- Как там у вас, говорили, Константин? А интересно там, да? Мне охота бы побывать, только недолго, ну ее к черту… Не вытерплю долго. С полгода бы вытерпел.
Смородин хихикнул встревоженно… И глянул на жену - проверить: не подали ли художнику лишнего? Но жена его спокойно и даже с интересом разглядывала лучшего художника города.
- Что нарисовал-то? - спросил тот. И посмотрел весело на Смородина. - «Утро нашей Родины»?
- Увидишь, - уклончиво, но и обещающе сказал Смородин. - Давай посидим пока…
Художник засмеялся.
- Чего ты меня готовишь, как… невесту смотреть. Волнуешься, что ли? А?
Смородин пожал плечами.
- Год работал…
- Ну-у, даже интересно. Пойдем глянем!
Смородин опять быстро и вопросительно глянул на жену.
- Выпейте еще, - сказала Зоя, - потом уж делами займетесь.
- Да что вы такие?! - спросил удивленный художник, глядя на Смородина. - Можно подумать, что у вас там труп висит, а не картина. Чего вы?
- Выпейте, - жена Смородина засмеялась от растерянности, что с ней редко бывало - чтобы она терялась. - Выпейте, закусите, потом и пойдете, - боялась она, что ли?
Еще выпили. И закусили.
- Пойдем, - нетерпеливо сказал художник Коля. - А то нагнали тут мистики какой-то. Пойдем, что там такое?
Пошли.
Вошли в маленькую комнатку… Смородин снял белую тряпку с холста, целую простынь. Руки его мелко дрожали; он крепко прикусил мундштук и засунул руки в карманы брюк. У него даже в животе заныло.
Художник прищурился на картину… Долго смотрел… Потом посмотрел на Смородина…
- Самоубийца, - сказал тот, слабо кивнув на холст. Голос его охрип.
Художник засмеялся и даже не спохватился, что, может, грешно смеяться-то. Не увидел, не заметил, не обратил внимания, какой стоял Смородин - весь наструнившийся, весь отчаянный и жалкий, как на краю обрыва стоял и боялся смотреть вниз.
- Чего ты? - спросил тихо Смородин.
- Ты прямо напугал меня, - добродушно сказал Коля-художник. - Я уж думал, тут правда черт-те чего… Не вышло, Константин. Самоубийца… - он опять невольно хохотнул. - Тут до самоубийства-то еще далеко, друг. А чего ты туда полез-то? А?
Смородин молчал. Чтобы не выдать, что с ним творится, не смотрел на художника, смотрел на картину и кусал мундштук. И тут, видно, понял художник, как он немилосерден, жесток.
- Костя!.. - окликнул он. - Ты чего? Брось ты так… Давно надо было позвать меня - не тратил бы год на эту мазню. Надо учиться, дружок, надо много уметь… Ну куда тебя, к черту, понесло - самоубийца! Тут еще и ремесла-то нету. Тут ни примитивизма, ни реализма… Ничего, - он посмотрел на картину. - Ты человек способный, это я тебе не из какой не из жалости говорю. Способный. Но абсолютно неграмотный. Да и тема-то вовсе не твоя, ты вон какой… окорок, с чего вдруг самоубийство-то? Да ведь как выдумал!.. Ловко. Но это штука, дружок, фокус, а фокус не удался. Не переживай. Хочешь, буду учить тебя?
- Вон отсюда! - раздался вдруг сзади них голос. Художник Коля и Смородин вздрогнули от неожиданности, оглянулись. Стояла жена Смородина, Зоя, смотрела в упор на художника, и глаза ее полыхали… не гневом даже, а - гибелью, крушением. Изождавшиеся ее глаза кричали болью.
- Вон из квартиры! - повторила она, глядя на художника.
- Зоя… - хотел что-то сказать Смородин.
- Вон! - крикнула Зоя. И топнула ногой. И лицо ее тоже исказилось болью. - Вон! Вон! Вон!!!
Художник Коля ничего не понял, но испугался, понял только, что тут сейчас должно что-то случиться… И, даже не показав никак, что он удивлен или что ему странно все это, - пошел вон. Подошел к двери, оглянулся…
- Во-он!! - закричала истерично жена Смородина. Схватила мужа за руку и потащила вслед за художником. И говорила, как в бреду, торопливо, едва разборчиво: - Спусти его!.. Двинь сзади! Скорей!..
Смородин и сам тоже испугался. Шел за женой, не противился… Художник, видя такое дело, поскорей вышел из квартиры и поскорей же начал спускаться по лестнице. А жена Смородина все тащила мужа за рукав - Смородин невольно отметил, какая у нее сильная рука, - и все торопила, все повторяла:
- Спусти его! Вниз его, вниз его, вниз… Двинь его! Скорей же!
На лестнице, увидев внизу уходящего художника, бросила руку мужа и стала показывать, как надо спустить художника вниз: торопливо, с силой совала острым кулаком в воздух, вниз, и твердила, и твердила:
- Догони его! Догони - двинь его, двинь! Толкни вниз! Вот так вот, вот так вот… Что ты стоишь-то?! Что ты стоишь-то?!
Смородин обнял жену, стал успокаивать.
- Зоя, Зоя… ну что ты? Что ты? Перестань, люди сбегутся. Люди же сбегутся!..
- Уйди! - зло кричала Зоя и колотила мужа в широкую грудь, как в дверь, обитую дерматином. - Уйди! Подонки!.. Хамье! Подонки! Подонки!..
Это была уже истерика. Константин Смородин слышал, как надо останавливать женскую истерику: приотпустил жену и, не разворачиваясь, больно дал ей ладонью по щеке. Жена уткнулась ему в грудь, обмякла, заплакала. Смородин поднял ее на руки и понес домой.
- Ну что ты, дурашка ты моя? - говорил ласково Смородин. - Чего ты?.. Подумаешь! Ну, и ничего страшного! Ничего же страшного не случилось. Ну дурак пришел, наговорил… Что он понимает-то! Я других художников позову, не алкоголиков… они скажут. Не реви. Успокойся, - Смородин целовал голову жены, обильно надушенную ради сегодняшнего дня, и крепче прижимал ее к груди. - Успокойся, милая, успокойся, не надо…
А Зоя плакала, не могла остановиться, плакала, мочила слезами его выходной светло-серый костюм… Даже подвывала тихонько - так горько плакала. И не могла остановиться.

1 2 3