Тэрк взял свой акваланг.
— А тот тип в красной рубашке и в очках… Я поспрашиваю людей. Может быть, кто-нибудь его знает.
— А что это даст? — с горечью спросил я. — Он же никогда не заплатит за это.
— Может, и не заплатит. Но вы смогли бы вытащить его из норы и вежливо спросить, зачем он все это сделал?
Только сейчас я осознал размер постигшей меня катастрофы и зло пнул борт надувной лодки.
— Почему?! — взмолился я. — Почему?
— Я думаю, что неплохо бы задать несколько вопросов этой девушке.
— Клер Бувье?
— Она не хотела, чтобы полиция вмешалась в это дело, не так ли? Сказала вам, что это не то, о чем вы подумали. Этот выродок пытался задавить вас грузовиком и умчался в сторону стоянки вашего «Оттера». Явное предупреждение, чтобы вы побеспокоились о своем бизнесе. Уверен, если кто-нибудь и может пролить свет на ситуацию, так только она.
Я посмотрел на часы. Уже перевалило за девять тридцать.
— О'кей, похоже, это имеет смысл, если больше ничего нельзя сделать. У меня как раз назначена с ней встреча в десять часов в церкви Иглесиас де Иисус. Хотите, поедем вместе?
В ответ он улыбнулся своей странной меланхолической улыбкой.
— Только не это, генерал. Я много лет не был в церкви. Это место не для меня. Я буду нести свой крест. А вы — свой.
И, сделав такое мрачное, но вполне определенное заявление, он повернулся и направился к коттеджу.
***
До церкви Иглесиас де Иисус, расположенной в самой середине богатой сельскохозяйственной области, от моего коттеджа всего десять минут езды. Покрытый сетью ирригационных каналов район с вкрапленными в ландшафт белеными домиками выглядел очень живописно. Лимонные рощи и поля пшеницы рядом с пальмами и зданиями мавританской архитектуры делали этот пейзаж похожим более на Северную Африку, чем на Европу. Как и все сельские храмы на острове, эта церковь отличалась изящной простотой линий и, сверкая белизной на средиземноморском солнце, являла собой чудесный образец европейской готики. Открыв дверь, я вошел внутрь, будто нырнул в холодную воду. Здесь стояла такая тишина, что я застыл в нерешительности, не понимая почему. Может, сами небеса подавали мне знак, что все будет хорошо в этом лучшем из миров, а весь мой житейский опыт и все горькое, что с ним связано, в конце концов только иллюзия.
Храм наполнял обычный запах ладана, свечи мерцали у алтаря. И ни души кругом. С каким-то неясным страхом я подумал, что та девушка, наверное, вовсе не собиралась приходить сюда. Никогда не собиралась. И вдруг я увидел, что ошибался, полагая, что здесь никого нет. У алтаря, опустив голову и молитвенно сложив руки, стояла на коленях монашенка в черном одеянии.
Глубоко вздохнув и скрепя сердце, я направился к выходу, как вдруг услышал знакомый тихий голос.
— Мистер Нельсон!
Я медленно обернулся, слишком удивленный, чтобы ответить. С центральной панели задника алтаря Иисуса на меня смотрело выполненное с потрясающим мастерством изображение Святой Девы с Младенцем. От ее строгой красоты веяло тихим покоем. Исчезали все сомнения в том, что Бог есть любовь. Клер Бувье стояла перед алтарем в своем черном одеянии, и ее можно было бы принять за модель, которую использовал художник, писавший Мадонну, если не знать, что этот задник для алтаря он создал в первой половине XVI века. Но все выглядело совершенно реально, несмотря на некоторую странность происходившего. По крайней мере, это объясняло, почему у нее так коротко острижены волосы.
Я перевел дух и опустился на ближайшую скамью.
— Сожалею, мистер Нельсон, — кротко вымолвила она. — Наверное, это очень неожиданно для вас.
— Да, конечно. Но почему вы не сказали мне все тогда, ночью?
— Согласитесь, что обстоятельства, мягко говоря, не вполне подходили для подобного признания.
Она как-то чопорно села на стул возле меня, положив на колени свои натруженные руки, которые так озадачили меня вчера ночью, и взглянула на картину в алтаре.
— Как это прекрасно, я не представляла себе. Она как будто дышит… Настоящая, живая Святая Дева.
— К чертям… — начал я. Она резко повернулась ко мне, но я глубоко вздохнул и продолжал: — Ну хорошо, начнем с того, как я теперь должен вас называть?
— По-прежнему Клер Бувье, мистер Нельсон. Сестра Клер, если вы предпочитаете, из ордена сестер милосердия. Я в отпуске. Наш монастырь около Гренобля.
— В отпуске? Это что-то новенькое.
— Из-за особых обстоятельств. Я последние два года работала в Восточном Пакистане, или в Бангладеш, как он теперь называется.
