Дорожка вела к калитке.
– Скорее, чего копаешься, – нетерпеливо шептал Цибао, пока Гаоэр возился с ключом.
– Успеете, никуда от вас город не денется.
Наконец калитка открылась, они выбежали в узкий проход и побежали задворками. Со стороны могло показаться, что двое мальчиков-слуг в одинаковых синих рубахах торопятся с поручением.
– Далеко ли бежим? – спросил на ходу Гаоэр.
– На рынок, – также на ходу коротко ответил Цибао.
– Дело у нас там какое, что ли?
– Самое главное дело.
Позади остались тихие улицы, горбатый узорчатый мост, оживлённая проезжая часть, идущая от городских ворот. Уже выгибался навстречу многолюдный и шумный мост «торгуем сластями», за ним начинался рынок. Внезапно толпа на мосту расступилась, словно её разделил надвое хлынувший с гор ручей. В освободившемся проходе появились четыре стражника. Между ними со связанными руками и с деревянной колодкой-кангой на шее шёл юный актёр. Вчера он вихрем носился по сцене, сегодня неуверенно переставлял ноги. Из-за канги, охватившей шею огромным, шире плеч воротником, он не видел, куда ступал. А на канге возле щеки своего хозяина сидел горностай – небольшой чёрно-бурый зверёк с белым животиком и чёрной кисточкой на хвосте. Бусинки глаз перекатывались из стороны в сторону.
Зверёк на канге смеха ни у кого не вызвал.
– Расселся, словно в коляске. Не ведает, несмышлёный, в какую беду угодил хозяин.
– Невинных хватают. За песню в тюрьму волокут.
– Что за песня, просветите, пожалуйста?
– Про мышь-обжору. Вчера на рынке пел.
– Донёс какой-нибудь негодяй. Забьют теперь палками.
Говорили все шёпотом, стояли понуро, стараясь не глядеть друг на друга. Цибао прижался к какой-то лавчонке. Он готов был вдавиться в стену, превратиться в собственную течь, лишь бы арестованный его не узнал и не окликнул. Когда мрачная процессия скрылась за поворотом и мост «Торгуем сластями» вернулся к своей суматошной жизни, Цибао с ужасом понял, что испугался он за себя, хотя наступил момент испугаться за брата.
– Я предатель и трус, – прошептал он одеревеневшими губами. Слёзы брызнули из глаз, и он побежал домой, не разбирая дороги.
Гаоэр чуть не силой заставил своего господина свернуть на боковые улицы. Когда вернулись домой, с трудом уговорил переодеться, вымыть лицо и привести в порядок причёску. Цибао рвался к сестре. Отца и мать он любил почтительной сыновней любовью. Сестру считал своим другом. Как он останется без неё, когда сестру просватают и она переедет в дом мужа?
– Я предатель и трус, – с такими словами Цибао вбежал в покои сестры.
Янь Либэнь. Император. Живопись на шёлке. VII век.
В узком золотисто-коричневом платье, под цвет яшмовых шпилек в причёске, сестра сидела на низкой скамейке возле окна с вышиванием в руках. Девочки-служанки разматывали разноцветный шёлк и вдевали нити в иголки. При виде младшего господина, ворвавшегося словно безумный, девочки бросили пряжу и убежали. Сестра усадила Цибао рядом с собой.
– Расскажи, что случилось? На тебе лица нет.
– Помнишь, пять лет назад, когда меня привезли из леса, я всё время просил отыскать бамбуковую дощечку? Все решили, что я брежу, и только ты мне поверила.
– Конечно помню. Рваную кофту, по счастью, не выкинули, думали, что понадобится на суде, как улика, и щепку я обнаружила за подкладкой рукава. Ты весь затрясся от радости, будто к тебе вернулась потерянная драгоценность или чудодейственный талисман.
– Ни то ни другое. Это – знак братства, прочного, как бамбук, и неуязвимого, как ветер. Я сам написал иероглиф «фэн», когда старший брат произнёс слова клятвы. Так вот, сегодня я встретил среднего брата и сделал вид, что незнаком с ним. Теперь мне осталось броситься от стыда в колодец или вонзить в горло нож.
– От мёртвого мало прока. Исправить ошибку способен только живой. Но я до сих пор не пойму, что же случилось?
Цибао принялся рассказывать, как он увидел на сцене танцовщика, когда тот изображал крестьянина.
– У него пальцы тонкие, как побеги бамбука. Мне показалось, что я уже видел такие. Он запел – и голос звучал знакомо. Потом господин Ни Цзань сказал, что облик актёра меняется, как тень от бамбука, когда его треплет ветер. Ветер – знак нашего братства, и я стал думать о той, другой, жизни в доме у старика-торговца. Если бы не старшие братья, я бы там умер.
– Перестань терзать себя мучительными воспоминаниями. Ты сделал, что мог. Отец по твоей просьбе пытался отыскать мальчиков. Но это оказалось так же невозможно, как отыскать в океане капли дождя.
