- При чем здесь я? Скажи чифу.
- Я сказал, но он уверяет, что все будет о'кей. Он ошибается. Капитан
указал на книгу.
- Вычеркивай свое имя и вали отсюда. Через тридцать минут мы
поднимаем корабль.
Райслинг посмотрел на него, пожал плечами и снова пошел вниз.
До спутников Юпитера пилить долго; керогаз класса "ястреб", прежде
чем выйти в свободный полет, обычно продувается три вахты. Райслинг держал
вторую. Глушение реактора в те времена производилось вручную с помощью
масштабного верньера и монитора контроля опасности. Когда прибор
засветился красным, Райслинг попытался подкорректировать реактор -
безуспешно.
Джетмены не ждут - потому они и джетмены. Он задраил заглушку и
взялся выуживать "горячие" стержни щипцами. Погас свет, Райслинг продолжал
работу. Джетмен обязан знать машинное отделение, как язык знает зубы.
Райслинг мельком глянул поверх свинцового щита в тот момент, когда
погас свет. Голубое радиационное свечение ему ничуть не помогало; он
отдернул голову и продолжал удить на ощупь.
Закончив работу, он воззвал в переговорную трубу:
- Второй двигатель накрылся. И, задницы куриные, дайте сюда свет!
Свет там был - аварийная цепь, - но не для него. Голубой радиационный
мираж был последним, на что отреагировал его зрительный нерв.
Пока Пространство и время, крутясь, ставят звездный балет,
Слезы преодоленных мук серебряный сеют свет.
И башни истины, как всегда, охраняют Большой канал,
Никто отраженья хрупкие их не тронул, не запятнал.
Народа уставшего плоть и мысль сгинули без следа,
Хрустальные слезы былых богов вдаль унесла вода,
И в сердце Марса не стало сил, и хладен простор небес,
И воздух недвижимый пророчит смерть тем, кто еще не исчез...
Но Шпили и Башни в честь Красоты слагают свой мадригал,
Придут времена, и вернется она сюда, на Большой канал!
(Из сборника "Большой канал", с разрешения
"Люкс Транскрипшин, Лтд", Лондон и Луна-сити.)
На обратной петле Райслинга высадили на Марс в Сухих Водах, ребята
пустили шляпу по кругу, а шкипер сделал взнос в размере двухнедельного
заработка. Вот и все. Финиш. Еще один космический боз, которому не
посчастливилось рассчитаться сразу, когда сбежала удача. Один зимний месяц
- или около того - он просидел в Куда-Дальше? с изыскателями и археологами
и, вероятно, смог бы остаться навсегда в обмен на песни и игру на
аккордеоне. Но космонавты умирают, если сидят на месте; он заполучил место
на краулере до Сухих Вод, а оттуда - в Марсополис.
Во времена расцвета столица была хороша; заводы окаймляли Большой
канал по обоим берегам и мутили древние воды мерзостью отходов. И так было
до тех пор, пока Трехпланетный договор не запретил разрушение древних руин
во благо коммерции; но половина стройных сказочных башен была срыта, а
оставшиеся приспособлены под герметические жилища землян.
А Райслинг так и не увидел этих перемен, и никто не сказал ему о них;
когда он вновь "увидел" Марсополис, он представил его прежним, таким,
каким город был до того, как его рационализировали для бизнеса. Память у
Райслинга была хорошей. Он стоял на прибрежной эспланаде, где предавались
праздному покою великие Марсианской Древности, и видел, как красота
эспланады разворачивается перед его слепыми глазами - льдисто-голубая
равнина воды, не движимая прибоем, не тронутая бризом, безмятежно
отражающая резкие яркие звезды марсианского неба, а за водой - кружево
опор и летящие башни гения, слишком нежного для нашей громыхающей, тяжелой
планеты.
В результате возник "Большой канал".
Неуловимая перемена в миропонимании, давшая ему возможность видеть
красоту Марсополиса - где красоты больше не было, - повлияла не всю его
жизнь. Все женщины стали для него прекрасными. Он знал их по голосам и
подгонял внешность под звук. Ведь гадок душой тот, кто заговорит со слепым
иначе, чем ласково и дружелюбно; сварливые брюзги, не дающие мира мужьям,
даже те просветляли голоса для Райслинга.
Это населяло его мир красивыми женщинами и милосердными мужчинами.
"Прохождение темной звезды", "Волосы Вероники", "Смертельная песня
вудсовского кольта" и прочие любовные баллады были прямым следствием того,
что его помыслы не были запятнаны липовыми мишурными истинами. Это делало
его пробы зрелыми, превращало вирши в стихи, а иногда даже в поэзию.
Теперь у него была масса времени для размышлений, времени, чтобы
точнее подбирать слова и трепать стихи до тех пор, пока они как следуют не
споются у него в голове. Монотонный ритм "Реактивной песни" пришел к нему
не когда он сам был джетменом, а позже, когда он путешествовал на попутках
с Марса на Венеру и просиживал вахту со старым корабельным товарищем.
Когда все чисто, сдан отчет, вопросов больше нет,
Когда задраен шлюз, когда нам дан зеленый свет,
Зарплата - в норме, Бог - в душе, дорога - в никуда,
Когда кивает капитан, и грянул взлет, тогда
Верь двигателям!
Слушай рев,
Познай крушенье основ.
Почуй на твердой койке,
Что потроха все - в стойке,
Познай безумной дрожи власть,
Познай ракеты боль и страсть.
Познай экстаз ее! Отпад!
Стальные конусы торчат,
В них - двигатели!
В барах Венусбурга он пел новые песни и кое-что из старых. Кто-нибудь
пускал по кругу шапку; она возвращалась с обычной выручкой менестреля,
удвоенной или утроенной в знак признания доблести духа, скрытого за
повязкой на глазах.
Это была легкая жизнь. Любой космопорт был ему домом, любой корабль -
личным экипажем. Ни одному шкиперу не приходило в голову отказаться
поднять на борт лишнюю массу слепого Райслинга и помятого ящика с
аккордеоном; Райслинг мотался от Венусбурга до Лейпорта, Сухих Вод,
Нью-Шанхая и обратно, когда скулеж начинал доставать его.
Он никогда не приближался к Земле ближе орбитальной станции
Нью-Йорк-Верх. Даже подписывая контракт на "Песни космических дорог", он
сотворил свою закорючку в пассажирском лайнере где-то между Луна-сити и
Ганимедом. Горовиц, первый его издатель, проводил на борту второй медовый
месяц и услышал пение Райслинга на корабельной вечеринке. Горовиц на слух
узнавал достойное для издательского дела; полный состав "Песен" был напет
прямо на пленку в радиорубке того же корабля, прежде чем Горовиц позволил
Райслингу исчезнуть с горизонта. Следующие три тома были выжаты из
Райслинга в Венусбурге, куда Горовиц заслал своего агента, чтобы держал
Райслинга под градусом, пока тот не спел все, что вспомнил.
1 2 3 4