С каждой минутой картина представлялась мне все более и более фантастической.
— Ну хорошо, — спросил я, — прошлой ночью, когда они напали на вас, вы гуляли в одежде монашенки?
— Разумеется.
— И вы сказали, что это совсем не обычное нападение, и не разрешили мне обратиться в полицию. Согласитесь, что это довольно странно для человека ваших убеждений.
Она резко поднялась, подошла к алтарю и встала там, взявшись за ограду. Я спокойно продолжал:
— Когда я ушел от вас, наш друг в красной рубашке хотел переехать меня на грузовике, а вернувшись в свой коттедж в Тихоле, я нашел там записку, предупреждавшую, чтобы я побеспокоился о своем бизнесе.
Она быстро обернулась ко мне с недовольным взглядом.
— От кого?
— От Красной Рубашки и его друзей. Так мне кажется. Вам, наверное, будет интересно узнать, что они затащили мой гидросамолет на самую середину фарватера и затопили его на глубине шестидесяти футов — наверное, чтобы поставить меня на место.
На ее лице отразился неподдельный ужас, но она снова отвернулась и так крепко схватилась за перила ограды, что у нее побелели костяшки пальцев. Я схватил ее за плечи и грубо повернул к себе.
— Послушайте, этот гидросамолет — все, что у меня было. Его нельзя спасти, поэтому мне — конец, сестра. Я разорен, потому что прошлой ночью вздумал сыграть роль доброго самаритянина. По крайней мере, я хотел бы знать, чего ради.
Она спокойно посмотрела на меня снизу вверх, не пытаясь высвободиться, и кивнула.
— Вы правы, дорогой друг. Я просто обязана рассказать вам все. Может быть, вы знаете где-нибудь поблизости тихое место, где мы могли бы поговорить…
Я выехал на шоссе к Таламанке, потом свернул на сельскую дорогу, которая через две мили привела нас на старую разрушенную ферму в оливковой роще над морем. Вокруг не было ни души.
Она уселась на старую каменную ограду, которая когда-то служила границей оливковой рощи, а я развалился на земле у ее ног и закурил. В тот чудный день все, казалось, дышало покоем. Прищурившись, я смотрел на сокола, который закладывал спирали в ясном небе.
— Вы сказали мне правду там, в церкви? Вы разорены? — спросила она меня.
— Разорен окончательно.
— Я тоже знаю, что значит потерять все, — вздохнула Клер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— А тот тип в красной рубашке и в очках… Я поспрашиваю людей. Может быть, кто-нибудь его знает.
— А что это даст? — с горечью спросил я. — Он же никогда не заплатит за это.
— Может, и не заплатит. Но вы смогли бы вытащить его из норы и вежливо спросить, зачем он все это сделал?
Только сейчас я осознал размер постигшей меня катастрофы и зло пнул борт надувной лодки.
— Почему?! — взмолился я. — Почему?
— Я думаю, что неплохо бы задать несколько вопросов этой девушке.
— Клер Бувье?
— Она не хотела, чтобы полиция вмешалась в это дело, не так ли? Сказала вам, что это не то, о чем вы подумали. Этот выродок пытался задавить вас грузовиком и умчался в сторону стоянки вашего «Оттера». Явное предупреждение, чтобы вы побеспокоились о своем бизнесе. Уверен, если кто-нибудь и может пролить свет на ситуацию, так только она.
Я посмотрел на часы. Уже перевалило за девять тридцать.
— О'кей, похоже, это имеет смысл, если больше ничего нельзя сделать. У меня как раз назначена с ней встреча в десять часов в церкви Иглесиас де Иисус. Хотите, поедем вместе?
В ответ он улыбнулся своей странной меланхолической улыбкой.
— Только не это, генерал. Я много лет не был в церкви. Это место не для меня. Я буду нести свой крест. А вы — свой.
И, сделав такое мрачное, но вполне определенное заявление, он повернулся и направился к коттеджу.
***
До церкви Иглесиас де Иисус, расположенной в самой середине богатой сельскохозяйственной области, от моего коттеджа всего десять минут езды. Покрытый сетью ирригационных каналов район с вкрапленными в ландшафт белеными домиками выглядел очень живописно. Лимонные рощи и поля пшеницы рядом с пальмами и зданиями мавританской архитектуры делали этот пейзаж похожим более на Северную Африку, чем на Европу. Как и все сельские храмы на острове, эта церковь отличалась изящной простотой линий и, сверкая белизной на средиземноморском солнце, являла собой чудесный образец европейской готики. Открыв дверь, я вошел внутрь, будто нырнул в холодную воду. Здесь стояла такая тишина, что я застыл в нерешительности, не понимая почему. Может, сами небеса подавали мне знак, что все будет хорошо в этом лучшем из миров, а весь мой житейский опыт и все горькое, что с ним связано, в конце концов только иллюзия.
