Года в жёнах не проходила, как оказалась вдовой. Неутешным, сказывали, было её горе.
– Русудан, тётка царицы Тамар? – спросил Чахрухадзе.
– О ней речь.
– Не может быть. Всем известно, что царица Русудан была супругой хорасанского владыки.
– Выходит, что по второму разу в Хорасан замуж выдали. – Кузьма отыскал на странице нужные строки, переложил про себя на греческий, вслух произнёс:
– Князь Изяслав Мстиславович взял из Обез в жёны себе царёву дочь. Год указан тысяча сто пятьдесят четвёртый.
– В тот год я только родился, помнить не мог.
– Память книжья прочней человеческой. Записанное – вечно живёт. Однако я слышал, что гость любопытствует разузнать о походе Игоря Новгород-Северского. В тысяча сто восемьдесят пятом году был поход.
Кузьма раскрыл летописный свод на последних исписанных страницах, далее следовали незаполненные листы.
– Это – князь Игорь, – указал на рисунок Кузьма. – Он на коне и ранен в левую руку. Стрелы мечет брат его Всеволод. «Яр туром» его называют за безудержную отвагу. Но не буду сбивать тебя с чувства словами. Смотри.
Летучие чёрные линии и разноцветные пятна – красные, зелёные, жёлтые – складывались в фигуры воинов, одержимых битвой. Сражались пешие, бились и на конях. Над головами реяли стяги: русские с крестом, половецкие с рогатым полумесяцем. Копья молниями прорезали желтоватую поверхность листа, стрелы висели чёрными тучами. Быстрые сцены, словно увиденные на скаку, следовали одна за другой и собирались в единое действо. Длился бой, смертный, жестокий. Чахрухадзе стало казаться, что можно расслышать лязг мечей, вскрики раненых, треск ломавшихся копий. Но вот и последний рисунок. Он отличен от остальных. На прежних действие происходило, на этом к действию лишь готовились. Два знатных воина собрались вскочить на коней. Один ухватил лошадь за холку, другой вдел ногу в левое стремя. Правое поддерживал коленопреклонённый оруженосец и, что удивительно, не столько оказывал помощь своему господину, сколько стремился привлечь внимание к стременам.
– После того как князей неудача постигла, в тот же год ударил по струнам вещий воин-песнотворец, и услышала его Русь.
Кузьма указал узловатым пальцем на рисованные стремена:
– Великой храбростью отличались воины княжьих дружин.
Под трубами повиты,
под шлемами взлелеяны,
с конца копья вскормлены,
пути им ведомы,
овраги им знаемы,
луки у них натянуты,
колчаны отворены,
сабли изострены.
Песенные строки Кузьма проговорил по-русски. Слов понять Чахрухадзе не мог. Но звуковой лад он расслышал.
Движение строк напомнило мерную рысь: скачет отряд, тешатся всадники удалой, воинской песней.
– Одно плохо, – по-гречески продолжил Кузьма. – Захотели Игорь и брат его Всеволод помериться силами с половецким войском в особицу, не созвав остальных. Возжелали князья дойти до края степей, зачерпнуть шеломами воду из Дона. В одиночку идти – общее дело порушить, полки, как скошенную траву, под копыта вражьей конницы положить. Так и вышло. В первом бою князья победили. По второму разу возле реки Каялы сошлись. Половцев собралось видимо-невидимо. Тьма. Перед несметной ратью одним, без подмоги, как устоять?
С раннего утра до вечера,
с вечера до света летят стрелы калёные,
гремят сабли о шлемы,
трещат копья булатные
в поле незнаемом,
среди земли Половецкой.
Чёрная земля под копытами костьми была засеяна и кровью полита: горем взошли они по Русской земле.
Однако неладное произошло, – спохватился Кузьма. – Я в увлечении заговорил на языке гостю чужом.
– О, продолжай, пожалуйста. Стихи воздействуют на душу подобно музыке. Но скажи, кого воспевает поэт – князя Игоря?
– Нет, не одного Игоря, – подумав, ответил Кузьма. – Хотя много о нём сказывается-поётся: как решил единолично в поход идти, как бился вместе с дружиной, не пожелав спасения одному себе, в плен попал и бежал из неволи. Супруга его, дочь Ярослава Осмомысла Галицкого, вымолила князя у солнца, Днепра и ветра. Песнотворец величает её ласково Ярославной, по имени отца, по отчеству.
– Значит, взоры поэта прикованы прежде всего к страждущей и верной супруге?
– Нет, не к одной Ярославне. Набатом прогремели слова, что вложил песнотворец в уста Святослава, великого князя Киевского. Обратился великий князь к двенадцати русским князьям с призывом. Никого из могучих князей не забыл. У Всеволода Юрьевича Владимирского дружины способны Волгу вёслами расплескать. Дон шеломами вычерпать. Если выставит Ярослав Осмомысл Галицкий все полки, то покрепче железных ворот преградит дорогу врагу.
