Он тебя не убил за "богослова"? Мне страшно
было его туда даже провожать. Хотя по дороге мы весьма
интересно побеседовали.
- Что, и этот душу изливал?
- Что-то типа.
- Ну-ка, расскажи?
- Ладно, давай ты первый. У тебя новости свежее.
- Новость одна, но убийственная: Кошерский послал на фиг
Юльку!!!
- Что-то я не вижу тут для тебя особых причин убиваться, -
Сида честно изумил Санин возбужденно-расстроенный тон. Ведь,
казалось бы, не дружеской ли ему, Сане, услуги ради он
исподволь помог Олегу тогда, по дороге к Коляну, прийти к
выводу, что с Юлькой ему надо расстаться. К выводу, который и
так сидел уже у того в душе, но, может быть, помедлил бы выйти
на поверхность еще полгода или даже год. Только немного энергии
извне потребовалось, чтобы Кошерский сказал себе сам, что Юлька
- это не то, что ему надо, и что он не женится на ней в самом
деле потому, что боится, что она перестанет изображать из себя
то, что по ее - правильному - мнению должно ему нравиться,
сдерживать недостатки и в считанные дни превратится просто в
другого человека. А раз так, нечего тратить время: если он ее
не любит - свое, а если любит - ее. Ей ведь и в самом деле пора
замуж... Но что же расстраивает Саню? Когда недели две назад он
увидал эту парочку в СКК на концерте, у него не возникло
впечатления, что Фришберг печется именно о семейном
благополучии Кошерского.
- Ты идиот! - шепелявила телефонная трубка. - Я сделал
все-все! - чтобы она от него ушла. Клянусь тебе, что не
сегодня-завтра это бы уже произошло. Не далее, как этим вечером
я собирался ставить вопрос ребром: я или он, и, клянусь тебе,
результат был бы однозначен... Ты понимаешь, какую игру он мне
обломал?
- Ах, игру!.. - теперь до Сида дошло все.
- А оказывается, когда я вчера у нее в ногах валялся и
сказки про любовь рассказывал - такие, что сам чуть не поверил
- он ее уже два дня как бросил!
Сид представил эту картину Юлькиными глазами. Да, Фришберг
выглядел в ней, пожалуй, и впрямь жуть глупо. А ведь это именно
то, что страшнее для Сани всего на свете.
- Ну, ладно, - неуверенно утешил он друга. - В конце
концов, тебе осталось неплохое наследство...
- Ты что, думаешь, мне нужна эта твоя?.
- Моя-то с какого боку?
- Да в гробу я ее видел! Я и смотреть на нее больше не
смогу! Это же постоянное напоминание, что я ПРО-ИГ-РАЛ!
- Кому?
- Обстоятельствам.
- По крайней мере, достойный противник.
- Ладно, - Саня, кажется, несколько успокоился. - Так о
чем тебе-то "вещий Олег" рассказывал?
- Да, так, ничего особенного. - Теперь пересказывать их
разговор не просто не хотелось, но могло быть чревато тем, что
Саня выльет свою обиду на виновника, пусть неумышленного,
своего фиаско.
- А все-таки?
- Теперь это уже неактуально.
- Тем интереснее. Давай-давай, - стал уже настаивать Саня,
почуяв в Сидовых отговорках что-то неладное.
Ну, про книгу его говорили...
- Так, Зернов, ты мне не хо-чешь говорить?
- Да. Так как это, - ляпнул Сид первое попавшееся
обоснование, - Тайна исповеди, и Олег, зная, что мы друзья,
специально оговорил, что именно тебе просит ничего не
рассказывать. А тебе это действительно неважно.
- Ну, как хочешь, уломал, - беззаботно ответил Саня. -
Пиво-то пить когда пойдем?
Итак, Сид что-то скрывает. Ну ладно же. Теперь ему, стало
быть предстоит не игра, а настоящая война: ведь и противником
будет не какой-то там щелкопер, которого если что и волнует, то
только его неправдоподобные Иисус Бар Иосиф и Симон.
Глава 22
ХУДОЖНИК: Я - Художник!
РАБОЧИЙ: А по-моему, ты говно.
Художник тут же побледнел, как полотно,
И как тростинка закачался,
И неожиданно скончался.
(Так новая идея огорашивает человека, к ней не
подготовленного)
Д. Хармс
Бар-Йосеф и Шимон шли несколько отдельно от общей толпы и
продолжали, активно жестикулируя, сразу два начатых ранее
разговора.
Точно-точно тебе говорю, - горячился Святой, - у Меньшого
духовный процесс пошел - просто поразительный.
- Прекра-асно. Но торгуют ведь не собственно в храме, а в
пристройках Ирода Великого.
- И дай Бог здоровья покойничку. Это, можно сказать,
другая комната того же дома. А сказано: "Дом Мой - весь! -
домом молитвы назовется..." Точно? Это мы с Меньшим тут на днях
наткнулись... Я, когда буду в Храме, потребую остановить чтение
Торы до решения вопроса о купцах. Он же очевиден.
- А чего твоего Меньшого двинуло, только когда ты перестал
его тянуть?
- Значит, так надо. Чтобы каждый сам дошел. Он же и мяса
не ест, и - что меня еще больше поразило - посуду у себя там
моет, постель каждый день стелит и подметает. Молиться стал
чаще, чем я...
- А я бы не советовал тебе идти здесь путем традиции:
останавливать чтение и т.д. Если ты хочешь говорить от имени
того, кто выше, то не ставь свои идеи на обсуждение тех, кто
ниже.
- Ну, а как же?
- Разыграть гнев. Перевернуть лавки, может быть...
- Глупо... Да и когда это будет... Так Меньшой говорит
мне...
В этот момент появилась Эстер. Она подбежала с возгласом:
"Привет, мальчики!"- "слету" чмокнула Йошуа в щеку чуть выше
его жидкой бороды. На лице Святого отразилось почти страдание.
Все муки многолетнего обета прозвучали в его вопросе:
- Ну, зачем?
- Привет, Эстер! - сказал Шимон и тоже приветственно
поцеловал ее в ухо... И тут появилось еще двое. Первый, с
клеймом каторжника, грубо отпихнул взвизгнувшую Эстер и двинул
Бар-Йосефа в переносицу. Тот взмахнул беспомощно руками в
воздухе, но не успел упасть, так как другой жлоб встретил его
кулаком в ухо и в тот же момент ударил Шимона ногой куда-то в
живот...
Их били. Йошуа попытался заслониться от очередного удара в
челюсть, но не успел. И тут-то в голове его и возник новый, ни
из каких книг не почерпнутый тезис:
"И если кто ударит тебя в правую щеку - подставь левую."
Затекающим кровью глазом он видел, как рухнуло рядом
бесчувственное шимоново тело.
Многое и другое... Но если бы
писать о том подробно, то,
думаю, и самому миру не
вместить бы написанных книг.
Иоан. 21.25

Конец.
12/IV - 10/VII 1993

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21