Я уверена, что очень скоро он отличится, и мы получим возможность порадовать его званием азнаура.
– Не могу, – сказал Липарит и опустил голову. – Потерять Нино для меня всё равно, что остаться без света. Но я должен лепить металл и зажигать искры в камне. Без этого мне не жить.
– Мои внуки будут азнаурами, – в третий раз повторил старый воин.
Тамар бросила растерянный взгляд на супруга.
– Желание воина, не щадившего жизни в битвах за родину, следует уважать, – твёрдо произнёс Давид Сослани. – Посему царь царей Незакатное Солнце Тамар повелевает так.
Давид возвысил голос. Сквозь толпу, теснившуюся за его креслом, пробился писец личного ведомства с листом пергамента и чернильницей наготове.
– Я, царь царей самодержица Тамар, повелеваю, – принялся говорить Давид слова указа. – Всех детей, рождённых от брака Липарита Ошкнели, златоваятеля, и Нино, дочери Реваза Мтбевари, как мальчиков, так и девочек, считать потомственными азнаурами, внуками азнаура, начальника крепости. Твёрдо сие и нерушимо, и никто не изменит нашего повеления.
Писец закончил писать, с низким поклоном передал перо царю царей. Тамар поставила свою подпись.
– От счастья такого в груди разорвётся сердце! – вскричал Липарит.
– За невестой до вечера повремени приезжать. Вперёд сам отправлюсь. Разбойника, выпущенного на свободу, заодно заберёшь, – зло проговорил старый воин. Хромая, ушёл без поклона.
– Грозный у мастера будет тесть, – рассмеялся Давид.
Стоявшие близко увидели, что лик Тамар просветлел, и принялись вторить весёлому смеху.
Народ долго не покидал поле. Длили люди последний праздничный день. Завтра руки возьмутся за плуг, кирку и зубило, а сегодня пусть дудят музыканты в стародавние дудки, пусть выплясывают на канатах под небом бесстрашные канатоходцы-плясуны. Даже вельможи и девушки свиты не покинули пёстрые от ковров ступени помоста.
Михейка разыскал Шота. Но тот разговаривал с седобородым монахом, ростом и дородностью напоминавшим Евсю. Нарушать чужую беседу не полагалось, и Михейка остановился поодаль. Главное, что времени было в обрез.
– Незакатное Солнце царица Тамар три замка за лето и осень меняет, – говорил Шота. – На рассвете Тмогви покинем, отправимся дальше на юг. Я с неразлучными своими спутниками расстаюсь только на ночь. – Шота указал на пенал и чернильницу у него на поясе. – Придворный поэт мало чем отличается от бродячего стихотворца, также кочует с места на место. В суете живём.
– Мелкая суета подчас забирается даже в монастырские кельи, – ответил монах и вдруг в голос расхохотался. – Представь, дорогой Шота, не далее, как сегодня утром, похитили мою рясу. С чужого плеча пришлось на себя надеть. Диковинный вор забрался, однако, в келью: бесценные книги и светильники из серебра оставил без внимания, а на старую рясу позарился.
– Да ведь это Юрий Андреевич! – неожиданно для себя воскликнул Михейка.
Шота обернулся, с неодобрением посмотрел.
– Прости, господин Шота, что разговор перебил, по нечаянности вышло. Только дело у меня важное.
– Если дело, то слушаю, Микаэл. Господин Иванэ Шавтели, должно быть, нам разрешит.
– Помнишь, ты хотел, чтобы русские письмена переложили для тебя на грузинскую речь?
– Помню, и моё желание со временем не уменьшилось.
– Такой человек нашёлся.
– Где он? Веди нас скорее.
– Он заточён в новых пещерах Вардзии. Его охраняет стража.
– Кто же этот человек? – в изумлении спросил Шота.
– Князь и государь Гиорги Русский.
Наступило длительное молчание.
– Речь идёт о великой воинской поэме. Чахрухадзе познакомили с ней на Руси, – проговорил наконец Шота, обернувшись к своему собеседнику.
– И поэт Шота Руставели очень хочет увидеть человека, который мог бы ему рассказать об искусстве стихосложения другого народа? – живо спросил монах.
– Превыше всего на свете.
– Если узник в самом деле в монастыре, я помогу устроить с ним встречу.
– Великодушный порыв свидетельствует о дружественном расположении великого Шавтели к безвестному Шота. Но разве я осмелюсь отправиться к тому, кто попал в заточение, с праздным намерением побеседовать о стихах?
– Господин Шота, всё равно, о чём говорить, только пойди, передай государю вот это, – Михейка выхватил из-за пояса бронзовую пластину. Руки дрожали от нетерпения.
«Мальчонка – русский. Как я раньше не догадался, когда услышал, что он поёт песню про русского витязя. Должно быть, он ищет способ помочь своему государю. Могу ли я вступить с ним в союз?» Тыльной стороной ладони Шота провёл от виска к подбородку и после недолгого замешательства произнёс про себя твёрдо: «Рыцарь приходит на помощь рыцарю, умирающему от жажды и ран, даже если тот оказывается из стана врага. Неволя на чужбине хуже, чем смерть от жажды и ран. И не поступили бы Автандил, Тариэл и Фридон по-другому».
