С детским криком боли и отчаяния Тони бросил все на пол и укрылся в объятиях Люси. Они долго стояли прижавшись друг к другу. Но оба знали, что это прощание и что ничто уже не поможет. И наконец, Люси усилием воли сделала шаг назад.
— Наверное, тебе пора, — сказала она.
Лицо мальчика напряглось.
— Да, — ответил он и склонился, чтобы поднять уроненные им биту, телескоп и удочку. Затем он нерешительно отправился вслед за отцом. На самом краю веранды он остановился, и Люси почувствовала, что именно таким она запомнит сына на всю свою жизнь — мальчик в костюме, из которого он успел вырасти за лето, с окаменевшим лицом, с последними атрибутами уходящего детства в руках, детская фигурка на фоне встревоженного ветром голубого озера.
— Если доведется просто встретиться, случайно, как чужим людям — в поезде или на улице, например, что мы скажем друг другу? — спросил он. Люси несмело улыбнулась.
— Я… Думаю, мы скажем друг другу «Привет».
Тони кивнул.
— Привет, — повторил он задумчиво. Он снова кивнул, будто был доволен ответом, и скрылся за углом дома, догоняя отца.
Люси замерла. Через несколько минут донесся гул мотора. Она все еще не шевелилась. Она стояла, не сводя глаз с озера, под ее ногами валялись обломки грамофона.
Было все то же лето.
Глава 15
— Ну, Мистер Краун, — говорил директор, — о мальчике его возраста всегда есть что сказать.
Директор вопросительным жестом поднял бутылку шерри, но Оливер отрицательно покачал головой, отметив про себя, что когда он учился в школе, директора вряд ли угощали родителей своих учеников шерри. Это, наверное, было признаком либерализации образования по сравнению с годами его детства, но в то же время он понимал, что второй бокал шерри может заронить где-то в глубине сознания директора зерно недоверия к семейству Краунов. Директор церемонно поставил бутылку на стол. Его фамилия была Холлис? и он был удивительно молод для своего положения. Он осторожно и неторопливо передвигался по своему светлому кабинету, очень похожему на библиотеку. Всеми своими жестами он как бы пытался убедить родителей вверенных ему мальчиков, что юные души не будут травмированы каким-то непродуманным движением с его стороны.
— Я хочу сказать, — продолжал Холлис с мальчишеской улыбкой, при этом очень ловко смягчая суждение. — То есть у него есть проблемы, ну, как у всех нас в этом возрасте.
— Когда я был таким как он, — начал Оливер, стараясь прозвучать беспечно, чтобы не превратить этот разговор в сухую нотацию, «моей единственной проблемой было то, что я мог подтянуться на перекладине только сорок три раза. И только в шестнадцать я дошел до пятидесяти. Холлис счел своим долгом улыбнуться. Он повидал разные поколения отцов. — Конечно, — подтвердил он.
— Физическое развитие нельзя совсем сбрасывать со счетов. Потому что он не участвует в играх, в соревнованиях, хотя я слышал, что он неплохо играет в теннис. Вероятно, его склонность к уединению, к одиночеству, несколько преувеличена. Хотя школьный доктор вполне удовлетворен состоянием здоровья мальчика — мы ведь проводим тщательные медицинские осмотры раз в месяц. Доктор даже выразил свое частное мнение, что Тони при желании мог бы больше участвовать в коллективных спортивных играх, чем он это делает сейчас.
— Может ему не нравятся дети его группы, — предположил Оливер. -Может, если бы группа была другой, он бы увлекся общением.
— Может быть, — согласился Холлис. Его тон был мягким и вежливым, но в открытом умном взгляде его голубых глаз сверкнул холодный огонек. — Хотя у нас здесь неплохой подбор учеников, с моей точки зрения. Очень представительный.
— Извините, — Оливер понял, что задел этого безвредного и добропорядочного человека, потому что ничего не мог объяснить ему. — Я уверен, что это вина самого Тони.
— Ну, — Холлис мирно развел руками. — Вина это слишком сильно сказано. Это скорее его вкусы. Он несомненно изменится с возрастом. Хотя, если росток все время гнуть… — Тут он пожал плечами и улыбнулся. — Но есть кое-что, в чем он выделяется. — Холлис говорил так, будто сам несказанно обрадовался этому открытию. — Он делает остроумнейшие иллюстрации в школьной газете. У нас уже много лет не было столь художественно одаренного мальчика. Его рисунки удивительно зрелые. Я бы даже сказал, резкие… — И снова эта милая извиняющаяся улыбка, которой он старался прикрыть неприятную правду. — Я сам слышал кое-какие недовольные высказывания по поводу резкости его карикатур. Но он, наверняка, посылал вам свои рисунки, и вы видели их сами…
— Нет, — сказал Оливер. — Я не видел их. Я даже ничего не знал об этом.
— А, — Холлис с любопытством глянул на Оливера. — Неужели. — Он склонился над бумагами на столе, ища что-то, затем добавил скороговоркой.
Стараясь тактично уйти от этой темы. — Он хорошо успевает по биологии и химии. Что очень радует, конечно, учитывая, что он собирается взять подготовительный медицинский курс. Мальчик… Хм…. Пренебрегает другими дисциплинам, хотя я знаю, что он много читает сам. К сожалению, — и опять отработанная маска снисходительного понимания, — все его чтение не имеет никакого отношения к учебе. И когда он захочет поступить в хороший колледж через два года… Холлис не закончил фразу, спокойно и многозначительно замолчав, что показалось Оливеру скрытой угрозой, как легкий порыв ветерка, нарушившего покой ненастного дня.
— Я поговорю с ним, — пообещал Оливер, поднявшись. — Спасибо.
Холлис встал тоже. Его силуэт вырисовывался на фоне оконного проема, в котором на фоне осеннего неба тускло блестело серое готическое здание учебного корпуса. Он протянул Оливеру руку. Этот проницательный, умный молодой человек в светло-голубой рубашке с полным знанием дела представлял вековую твердыню из серого мрамора, которую незаметно меняло время. Они пожали друг другу руки, и Холлис сказал:
— Полагаю, вы приехали, чтобы забрать Тони в Хартфорд на каникулы?
— Мы не живем в Хартфорде, — ответил Олиер.
— Да? — удивился Холлис. — Мне казалось, что…
— Мы переехали где-то год назад, — пояснил Оливер.
— Теперь мы живем в Нью-Джерси. В Оранже. Мне удалось продать свое дело в Хартфорде и купить бизнес покрупнее и посовременнее в Нью-Джерси, лгал он.
— Вам больше нравится в Нью-Джерси, — вежливо осведомился Холлис.
— Намного больше, — сказал Оливер.
Не мог же он сказать, что любое место в мире для него было бы лучше, чем Хартфорд, что им лучше было жить чужаками, без знакомых и друзей, задающих любопытные вопросы и настороженно замолкающих, как только заходила речь о детях. Не мог же рассказать, что все последние шесть месяцев их жизни в Хартфорде Люси отказывалась видеться со старыми друзьями, за исключением Сэма Пэттерсона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81