Мера эта оказалась действительно очень хорошей: бедное животное ободрилось и перестало дрожать.
– Рана моя – пустяки, – отвечала Сигамба. – Несколькими каплями крови я еще далеко не уплатила своего долга.
– Но в чем дело? – спросил Ральф. – Почему нас ждала смерть в Лощине Тигра?
– И зачем ты так измучила мою любимую лошадь? – добавил немного некстати Ян.
– Не сделай я этого, вас всех теперь не было бы уже в живых, – продолжала знахарка. – Впрочем, Ласточка осталась бы жива, но… от этого ей было бы не легче. Вот в чем дело. Часа полтора тому назад я узнала, что Черный Пит устроил засаду в лощине, через которую вы должны были проехать. Двадцать человек нанятых им разбойников должны были перебить всех вас, а Ласточку взять в плен. Чтобы предупредить вас, времени у меня осталось так мало, что только одна Стрела и могла помочь мне в этом, и я решилась взять ее. Она, и правда, оказалась стрелой: никакая другая лошадь не была бы в состоянии донести меня за час до Логовища Тигра… Когда я въехала в эту лощину, из кустов раздался крик: «Это черная колдунья! Она хочет предупредить Ботмара. Стреляй в нее!» Пули посыпались мне вслед градом, и одна из них попала в ногу… Но Великий Дух помог, и я доскакала до вас вовремя…
– Но ты истекаешь кровью! – вскричала Сузи. – И потом, эта пуля…
– Это пустяки… Я знаю, как вынуть ее, – перебила Сигамба и, оглянувшись вокруг, прибавила: – Принесите мне листьев вон того растения с красными цветами, которые горят как огонь. Вон они там, около болота. Я сама приложу их к ране, и кровь остановится, а пулю можно вынуть после.
Ральф поспешил исполнить просьбу нашей спасительницы и принес ей целый пучок какого-то широколиственного растения с ярко-красными чашками цветов. И действительно, как только Сигамба приложила это растение к своей ране, кровь сейчас же перестала течь. Приходилось только удивляться знанию этой маленькой дикарки каждого растения и умению пользоваться им!
По просьбе Сузи один из сопровождавших нас кафров посадил знахарку к себе на лошадь, и мы тронулись в путь, конечно, не через лощину, а по другой дороге. Этот путь был гораздо длиннее, зато совершенно безопасен.
К обеду мы благополучно прибыли домой. Вечером мы с Яном и Ральфом долго совещались, как поступить, чтобы обезвредить наконец Черного Пита. Сначала мы хотели подать на него жалобу в суд, но потом передумали. До Капштадта было несколько сот миль, и притом у нас имелось только два свидетеля преступного замысла Пита: кафр и неизвестно какого племени знахарка. Судьи едва ли поверили бы подобным свидетелям. Поэтому мы и порешили на том, что нужно оставить без внимания замысел Пита, тем более, что он, благодаря бдительности нашей зоркой телохранительницы, не удался.
Через некоторое время мы узнали, что наш враг продал свою ферму и уехал неизвестно куда: Ян и дети очень обрадовались этому известию. Они думали, что теперь навсегда избавились от преследований Пита; но мое сердце чуяло, что это вовсе не конец его преследованиям. Поэтому я торопила со свадьбой наших детей, чтобы Ральф имел законное право защищать Сузи от негодного человека.
Хорошо сознавая, что быть в доме двум женщинам на правах хозяек крайне неудобно, даже если они родная мать и дочь, мы с Яном решили отдать будущим молодым часть нашей земли, скота и людей и выстроить для них новый дом в нескольких милях от нашего, на берегу небольшой реки.
Во время стройки новобрачные будут жить в большом селении миль за пятьдесят от нас, у одной из моих двоюродных сестер, богатой и бездетной вдовы. Там они будут в первое время своей супружеской жизни в полной безопасности, находясь в населенной местности, и Черный Пит не осмелится их тронуть. А потом он примирится с мыслью, что Сузи потеряна для него, и забудет ее. Так мы по крайней мере думали, но не так случилось на самом деле.
Однажды вечером за неделю до свадьбы я пошла посмотреть, убрано ли полотно, которое белилось днем на солнце на луговине, близ хижины Сигамбы. Ночь была лунная, и я отправилась без фонаря.
Подойдя к луговине, я услыхала тихое и странное пение, доносившееся со стороны жилища Сигамбы. Я остановилась, прислушалась и сейчас же узнала голос знахарки. Напев был так печален, что у меня надрывалось сердце. Слов песни я не поняла, но мне показалось, будто в ней упоминалось имя Сузи.
Сильно заинтересованная, я подошла поближе и увидела Сигамбу сидящей на камне, около хижины. Лицо знахарки было освещено бледным светом луны, падавшим сквозь вершины деревьев, окружавших хижины. Перед знахаркой, на другом камне, стояла деревянная чаша, наполненная до краев водой. Знахарка пристально глядела в чашу и, тихо раскачиваясь, пела свою печальную песню.
Вдруг она, как будто увидав в чаше что-то страшное, отскочила от нее, перестала петь и громко, болезненно застонала.
Я догадалась, что застала ее за колдовством, и хотела было крикнуть, чтобы она оставила это нечестивое занятие, но меня одолело любопытство: мне очень захотелось узнать, что могла колдунья видеть в воде горшка и почему она упоминала имя Сузи в своей песне. Поэтому я подошла к знахарке и резко спросила:
– Что это ты делаешь, Сигамба?
Хоть мой приход и вопрос были совершенно внезапны, однако знахарка не только не испугалась и не вскрикнула, как сделала бы на ее месте любая другая порядочная женщина, но даже не вздрогнула и спокойно ответила:
– Я читала судьбу Ласточки и всех близких ей.
– Где же ты читала это? – продолжала я.
– Вот здесь, – указала она на чашку с водой.
Я с любопытством взглянула в чашу и увидала на дне ее белый песок, поверх которого лежали пять кружков зеркального стекла разной величины, но правильной круглой формы, как монеты. Самый большой кружок находился посередине остальных, расположенных вокруг него крестообразно.
– Вот это Ласточка, – объяснила мне Сигамба, указывая на большой кружок, – наверху – ее будущий муж, направо – отец, налево – мать, а внизу – Сигамба. Кружки эти от большого стекла, которое показывает лица людей. Мне дала его Ласточка, а я расколола его на пять частей и сделала их круглыми, потому что природа любит все круглое. Видите, они расположены в чаше так, как вот те звезды на небе.
Меня пробирала дрожь при виде этого колдовства, но я скрыла свой страх и сказала с деланным смехом:
– Что за глупая игра у тебя, Сигамба!
– Это совсем не игра, и тот, у кого двойное зрение, может много увидеть в этой чаше, – совершенно спокойно, без малейшей обиды в голосе, проговорила Сигамба. – У вас нет такого зрения, и вы не можете ничего увидеть, а баас может. Позовите бааса. Он посмотрит и расскажет все, что увидит, потому что одной мне вы не поверите.
Мне стало очень досадно, что Ян, которого я, не в обиду будь ему сказано, считала гораздо глупее себя (хотя это вовсе не мешало мне уважать и любить его), может видеть то, чего не могу я, но я все-таки пошла и привела его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40