Вступите же, господа, в золотые стремена,
за обиду сего времени,
за землю русскую,
за раны Игоревы,
буйного Святославовича.
Кузьма перевёл дыхание.
Вновь указал на рисунок с чётко обозначенными стременами.
– Чтобы гостю понятно было, так я скажу: песнотворец устами великого князя призвал всех князей вступать в стремя для дальних походов одновременно. Вместе – не порознь действовать. Слово, песнотворцем произнесённое, помчалось по всей Руси, как огонь на ветру. Стремя сделалось знаком единства, в летопись перешло.
– Как замечательно ты сказал: «Слово поэта – огонь на ветру». Великим смыслом наполнено сказанное, до конца дней в душе сохраню. Так, значит, главный герой – Киевский князь?
– Нет, не он.
– Кто же тогда, если не Игорь, не супруга его княгиня и не великий князь?
– Сама земля Русская, от края её и до края. К ней все чувства обращены. Песнотворец обернулся соколом или орлом, под облака взмыл, увидел земли бескрайние, реки могучие, города устроенные, немеренные леса. Он заглянул зорким оком во времена стародавние, минувшие. Возвернулся в сегодняшний день. Увидел, что люди нуждаются в мире, земля родная – в защите. Ещё он увидел, что земля со своим народом единым дыханием живёт, единой болью болеет, единой ликует радостью. Птицы и звери удерживали князя Игоря от необдуманного похода. Небо грозу наслало, солнце затмилось средь бела дня. Не послушался князь. На чужбине звери и птицы враждебными стали. Дождь не струями водяными – стрелами пролился. Степная трава копыта коня опутывала, когда князь уходил из неволи. Вот мчатся Гзак с Кончаком, половецкие ханы, по следу за Игорем. Притихла степь, притаились птицы, одни змеи-полозы переползают с места на место.
Тогда вороны не граяли,
галки примолкли,
сороки не стрекотали,
только полозы ползали.
«По-о-лозы по-о-олзали», – протянул Кузьма последнюю строку.
По-настоящему, гусельным перезвоном сопровождаться был должен песенный сказ.
Заворожили Чахрухадзе звуки-звоны. Взяли в плен мерные строки, то и дело менявшие поступь, созвучные друг с другом слова. Он покинул книгохранилище с желанием прочитать поэму, переложенную от первой до последней строки на грузинский язык, как были переложены греческие и арабские книги или персидская поэма «Вис и Рамин».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Русудан, тётка царицы Тамар? – спросил Чахрухадзе.
– О ней речь.
– Не может быть. Всем известно, что царица Русудан была супругой хорасанского владыки.
– Выходит, что по второму разу в Хорасан замуж выдали. – Кузьма отыскал на странице нужные строки, переложил про себя на греческий, вслух произнёс:
– Князь Изяслав Мстиславович взял из Обез в жёны себе царёву дочь. Год указан тысяча сто пятьдесят четвёртый.
– В тот год я только родился, помнить не мог.
– Память книжья прочней человеческой. Записанное – вечно живёт. Однако я слышал, что гость любопытствует разузнать о походе Игоря Новгород-Северского. В тысяча сто восемьдесят пятом году был поход.
Кузьма раскрыл летописный свод на последних исписанных страницах, далее следовали незаполненные листы.
– Это – князь Игорь, – указал на рисунок Кузьма. – Он на коне и ранен в левую руку. Стрелы мечет брат его Всеволод. «Яр туром» его называют за безудержную отвагу. Но не буду сбивать тебя с чувства словами. Смотри.
Летучие чёрные линии и разноцветные пятна – красные, зелёные, жёлтые – складывались в фигуры воинов, одержимых битвой. Сражались пешие, бились и на конях. Над головами реяли стяги: русские с крестом, половецкие с рогатым полумесяцем. Копья молниями прорезали желтоватую поверхность листа, стрелы висели чёрными тучами. Быстрые сцены, словно увиденные на скаку, следовали одна за другой и собирались в единое действо. Длился бой, смертный, жестокий. Чахрухадзе стало казаться, что можно расслышать лязг мечей, вскрики раненых, треск ломавшихся копий. Но вот и последний рисунок. Он отличен от остальных. На прежних действие происходило, на этом к действию лишь готовились. Два знатных воина собрались вскочить на коней. Один ухватил лошадь за холку, другой вдел ногу в левое стремя. Правое поддерживал коленопреклонённый оруженосец и, что удивительно, не столько оказывал помощь своему господину, сколько стремился привлечь внимание к стременам.
– После того как князей неудача постигла, в тот же год ударил по струнам вещий воин-песнотворец, и услышала его Русь.
Кузьма указал узловатым пальцем на рисованные стремена:
– Великой храбростью отличались воины княжьих дружин.
