Шестнадцать крупных промышленников и банкиров владеют половиной национального богатства, являясь тем самым хозяевами любого правительства в Оттаве. Один из них — сэр Герберт Семюель Холт, президент сорока двух крупнейших компаний с общим капиталом свыше пяти миллиардов долларов. Не уступают ему президенты» Ройял Бэнк оф Канада «, » Бэнкоф Монреаль»и некоторых других.
Убедительно и образно писал еще в конце XIX века Модест Марианский в своей книге об окраинах Северной Америки: «Новые силы (развитие техники, рост богатства) служат здесь не всему обществу, а только его верхушке. По своему действию они подобны огромному клину, вбиваемому не в основание всего общества, а в его средние слои. Те, которые очутились над линией расщепления, поднимаются, но зато те, которые находятся ниже ее, оказываются раздавленными».
4. ВОЛЬТЕР ЗАБЛУЖДАЛСЯ…
Почтенный Вольтер отозвался когда-то довольно презрительно о Канаде, сказав, что это только несколько акров снега — «quelques arpents de neige». Отрицательное мнение философа получило известность, стало всеобщим убеждением, неоспоримым пророчеством и определило французское представление о Канаде.
А я сейчас живу на этих канадских «акрах». Несколько дней назад, выехав из Оттавы, столицы Канады, я направился за сто с лишним километров к северу, на реку Льевр, и поселился в лесной хижине польского охотника Станислава.
Стоит август. Вольтеровских снегов нет; наоборот, жарко, очень жарко. Минуту назад я пересекал поляну, ступая по густой, высокой траве, радуясь бездонной лазури неба надо мной; в траве кишело множество насекомых и кипела жизнь. Палящий зной струился с неба и поднимался от земли. Внезапно я перестал радоваться: черные круги завертелись перед глазами, и произошло неожиданное. То, чего я не испытал ни в Бразилии на Амазонке, ни у подножий Кордильеров, случилось со мной здесь, в сотне миль к северу от Оттавы: меня поразил солнечный удар! К счастью, поблизости был тенистый клен. Я кое-как добрался до него и лег под деревом.
Лес всех оттенков зеленого окружает эту знойную поляну. Он густой и очень живучий. Хотя он и растет на скалах, а лет двадцать назад его уничтожал пожар (повсеместный бич канадских лесов), и часть деревьев не так уж высока, однако чувствуется в этом лесу какая-то неуемная тяга к жизни, росту и размножению. Соки в стволах здешних деревьев струятся, как видно, значительно живее, чем в наших европейских, и более щедро выделяются из-под коры пахучие смолы. А с наступлением весны люди выкачивают из кленов в кувшины сладкий сок, не губя деревьев.
Поражает большое разнообразие пород. Лежа под кленом, я различаю вокруг себя более десяти видов лиственных и несколько хвойных. Собралась прекрасная компания: дубы, орешник, буки, осины, ясени, липы, березы, кедры, ели, пихты, сосны и еще какие-то неизвестные мне виды. Все они родственны нашим европейским деревьям, а все же несколько иные — в различных мелочах, в рисунке листвы, но прежде всего в пульсе жизни — какие-то более сильные, радостные, пышные. В Европе леса не такие жизнеспособные. В умеренном поясе есть лишь один лесной край — столь же прекрасный, богатый растительностью и зверьем, но еще более обширный — сибирская тайга.
Нигде в Европе я не видел такого количества кузнечиков, как на этой поляне. Уйма кузнечиков! Каждый шаг человека вспугивает из травы сотни этих насекомых. Они разлетаются в разные стороны, словно живое шелестящее облако. Некоторые из них, наиболее крупные, отличаются исключительной красотой. Раскрывая надкрылья, показывают вдруг сказочно голубые крылья и отлетают на несколько метров. Когда надкрылья захлопываются, красота исчезает и кузнечики снова становятся серыми, незаметными, похожими на комочки земли.
Они пожирают траву. Это лучше всего свидетельствует о жизненной силе здешней растительности: несмотря на миллионы обжор, на поляне незаметно ни малейшего ущерба. Обилие насекомых напоминает некоторые местности на Амазонке. Но это шутка природы! То Амазонка, а то страна, о которой создалось нелестное мнение, как о холодной пустыне: «quelques arpents de neige!..» Однако кузнечиков здесь великое множество.