Цибао поднял расширенные от горя глаза:
– Среднего брата арестовали, а я испугался и спрятался.
Он рассказал всё по порядку, нисколько не пощадив себя. Когда он закончил, наступило тягостное молчание.
– Даже ты, сестрица, презираешь меня – а что бы сказали братья? – По щекам Цибао покатились слёзы.
– Как ты мог подумать, что я тебя презираю? – поспешила проговорить сестра. – В древних книгах написано: «Храбрость не даётся от рождения, храбрость взращивают в себе, как рисовый росток». Я молчала, потому что думала, чем отвратить беду. И вот послушай, какой созрел у меня план.
Цибао промокнул слёзы концом рукава и с надеждой посмотрел на сестру.
– Хорошо, что ты не окликнул названого брата. Если б ты выдал себя, тебя привлекли бы к допросу, возможно, заточили в тюрьму. Сейчас ты на свободе и можешь действовать.
– Как действовать? Отец на правительственной службе и ни о чём не должен догадываться, чтобы не навлечь на себя подозрений. А что мы можем одни, без него?
– Об этом я как раз и думаю. Знаком ли ты с начальником Судебной управы?
– Нет, не знаком.
– Однажды его принимали у нас. Отец устроил в честь высокого гостя пир, и нам с матерью разрешили присутствовать.
– Вы сидели, конечно, за ширмой, как принято. Как же ты смогла его рассмотреть?
– Дело не в том, рассмотрела я его или нет. Дело в причине, по которой он снизошёл до посещения нашего дома.
– В чём же причина?
– Начальник Судебной управы коллекционирует живопись. Он явился к нам посмотреть собранные отцом картины.
Сестра замолчала.
– Что из того, что картины? – нетерпеливо спросил Цибао.
– Ты до сих пор не понял? Хочешь, чтобы я сказала всё до конца? Ну так слушай. Привлечь на помощь отца мы не можем. Денег на подкуп тюремного начальства нам не собрать, если даже мы продадим все свои украшения. Но у тебя есть сокровище, которое можно выменять на жизнь твоего друга.
– Картина Ни Цзаня? Но ведь отец узнает. – Выражение радости, мелькнувшее было в глазах Цибао, тут же исчезло. – Отец обнаружит пропажу, – проговорил он упавшим голосом.
– Несколько дней отец будет думать, что картину обрамляют выбранным господином Ни Цзанем шёлком. Потом, когда опасность минует и твой друг окажется на свободе, ты пойдёшь к отцу и сам ему всё расскажешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Скорее, чего копаешься, – нетерпеливо шептал Цибао, пока Гаоэр возился с ключом.
– Успеете, никуда от вас город не денется.
Наконец калитка открылась, они выбежали в узкий проход и побежали задворками. Со стороны могло показаться, что двое мальчиков-слуг в одинаковых синих рубахах торопятся с поручением.
– Далеко ли бежим? – спросил на ходу Гаоэр.
– На рынок, – также на ходу коротко ответил Цибао.
– Дело у нас там какое, что ли?
– Самое главное дело.
Позади остались тихие улицы, горбатый узорчатый мост, оживлённая проезжая часть, идущая от городских ворот. Уже выгибался навстречу многолюдный и шумный мост «торгуем сластями», за ним начинался рынок. Внезапно толпа на мосту расступилась, словно её разделил надвое хлынувший с гор ручей. В освободившемся проходе появились четыре стражника. Между ними со связанными руками и с деревянной колодкой-кангой на шее шёл юный актёр. Вчера он вихрем носился по сцене, сегодня неуверенно переставлял ноги. Из-за канги, охватившей шею огромным, шире плеч воротником, он не видел, куда ступал. А на канге возле щеки своего хозяина сидел горностай – небольшой чёрно-бурый зверёк с белым животиком и чёрной кисточкой на хвосте. Бусинки глаз перекатывались из стороны в сторону.
Зверёк на канге смеха ни у кого не вызвал.
– Расселся, словно в коляске. Не ведает, несмышлёный, в какую беду угодил хозяин.
– Невинных хватают. За песню в тюрьму волокут.
– Что за песня, просветите, пожалуйста?
– Про мышь-обжору. Вчера на рынке пел.
– Донёс какой-нибудь негодяй. Забьют теперь палками.
Говорили все шёпотом, стояли понуро, стараясь не глядеть друг на друга. Цибао прижался к какой-то лавчонке. Он готов был вдавиться в стену, превратиться в собственную течь, лишь бы арестованный его не узнал и не окликнул. Когда мрачная процессия скрылась за поворотом и мост «Торгуем сластями» вернулся к своей суматошной жизни, Цибао с ужасом понял, что испугался он за себя, хотя наступил момент испугаться за брата.
– Я предатель и трус, – прошептал он одеревеневшими губами. Слёзы брызнули из глаз, и он побежал домой, не разбирая дороги.