– Хорошо, Микаэл, передам, – сказал Шота вслух.
Михейка обернул пластину лоскутом красного шёлка.
– Спасибо тебе, господин Шота.
Второй разговор у Михейки произошёл с Липаритом.
– Как выпустят Евсю, вели, чтобы сразу отправился в тайности к тётушке Этери и безвыходно меня дожидался. К ночи коня для него приведу, – торопливо сказал Михейка.
– Разве ты не поедешь со мной? – удивился Липарит.
– Дело важное предстоит выполнить.
Липарит поднял глаза. Встретился с долгим ответным взглядом.
– Что задумал ты, Микаэл?
– Передай господину Бека, что ушёл я. Ещё скажи, что вовек буду помнить его доброту и мудрые наставления. В знак того, что правду сказал, клятву кровью даю.
Михейка вырвал из ножен клинок, полоснул левую руку.
– Как падает кровь на землю, так обещаю откинуть воинское оружие, когда выйдет тому возможность. Кинжал и стрелы сменю на молоток и чеканы.
Липарит хотел закричать: «Что ты делаешь?», хотел сказать: «Останься, без нас пропадёшь». Но ничего этого он не сказал, только крепко обнял мальчонку.
– Прощай, Микаэл. Если беда случится, помни – в Тбилиси второй твой дом.
– Когда возьму орудия в руки, первое, что выбью на металле или, случится, на камне, как поднимался на небо полководец Александр Великий. «Кто тебя научил?» – спросят люди. «Мой старший брат», – отвечу им я.
Михейка ушёл, но, не сделав и трёх шагов, воротился.
– Для Нино бронзу с рисунком припас, да пришлось с подарком расстаться, – сказал он смущённо. – Передай, чтобы помнила. Через тебя она мне сестрой доводится.
– Будь счастлив, мой мальчик, на твоей далёкой лесной родине.
«Давно Липарит и господин Бека про меня догадались. Молчали из благородства и доброты», – подумал Михейка. Он поклонился по-русски, поясным низким поклоном, коснувшись рукой земли, и скрылся в толпе.
Глава XVIII
ТРИ ВСАДНИКА НА РАССВЕТЕ
Юрий Андреевич сидел на ковре, склонив голову и обхватив руками поднятые колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Не могу, – сказал Липарит и опустил голову. – Потерять Нино для меня всё равно, что остаться без света. Но я должен лепить металл и зажигать искры в камне. Без этого мне не жить.
– Мои внуки будут азнаурами, – в третий раз повторил старый воин.
Тамар бросила растерянный взгляд на супруга.
– Желание воина, не щадившего жизни в битвах за родину, следует уважать, – твёрдо произнёс Давид Сослани. – Посему царь царей Незакатное Солнце Тамар повелевает так.
Давид возвысил голос. Сквозь толпу, теснившуюся за его креслом, пробился писец личного ведомства с листом пергамента и чернильницей наготове.
– Я, царь царей самодержица Тамар, повелеваю, – принялся говорить Давид слова указа. – Всех детей, рождённых от брака Липарита Ошкнели, златоваятеля, и Нино, дочери Реваза Мтбевари, как мальчиков, так и девочек, считать потомственными азнаурами, внуками азнаура, начальника крепости. Твёрдо сие и нерушимо, и никто не изменит нашего повеления.
Писец закончил писать, с низким поклоном передал перо царю царей. Тамар поставила свою подпись.
– От счастья такого в груди разорвётся сердце! – вскричал Липарит.
– За невестой до вечера повремени приезжать. Вперёд сам отправлюсь. Разбойника, выпущенного на свободу, заодно заберёшь, – зло проговорил старый воин. Хромая, ушёл без поклона.
– Грозный у мастера будет тесть, – рассмеялся Давид.
Стоявшие близко увидели, что лик Тамар просветлел, и принялись вторить весёлому смеху.
Народ долго не покидал поле. Длили люди последний праздничный день. Завтра руки возьмутся за плуг, кирку и зубило, а сегодня пусть дудят музыканты в стародавние дудки, пусть выплясывают на канатах под небом бесстрашные канатоходцы-плясуны. Даже вельможи и девушки свиты не покинули пёстрые от ковров ступени помоста.
Михейка разыскал Шота. Но тот разговаривал с седобородым монахом, ростом и дородностью напоминавшим Евсю. Нарушать чужую беседу не полагалось, и Михейка остановился поодаль. Главное, что времени было в обрез.
– Незакатное Солнце царица Тамар три замка за лето и осень меняет, – говорил Шота. – На рассвете Тмогви покинем, отправимся дальше на юг. Я с неразлучными своими спутниками расстаюсь только на ночь. – Шота указал на пенал и чернильницу у него на поясе. – Придворный поэт мало чем отличается от бродячего стихотворца, также кочует с места на место. В суете живём.
