Он стоял и смот-
рел, как Учителя уводят, и сжимал бесполезный нож, и это было как во
сне, он не мог двинуться с места, на него что-то нашло. И Учителя уве-
ли, и ночь опустились на землю, и стало пусто в переулке и стало пусто
у Симеона в душе. Он выронил нож. Из глаз вдруг брызнули слезы. Он
стоял и плакал, плакал от бессилия, и в голове гудели какие-то мысли,
не мысли даже, а обрывки: "Увели... Драка... Где? Почему? Догнать...
Отбить... Умереть..." Потом даже мыслей не стало. Он просто стоял и
смотрел в сгущающийся мрак, и что-то саднило в душе, он чувствовал фи-
зическую боль, и почувствовал в себе какое-то движение, поднял в недо-
умении руку и увидел, что кисть сжимается в кулак и разжимается, мер-
но, как чужая. И тогда что-то сверкнуло в голове и он заорал. Не зао-
рал даже, а завыл, как дикий зверь. Какой-то прохожий шарахнулся от
него, в ночлежке что-то прогрохотало и стихло. И тут он увидел Иуду.
Иуда приближался с той стороны, куда увели Учителя и бережно нес ка-
кой-то полотняный мешок. Симеон почувствовал, как откуда-то изнутри,
из самых глубин, поднимается и заволакивает его кровавая волна, и воз-
духу не хватает, и он ухватил удивленного Иуду за грудки, и встряхнул
так, что у Иуды мотнулась голова, и потащил в ночлежку, издавая утроб-
ное урчание. Он втащил свою ношу в комнату, где сразу началось движе-
ние, поднялся гомон, но он не слышал и не понимал, что говорили и кри-
чали, он еще раз встряхнул Иуду и швырнул в угол. Иуда выронил мешок,
в нем что-то с хрустом разбилось и по комнате пошел запах кислого мо-
лока. Симеон навис над ним как кобра с разбухшим клобуком, огромный,
черный, страшный, на его руках и плечах висел кто-то, он отмахивался,
и кто-то падал с грохотом, и стоял невообразимый шум, и Иуда смотрел
удивленно, скорчившись на полу. Вдруг что-то щелкнуло в голове у Симе-
она, он выпрямился, стряхнул с себя наседающих товарищей и глухо ска-
зал, вытянув палец в сторону растерянного Иуды:
- Это он.
- Что - он? Что? Что случилось?
- Учителя... Увели... Стража... - Спазм перехватил горло и он не
смог говорить. Снова все загалдели, как на базаре, а Симеон совладал
наконец со своим горлом и произнес:
- Он продал его. Сколько получил, предатель? Отвечай!
Иуда начал, наконец, понимать, в чем дело, лицо его перекосилось,
он зарылся в ладони и заплакал.
- Сколько получил, предатель? - ревел Симеон, вяло отпихиваясь от
держащих его рук. Иуда что-то бормотал, всхлипывая, и тут, когда нем-
ного стихло, Симеон услышал, что он бормочет и застыл.
- Сволочи, - размазывая по лицу слезы, говорил Иуда, - гады,
грязь... проспали Учителя, проморгали... Твари смердящие, решили, что
я его продал... Да я же любил его больше, чем вы все вместе взятые, я
никого никогда в своей жизни не любил, ни отца, ни мать, отца у меня
нет и не было, а мать была шлюхой, ей до меня не было никакого дела,
никого и никогда я не любил, а Учителя полюбил, и это ж надо вообра-
зить, что я, я - мог его предать. Да любого из вас и всех вас вместе я
бы продал и не поморщился, а его... его... Сволочи, гады, твари...
Обыщите меня, - закричал он и начал вытаскивать из карманов и швырять
на пол какие-то бумажки, мелкие монеты, - обыщите мешок, посмотрите,
сколько я получил. Это вы его предали... Сволочи... Вы его предали, вы
его упустили, он вас учил-учил, да ничему не научил... Да разве можно
вас чему-нибудь научить? Вы же ублюдки, отбросы, почему именно вас он
взял в ученики, не понимаю...
Ученики молча смотрели на Иуду. Симеон стоял с открытым ртом и ис-
каженным лицом. До него вдруг начало доходить, что Иуда не предавал
Учителя, что Учителя предал именно он, Симеон, предал тогда, когда
стоял на ватных ногах и смотрел, как его уводят, но он не хотел верить
этому, все его существо сопротивлялось этому. Вот был Иуда, Иуда -
предатель, и все было просто: раздавить грязного мерзавца и утешить
свою совесть, а не стало Иуды - предателя, стало гнусно и мерзко на
душе, пусто, черно и грязно.
Симеон покопался, все-таки, с надеждой, в Иудином мешке, но там бы-
ли только черепки от кувшина, несколько лепешек, тощий бурдюк с вином
и большой кусок овечьего сыра, скользкий от пролитого молока. Симеон
выпустил мешок, посидел немного, пусто глядя перед собой. Может быть,
Учителя отпустят? Ну да, конечно, его отпустят, ведь он никому не сде-
лал зла - Симеон ухватился за эту мысль, стал лелеять ее, но в глубине
сидела другая мысль, черная и зловещая: "Никто никогда не отпустит
Учителя. Он совершил преступление против веры и кесаря и он должен
быть казнен." И эта черная мысль выводила его из себя, пугала, нагоня-
ла нестерпимую тоску. "Отягощенная совесть твоя - вот твой ад." Пока-
яться и очистить совесть свою... Бог отпустит грех твой. Да разве мож-
но отпустить такой грех? Пусть даже Господь в беспредельной любви сво-
ей и отпустит такой грех, но уж он-то, Симеон, никогда не простит себе
своего предательства, и будет жить в этом аду до самой смерти... и
после смерти... Как же получилось, что он, готовый к драке, когда дош-
ло до дела, остался на месте? Стражников было много и сражаться с ни-
ми, будучи вооруженным только кинжалом... Но ведь он был готов уме-
реть... Почему же он не умер? Почему он до сих пор жив? И Симеон тоже
зарылся в ладони и заплакал. Громко, навзрыд.
* * *
Когда Учителя везли на казнь, Симеон пытался прорваться к повозке
сквозь строй римских легионеров, кричал, чтобы его пропустили, что он
хочет умереть вместе с Учителем. Его отталкивали, его били, но он не
сдавался. Наконец к нему приблизился кентурион, весь в серебре и коже,
ласково взял его за шиворот и прогундел, страшно коверкая слова:
- Хочешь умереть вместе с ним? Я могу доставить тебе удовольствие
умереть, но не вместе с ним. Я прикажу тебя арестовать, брошу тебя в
яму на съедение крысам и они полакомятся твоим гнусным болтливым язы-
ком. Лучше отойди, не испытывай мое терпение.
Симеон растерялся. В его планы не входило умереть таким образом. Он
всячески пытался привлечь внимание Учителя, который сидел в повозке,
прислонившись к ограждению и ни на кого не смотрел. Учитель был стра-
шен. Нос у него распух, посинел и смотрел в сторону. Лоб его был исца-
рапан терновым венцом - убогой шуткой легионеров. Волосы его растрепа-
лись и свисали клочьями. Одет он был в какую-то мешковину, на которой
проступали бурые пятна крови. На груди у него болталась дощечка с над-
писью "Государственный преступник". Он был избит, измучен и совсем не
обращал внимание на Симеона, возможно, он был без сознания. Симеон
несколько раз окликал его и безрезультатно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24