Есть здесь и другие насекомые, настоящие дети солнца — цикады. В разогретом воздухе полудня разносится их звонкое и назойливое стрекотание — металлическое, протяжное шипение, переходящее в скрежет. Этот характерный звук одинаково действует людям на нервы и в Рио-де-Жанейро, и в Канаде. Здешнее лето, хотя и сравнительно короткое, настолько жарче нашего польского, что позволяет жить — правда, кратковременной жизнью — тропическим цикадам.
На этой поляне построил себе Станислав хату. Питается мясом оленей, на которых охотится в соседнем лесу, а все остатки выбрасывает поблизости от жилья. К этим отбросам слетаются бабочки. В погожие дни хижина Станислава окружена летучим нимбом, красочным хороводом веселых русалок, крапивниц, различных мотыльков. Их явно занесло сюда с евразиатского материка. Среди этой заурядной «черни» время от времени появляется новый гость — благородный, гордый, величиной с человеческую ладонь. Он красив, яркая бронза оттенка светлого каштана, удачно-подчеркнутая черной обводкой с белыми крапинками, уже издали бросается в глаза. При этом красавец гость поражает своим полетом: он не трепещет крыльями, подобно другим бабочкам (например, нашим капустницам), а. распростерши их, неподвижно парит в воздухе. Летит плавно, и его величавый полет исполнен такого покоряющего благородства, что человек глядит на него, как зачарованный.
Называют его монархом (Anosla.plexippus). Прилетел он сюда с далекого юга — может быть, из Флориды или Алабамы, — чтобы порезвиться на канадской лужайке и под конец лета вернуться на родину. Это неутомимый бродяга. На обратном пути монархи собираются в стаи, словно перелетные птицы.
Жители Виргинии часто наблюдают коричневую тучу прекрасных летунов, спешащих к теплому солнцу.
Вид монарха вызывает во мне далекие воспоминания и волнует сердце. С его многочисленными двоюродными братьями, происходящими из того же рода, я встречался в Пара, близ устья Амазонки. Мой знакомец с поляны Станислава пустился в путь на север, веря в здешнее солнце, и не ошибся. Теперь кормится соками остатков оленя, убитого польским траппером Станиславом. И живет, славя канадское солнце.
Когда вот так отдыхаешь под кленом, приятно и весело уноситься мыслями в отдаленные страны и в далекое прошлое. Вспомнить хотя бы о Вольтере с его презрительными «несколькими акрами снега». Поспешность иногда подводит даже признанных мудрецов, и они могут выпалить какую-нибудь глупость! «Я гораздо больше жажду мира, чем Канады; полагаю, что мир может быть преспокойно достигнут и без Квебека», — рассуждал Вольтер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Убедительно и образно писал еще в конце XIX века Модест Марианский в своей книге об окраинах Северной Америки: «Новые силы (развитие техники, рост богатства) служат здесь не всему обществу, а только его верхушке. По своему действию они подобны огромному клину, вбиваемому не в основание всего общества, а в его средние слои. Те, которые очутились над линией расщепления, поднимаются, но зато те, которые находятся ниже ее, оказываются раздавленными».
4. ВОЛЬТЕР ЗАБЛУЖДАЛСЯ…
Почтенный Вольтер отозвался когда-то довольно презрительно о Канаде, сказав, что это только несколько акров снега — «quelques arpents de neige». Отрицательное мнение философа получило известность, стало всеобщим убеждением, неоспоримым пророчеством и определило французское представление о Канаде.
А я сейчас живу на этих канадских «акрах». Несколько дней назад, выехав из Оттавы, столицы Канады, я направился за сто с лишним километров к северу, на реку Льевр, и поселился в лесной хижине польского охотника Станислава.
Стоит август. Вольтеровских снегов нет; наоборот, жарко, очень жарко. Минуту назад я пересекал поляну, ступая по густой, высокой траве, радуясь бездонной лазури неба надо мной; в траве кишело множество насекомых и кипела жизнь. Палящий зной струился с неба и поднимался от земли. Внезапно я перестал радоваться: черные круги завертелись перед глазами, и произошло неожиданное. То, чего я не испытал ни в Бразилии на Амазонке, ни у подножий Кордильеров, случилось со мной здесь, в сотне миль к северу от Оттавы: меня поразил солнечный удар! К счастью, поблизости был тенистый клен. Я кое-как добрался до него и лег под деревом.
Лес всех оттенков зеленого окружает эту знойную поляну. Он густой и очень живучий. Хотя он и растет на скалах, а лет двадцать назад его уничтожал пожар (повсеместный бич канадских лесов), и часть деревьев не так уж высока, однако чувствуется в этом лесу какая-то неуемная тяга к жизни, росту и размножению. Соки в стволах здешних деревьев струятся, как видно, значительно живее, чем в наших европейских, и более щедро выделяются из-под коры пахучие смолы. А с наступлением весны люди выкачивают из кленов в кувшины сладкий сок, не губя деревьев.