Под трубами повиты,
под шлемами взлелеяны,
с конца копья вскормлены,
пути им ведомы,
овраги им знаемы,
луки у них натянуты,
колчаны отворены,
сабли изострены.
Песенные строки Кузьма проговорил по-русски. Слов понять Чахрухадзе не мог. Но звуковой лад он расслышал.
Движение строк напомнило мерную рысь: скачет отряд, тешатся всадники удалой, воинской песней.
– Одно плохо, – по-гречески продолжил Кузьма. – Захотели Игорь и брат его Всеволод помериться силами с половецким войском в особицу, не созвав остальных. Возжелали князья дойти до края степей, зачерпнуть шеломами воду из Дона. В одиночку идти – общее дело порушить, полки, как скошенную траву, под копыта вражьей конницы положить. Так и вышло. В первом бою князья победили. По второму разу возле реки Каялы сошлись. Половцев собралось видимо-невидимо. Тьма. Перед несметной ратью одним, без подмоги, как устоять?
С раннего утра до вечера,
с вечера до света летят стрелы калёные,
гремят сабли о шлемы,
трещат копья булатные
в поле незнаемом,
среди земли Половецкой.
Чёрная земля под копытами костьми была засеяна и кровью полита: горем взошли они по Русской земле.
Однако неладное произошло, – спохватился Кузьма. – Я в увлечении заговорил на языке гостю чужом.
– О, продолжай, пожалуйста. Стихи воздействуют на душу подобно музыке. Но скажи, кого воспевает поэт – князя Игоря?
– Нет, не одного Игоря, – подумав, ответил Кузьма. – Хотя много о нём сказывается-поётся: как решил единолично в поход идти, как бился вместе с дружиной, не пожелав спасения одному себе, в плен попал и бежал из неволи. Супруга его, дочь Ярослава Осмомысла Галицкого, вымолила князя у солнца, Днепра и ветра. Песнотворец величает её ласково Ярославной, по имени отца, по отчеству.
– Значит, взоры поэта прикованы прежде всего к страждущей и верной супруге?
– Нет, не к одной Ярославне. Набатом прогремели слова, что вложил песнотворец в уста Святослава, великого князя Киевского. Обратился великий князь к двенадцати русским князьям с призывом. Никого из могучих князей не забыл. У Всеволода Юрьевича Владимирского дружины способны Волгу вёслами расплескать. Дон шеломами вычерпать. Если выставит Ярослав Осмомысл Галицкий все полки, то покрепче железных ворот преградит дорогу врагу.
Вступите же, господа, в золотые стремена,
за обиду сего времени,
за землю русскую,
за раны Игоревы,
буйного Святославовича.
Кузьма перевёл дыхание.
Вновь указал на рисунок с чётко обозначенными стременами.
– Чтобы гостю понятно было, так я скажу: песнотворец устами великого князя призвал всех князей вступать в стремя для дальних походов одновременно. Вместе – не порознь действовать. Слово, песнотворцем произнесённое, помчалось по всей Руси, как огонь на ветру. Стремя сделалось знаком единства, в летопись перешло.
– Как замечательно ты сказал: «Слово поэта – огонь на ветру». Великим смыслом наполнено сказанное, до конца дней в душе сохраню. Так, значит, главный герой – Киевский князь?
– Нет, не он.
– Кто же тогда, если не Игорь, не супруга его княгиня и не великий князь?
– Сама земля Русская, от края её и до края. К ней все чувства обращены. Песнотворец обернулся соколом или орлом, под облака взмыл, увидел земли бескрайние, реки могучие, города устроенные, немеренные леса. Он заглянул зорким оком во времена стародавние, минувшие. Возвернулся в сегодняшний день. Увидел, что люди нуждаются в мире, земля родная – в защите. Ещё он увидел, что земля со своим народом единым дыханием живёт, единой болью болеет, единой ликует радостью. Птицы и звери удерживали князя Игоря от необдуманного похода. Небо грозу наслало, солнце затмилось средь бела дня. Не послушался князь. На чужбине звери и птицы враждебными стали. Дождь не струями водяными – стрелами пролился. Степная трава копыта коня опутывала, когда князь уходил из неволи. Вот мчатся Гзак с Кончаком, половецкие ханы, по следу за Игорем. Притихла степь, притаились птицы, одни змеи-полозы переползают с места на место.
Тогда вороны не граяли,
галки примолкли,
сороки не стрекотали,
только полозы ползали.
«По-о-лозы по-о-олзали», – протянул Кузьма последнюю строку.
По-настоящему, гусельным перезвоном сопровождаться был должен песенный сказ.
Заворожили Чахрухадзе звуки-звоны. Взяли в плен мерные строки, то и дело менявшие поступь, созвучные друг с другом слова. Он покинул книгохранилище с желанием прочитать поэму, переложенную от первой до последней строки на грузинский язык, как были переложены греческие и арабские книги или персидская поэма «Вис и Рамин».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41