Гаоэр чуть не силой заставил своего господина свернуть на боковые улицы. Когда вернулись домой, с трудом уговорил переодеться, вымыть лицо и привести в порядок причёску. Цибао рвался к сестре. Отца и мать он любил почтительной сыновней любовью. Сестру считал своим другом. Как он останется без неё, когда сестру просватают и она переедет в дом мужа?
– Я предатель и трус, – с такими словами Цибао вбежал в покои сестры.
Янь Либэнь. Император. Живопись на шёлке. VII век.
В узком золотисто-коричневом платье, под цвет яшмовых шпилек в причёске, сестра сидела на низкой скамейке возле окна с вышиванием в руках. Девочки-служанки разматывали разноцветный шёлк и вдевали нити в иголки. При виде младшего господина, ворвавшегося словно безумный, девочки бросили пряжу и убежали. Сестра усадила Цибао рядом с собой.
– Расскажи, что случилось? На тебе лица нет.
– Помнишь, пять лет назад, когда меня привезли из леса, я всё время просил отыскать бамбуковую дощечку? Все решили, что я брежу, и только ты мне поверила.
– Конечно помню. Рваную кофту, по счастью, не выкинули, думали, что понадобится на суде, как улика, и щепку я обнаружила за подкладкой рукава. Ты весь затрясся от радости, будто к тебе вернулась потерянная драгоценность или чудодейственный талисман.
– Ни то ни другое. Это – знак братства, прочного, как бамбук, и неуязвимого, как ветер. Я сам написал иероглиф «фэн», когда старший брат произнёс слова клятвы. Так вот, сегодня я встретил среднего брата и сделал вид, что незнаком с ним. Теперь мне осталось броситься от стыда в колодец или вонзить в горло нож.
– От мёртвого мало прока. Исправить ошибку способен только живой. Но я до сих пор не пойму, что же случилось?
Цибао принялся рассказывать, как он увидел на сцене танцовщика, когда тот изображал крестьянина.
– У него пальцы тонкие, как побеги бамбука. Мне показалось, что я уже видел такие. Он запел – и голос звучал знакомо. Потом господин Ни Цзань сказал, что облик актёра меняется, как тень от бамбука, когда его треплет ветер. Ветер – знак нашего братства, и я стал думать о той, другой, жизни в доме у старика-торговца. Если бы не старшие братья, я бы там умер.
– Перестань терзать себя мучительными воспоминаниями. Ты сделал, что мог. Отец по твоей просьбе пытался отыскать мальчиков. Но это оказалось так же невозможно, как отыскать в океане капли дождя.
Цибао поднял расширенные от горя глаза:
– Среднего брата арестовали, а я испугался и спрятался.
Он рассказал всё по порядку, нисколько не пощадив себя. Когда он закончил, наступило тягостное молчание.
– Даже ты, сестрица, презираешь меня – а что бы сказали братья? – По щекам Цибао покатились слёзы.
– Как ты мог подумать, что я тебя презираю? – поспешила проговорить сестра. – В древних книгах написано: «Храбрость не даётся от рождения, храбрость взращивают в себе, как рисовый росток». Я молчала, потому что думала, чем отвратить беду. И вот послушай, какой созрел у меня план.
Цибао промокнул слёзы концом рукава и с надеждой посмотрел на сестру.
– Хорошо, что ты не окликнул названого брата. Если б ты выдал себя, тебя привлекли бы к допросу, возможно, заточили в тюрьму. Сейчас ты на свободе и можешь действовать.
– Как действовать? Отец на правительственной службе и ни о чём не должен догадываться, чтобы не навлечь на себя подозрений. А что мы можем одни, без него?
– Об этом я как раз и думаю. Знаком ли ты с начальником Судебной управы?
– Нет, не знаком.
– Однажды его принимали у нас. Отец устроил в честь высокого гостя пир, и нам с матерью разрешили присутствовать.
– Вы сидели, конечно, за ширмой, как принято. Как же ты смогла его рассмотреть?
– Дело не в том, рассмотрела я его или нет. Дело в причине, по которой он снизошёл до посещения нашего дома.
– В чём же причина?
– Начальник Судебной управы коллекционирует живопись. Он явился к нам посмотреть собранные отцом картины.
Сестра замолчала.
– Что из того, что картины? – нетерпеливо спросил Цибао.
– Ты до сих пор не понял? Хочешь, чтобы я сказала всё до конца? Ну так слушай. Привлечь на помощь отца мы не можем. Денег на подкуп тюремного начальства нам не собрать, если даже мы продадим все свои украшения. Но у тебя есть сокровище, которое можно выменять на жизнь твоего друга.
– Картина Ни Цзаня? Но ведь отец узнает. – Выражение радости, мелькнувшее было в глазах Цибао, тут же исчезло. – Отец обнаружит пропажу, – проговорил он упавшим голосом.
– Несколько дней отец будет думать, что картину обрамляют выбранным господином Ни Цзанем шёлком. Потом, когда опасность минует и твой друг окажется на свободе, ты пойдёшь к отцу и сам ему всё расскажешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41