Поражает большое разнообразие пород. Лежа под кленом, я различаю вокруг себя более десяти видов лиственных и несколько хвойных. Собралась прекрасная компания: дубы, орешник, буки, осины, ясени, липы, березы, кедры, ели, пихты, сосны и еще какие-то неизвестные мне виды. Все они родственны нашим европейским деревьям, а все же несколько иные — в различных мелочах, в рисунке листвы, но прежде всего в пульсе жизни — какие-то более сильные, радостные, пышные. В Европе леса не такие жизнеспособные. В умеренном поясе есть лишь один лесной край — столь же прекрасный, богатый растительностью и зверьем, но еще более обширный — сибирская тайга.
Нигде в Европе я не видел такого количества кузнечиков, как на этой поляне. Уйма кузнечиков! Каждый шаг человека вспугивает из травы сотни этих насекомых. Они разлетаются в разные стороны, словно живое шелестящее облако. Некоторые из них, наиболее крупные, отличаются исключительной красотой. Раскрывая надкрылья, показывают вдруг сказочно голубые крылья и отлетают на несколько метров. Когда надкрылья захлопываются, красота исчезает и кузнечики снова становятся серыми, незаметными, похожими на комочки земли.
Они пожирают траву. Это лучше всего свидетельствует о жизненной силе здешней растительности: несмотря на миллионы обжор, на поляне незаметно ни малейшего ущерба. Обилие насекомых напоминает некоторые местности на Амазонке. Но это шутка природы! То Амазонка, а то страна, о которой создалось нелестное мнение, как о холодной пустыне: «quelques arpents de neige!..» Однако кузнечиков здесь великое множество.
Есть здесь и другие насекомые, настоящие дети солнца — цикады. В разогретом воздухе полудня разносится их звонкое и назойливое стрекотание — металлическое, протяжное шипение, переходящее в скрежет. Этот характерный звук одинаково действует людям на нервы и в Рио-де-Жанейро, и в Канаде. Здешнее лето, хотя и сравнительно короткое, настолько жарче нашего польского, что позволяет жить — правда, кратковременной жизнью — тропическим цикадам.
На этой поляне построил себе Станислав хату. Питается мясом оленей, на которых охотится в соседнем лесу, а все остатки выбрасывает поблизости от жилья. К этим отбросам слетаются бабочки. В погожие дни хижина Станислава окружена летучим нимбом, красочным хороводом веселых русалок, крапивниц, различных мотыльков. Их явно занесло сюда с евразиатского материка. Среди этой заурядной «черни» время от времени появляется новый гость — благородный, гордый, величиной с человеческую ладонь. Он красив, яркая бронза оттенка светлого каштана, удачно-подчеркнутая черной обводкой с белыми крапинками, уже издали бросается в глаза. При этом красавец гость поражает своим полетом: он не трепещет крыльями, подобно другим бабочкам (например, нашим капустницам), а. распростерши их, неподвижно парит в воздухе. Летит плавно, и его величавый полет исполнен такого покоряющего благородства, что человек глядит на него, как зачарованный.
Называют его монархом (Anosla.plexippus). Прилетел он сюда с далекого юга — может быть, из Флориды или Алабамы, — чтобы порезвиться на канадской лужайке и под конец лета вернуться на родину. Это неутомимый бродяга. На обратном пути монархи собираются в стаи, словно перелетные птицы.
Жители Виргинии часто наблюдают коричневую тучу прекрасных летунов, спешащих к теплому солнцу.
Вид монарха вызывает во мне далекие воспоминания и волнует сердце. С его многочисленными двоюродными братьями, происходящими из того же рода, я встречался в Пара, близ устья Амазонки. Мой знакомец с поляны Станислава пустился в путь на север, веря в здешнее солнце, и не ошибся. Теперь кормится соками остатков оленя, убитого польским траппером Станиславом. И живет, славя канадское солнце.
Когда вот так отдыхаешь под кленом, приятно и весело уноситься мыслями в отдаленные страны и в далекое прошлое. Вспомнить хотя бы о Вольтере с его презрительными «несколькими акрами снега». Поспешность иногда подводит даже признанных мудрецов, и они могут выпалить какую-нибудь глупость! «Я гораздо больше жажду мира, чем Канады; полагаю, что мир может быть преспокойно достигнут и без Квебека», — рассуждал Вольтер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73