– Мелкая суета подчас забирается даже в монастырские кельи, – ответил монах и вдруг в голос расхохотался. – Представь, дорогой Шота, не далее, как сегодня утром, похитили мою рясу. С чужого плеча пришлось на себя надеть. Диковинный вор забрался, однако, в келью: бесценные книги и светильники из серебра оставил без внимания, а на старую рясу позарился.
– Да ведь это Юрий Андреевич! – неожиданно для себя воскликнул Михейка.
Шота обернулся, с неодобрением посмотрел.
– Прости, господин Шота, что разговор перебил, по нечаянности вышло. Только дело у меня важное.
– Если дело, то слушаю, Микаэл. Господин Иванэ Шавтели, должно быть, нам разрешит.
– Помнишь, ты хотел, чтобы русские письмена переложили для тебя на грузинскую речь?
– Помню, и моё желание со временем не уменьшилось.
– Такой человек нашёлся.
– Где он? Веди нас скорее.
– Он заточён в новых пещерах Вардзии. Его охраняет стража.
– Кто же этот человек? – в изумлении спросил Шота.
– Князь и государь Гиорги Русский.
Наступило длительное молчание.
– Речь идёт о великой воинской поэме. Чахрухадзе познакомили с ней на Руси, – проговорил наконец Шота, обернувшись к своему собеседнику.
– И поэт Шота Руставели очень хочет увидеть человека, который мог бы ему рассказать об искусстве стихосложения другого народа? – живо спросил монах.
– Превыше всего на свете.
– Если узник в самом деле в монастыре, я помогу устроить с ним встречу.
– Великодушный порыв свидетельствует о дружественном расположении великого Шавтели к безвестному Шота. Но разве я осмелюсь отправиться к тому, кто попал в заточение, с праздным намерением побеседовать о стихах?
– Господин Шота, всё равно, о чём говорить, только пойди, передай государю вот это, – Михейка выхватил из-за пояса бронзовую пластину. Руки дрожали от нетерпения.
«Мальчонка – русский. Как я раньше не догадался, когда услышал, что он поёт песню про русского витязя. Должно быть, он ищет способ помочь своему государю. Могу ли я вступить с ним в союз?» Тыльной стороной ладони Шота провёл от виска к подбородку и после недолгого замешательства произнёс про себя твёрдо: «Рыцарь приходит на помощь рыцарю, умирающему от жажды и ран, даже если тот оказывается из стана врага. Неволя на чужбине хуже, чем смерть от жажды и ран. И не поступили бы Автандил, Тариэл и Фридон по-другому».
– Хорошо, Микаэл, передам, – сказал Шота вслух.
Михейка обернул пластину лоскутом красного шёлка.
– Спасибо тебе, господин Шота.
Второй разговор у Михейки произошёл с Липаритом.
– Как выпустят Евсю, вели, чтобы сразу отправился в тайности к тётушке Этери и безвыходно меня дожидался. К ночи коня для него приведу, – торопливо сказал Михейка.
– Разве ты не поедешь со мной? – удивился Липарит.
– Дело важное предстоит выполнить.
Липарит поднял глаза. Встретился с долгим ответным взглядом.
– Что задумал ты, Микаэл?
– Передай господину Бека, что ушёл я. Ещё скажи, что вовек буду помнить его доброту и мудрые наставления. В знак того, что правду сказал, клятву кровью даю.
Михейка вырвал из ножен клинок, полоснул левую руку.
– Как падает кровь на землю, так обещаю откинуть воинское оружие, когда выйдет тому возможность. Кинжал и стрелы сменю на молоток и чеканы.
Липарит хотел закричать: «Что ты делаешь?», хотел сказать: «Останься, без нас пропадёшь». Но ничего этого он не сказал, только крепко обнял мальчонку.
– Прощай, Микаэл. Если беда случится, помни – в Тбилиси второй твой дом.
– Когда возьму орудия в руки, первое, что выбью на металле или, случится, на камне, как поднимался на небо полководец Александр Великий. «Кто тебя научил?» – спросят люди. «Мой старший брат», – отвечу им я.
Михейка ушёл, но, не сделав и трёх шагов, воротился.
– Для Нино бронзу с рисунком припас, да пришлось с подарком расстаться, – сказал он смущённо. – Передай, чтобы помнила. Через тебя она мне сестрой доводится.
– Будь счастлив, мой мальчик, на твоей далёкой лесной родине.
«Давно Липарит и господин Бека про меня догадались. Молчали из благородства и доброты», – подумал Михейка. Он поклонился по-русски, поясным низким поклоном, коснувшись рукой земли, и скрылся в толпе.
Глава XVIII
ТРИ ВСАДНИКА НА РАССВЕТЕ
Юрий Андреевич сидел на ковре, склонив голову и обхватив руками поднятые колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41