Храм наполнял обычный запах ладана, свечи мерцали у алтаря. И ни души кругом. С каким-то неясным страхом я подумал, что та девушка, наверное, вовсе не собиралась приходить сюда. Никогда не собиралась. И вдруг я увидел, что ошибался, полагая, что здесь никого нет. У алтаря, опустив голову и молитвенно сложив руки, стояла на коленях монашенка в черном одеянии.
Глубоко вздохнув и скрепя сердце, я направился к выходу, как вдруг услышал знакомый тихий голос.
— Мистер Нельсон!
Я медленно обернулся, слишком удивленный, чтобы ответить. С центральной панели задника алтаря Иисуса на меня смотрело выполненное с потрясающим мастерством изображение Святой Девы с Младенцем. От ее строгой красоты веяло тихим покоем. Исчезали все сомнения в том, что Бог есть любовь. Клер Бувье стояла перед алтарем в своем черном одеянии, и ее можно было бы принять за модель, которую использовал художник, писавший Мадонну, если не знать, что этот задник для алтаря он создал в первой половине XVI века. Но все выглядело совершенно реально, несмотря на некоторую странность происходившего. По крайней мере, это объясняло, почему у нее так коротко острижены волосы.
Я перевел дух и опустился на ближайшую скамью.
— Сожалею, мистер Нельсон, — кротко вымолвила она. — Наверное, это очень неожиданно для вас.
— Да, конечно. Но почему вы не сказали мне все тогда, ночью?
— Согласитесь, что обстоятельства, мягко говоря, не вполне подходили для подобного признания.
Она как-то чопорно села на стул возле меня, положив на колени свои натруженные руки, которые так озадачили меня вчера ночью, и взглянула на картину в алтаре.
— Как это прекрасно, я не представляла себе. Она как будто дышит… Настоящая, живая Святая Дева.
— К чертям… — начал я. Она резко повернулась ко мне, но я глубоко вздохнул и продолжал: — Ну хорошо, начнем с того, как я теперь должен вас называть?
— По-прежнему Клер Бувье, мистер Нельсон. Сестра Клер, если вы предпочитаете, из ордена сестер милосердия. Я в отпуске. Наш монастырь около Гренобля.
— В отпуске? Это что-то новенькое.
— Из-за особых обстоятельств. Я последние два года работала в Восточном Пакистане, или в Бангладеш, как он теперь называется.
С каждой минутой картина представлялась мне все более и более фантастической.
— Ну хорошо, — спросил я, — прошлой ночью, когда они напали на вас, вы гуляли в одежде монашенки?
— Разумеется.
— И вы сказали, что это совсем не обычное нападение, и не разрешили мне обратиться в полицию. Согласитесь, что это довольно странно для человека ваших убеждений.
Она резко поднялась, подошла к алтарю и встала там, взявшись за ограду. Я спокойно продолжал:
— Когда я ушел от вас, наш друг в красной рубашке хотел переехать меня на грузовике, а вернувшись в свой коттедж в Тихоле, я нашел там записку, предупреждавшую, чтобы я побеспокоился о своем бизнесе.
Она быстро обернулась ко мне с недовольным взглядом.
— От кого?
— От Красной Рубашки и его друзей. Так мне кажется. Вам, наверное, будет интересно узнать, что они затащили мой гидросамолет на самую середину фарватера и затопили его на глубине шестидесяти футов — наверное, чтобы поставить меня на место.
На ее лице отразился неподдельный ужас, но она снова отвернулась и так крепко схватилась за перила ограды, что у нее побелели костяшки пальцев. Я схватил ее за плечи и грубо повернул к себе.
— Послушайте, этот гидросамолет — все, что у меня было. Его нельзя спасти, поэтому мне — конец, сестра. Я разорен, потому что прошлой ночью вздумал сыграть роль доброго самаритянина. По крайней мере, я хотел бы знать, чего ради.
Она спокойно посмотрела на меня снизу вверх, не пытаясь высвободиться, и кивнула.
— Вы правы, дорогой друг. Я просто обязана рассказать вам все. Может быть, вы знаете где-нибудь поблизости тихое место, где мы могли бы поговорить…
Я выехал на шоссе к Таламанке, потом свернул на сельскую дорогу, которая через две мили привела нас на старую разрушенную ферму в оливковой роще над морем. Вокруг не было ни души.
Она уселась на старую каменную ограду, которая когда-то служила границей оливковой рощи, а я развалился на земле у ее ног и закурил. В тот чудный день все, казалось, дышало покоем. Прищурившись, я смотрел на сокола, который закладывал спирали в ясном небе.
— Вы сказали мне правду там, в церкви? Вы разорены? — спросила она меня.
— Разорен окончательно.
— Я тоже знаю, что значит потерять все, — вздохнула Клер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45