
не больше того. Нет, не больше".

1 2 3 4