Это уже не привычные ландшафты. Порой кажется, что с берега исходит на нас таинственное излучение, что оно проникает в наши нервы и мозг, влияет на ход мыслей, вносит в кровь что-то то ли отравляющее, то ли живительное, во всяком случае что-то дурманящее.
Мы ритмично опускаем в воду весла, каноэ быстро продвигается вперед. Но иногда в душу закрадывается подозрение — иллюзия, почти осязаемая в своей настойчивости, — что мы стоим, а мимо нас движется берег, проносятся деревья, протоки: плывет весь мир.
Ритм весел дурманит: тысячи раз погружаем их в воду и тем же точным движением тысячи раз напрягаем мышцы. Тысячи раз глубоко вдыхаем в легкие воздух. В этом воздухе пьянящий кислород из леса и с реки. Может быть, отсюда исходит избыток сил и повышенная возбудимость? Иначе откуда у нас такое стремление к ссорам из-за пустяков?
А может быть, это обычная усталость, и потому я поддаюсь химерам? Часть ночи мы не спали: появились волки. Но ведь это факт, а не обман зрения, что в течение трех дней мы не видели ни одного человека! Поразительный факт…
И еще один факт: около нас взлетает цапля. В неторопливом полете пролетает над нашими головами; мы отчетливо видим каждое ее перо и каждый коготь. Машу рукой. Птица, очевидно, должна была тоже заметить нас. Несмотря на это, она отлетает не дальше чем на пятьдесят шагов, спокойно садится на камень и остается там, полная какой-то непонятной, необъяснимой беззаботности.
В ее безразличии, в непонимании грозящей опасности есть что-то неестественное: я чувствую себя как бы перенесенным в другой мир, в другое измерение. Это вызывает странные ассоциации.
— Смотрите, Станислав! — прорываюсь я законным восхищением. — Цапля не знает современного тиранозавра!
— Тиранозавра? — удивляется траппер. — Это еще что за бес?
Развеселившись, я сбиваюсь с ритма гребли и пропускаю несколько гребков.
— Тиранозавр — самый большой хищник, который когда-либо бродил по этой земле… Хотя нет, не самый большой! Этот современный, хо-хо, еще похуже, чем тот!.. Попросту — человек…
— Богохульство! — огорчается Станислав.
— А тот, древний, живший пятьдесят миллионов лет назад, был мерзким уродом, он принадлежал к господствовавшему тогда роду динозавров…
— Э… — с иронией роняет товарищ. — Пятьдесят миллионов лет? Мир не существует так давно…
Когда мы подплываем к цапле шагов на пятнадцать-двадцать, она взмывает лениво и, несколько раз взмахнув крыльями, опускается на болотистую полянку. Нет, она, конечно, еще не видела человека.
Вскоре большой ястреб-рыболов, именуемый здесь osprey, начинает кружить над нами в воздухе. Внезапно он падает как пуля и устремляется на нас. Что он, с ума сошел? Едва не касается наших голов, затем снова взмывает высоко в небо, чтобы через минуту возобновить оттуда атаку. Так бросается несколько раз. Видимо, принял нас за каких-то смирных зверей и не представляет себе, что ему грозит. Стало быть, и он не знает человека? В конце концов прекращает нападения, как раз вовремя: ему грозила гибель от нашего выстрела.
Озера, острова, заливы, новые озера, полуострова, поймы, необъятный хаос воды, земли, скал и леса.
Наши карты не очень точны. Когда около полудня мы входим в лабиринт озер, я теряю ориентировку: на нашем пути возникают три протоки, и я не знаю — какая нужна нам? В конце концов выбираем среднюю. Если верить карте, то на севере должно быть устье реки. Мы действительно находим устье, но скорее на северо-востоке. Значит, карта подвела.
Входим в эту реку. Жду, что русло ее вскоре свернет к северу, в нужном направлении. А оно не сворачивает. Проходим одну милю, вторую… Река незначительно поворачивает к востоку, потом даже к юго-востоку. Это немного странно. Вдруг Станислав перестает грести.
— Заблудились! — говорит он. — Нельзя продолжать дальше так кружить.
Смотрю еще раз на карту. Черт возьми! Мы действительно заблудились. Теперь я вижу это. Надо было выбрать не среднюю протоку, а ту что слева. Там выход на север. Как же получилось, что я не заметил этого раньше?.. А все этот остров! Мне стало стыдно перед самим собой и перед Станиславом.
Ведь я же умею читать карты! Сжился с ними с детства, полюбил их и по ним создавал свой мир. Не узнаю себя: что-то с полудня зачаровало меня… Это чары леса!
Теряем несколько часов. Возвращаемся и часов около пяти вечера останавливаемся на ночлег в месте, которое без преувеличения можно назвать райским уголком. Здесь так уютно и так приятно: озеро с холмистыми берегами, напротив — три маленьких, но высоких острова. И вид на залитые солнцем леса. И при этом очень тепло.
Перед заходом солнца я беру леску с никелированной блесной, сталкиваю каноэ в воду и выплываю на середину озера. За невероятно короткое время, всего за одиннадцать минут (я смотрю на часы), вылавливаю приличный запас рыбы на сегодняшний ужин. Пойманы три щуки, по одной для каждого из нас: для Станислава, для пса и для меня.
Возвращаюсь. Издалека вижу, как Станислав разжигает большой костер. Думаю о том, что человек очень сообразителен: он придумал для себя тысячи прекрасных вещей — вот хотя бы каноэ, ружье, блесну, леску, часы, — чтобы этими орудиями и своим острым умом покорить природу. Покорить? Человек едва касается ее поверхности, при всем этом он еще слеп и слаб, он неспособен проникнуть в то, что лежит глубже. А глубже заключена какая-то сила с совершенно фантастическими возможностями и тьмой контрастов: три щуки за одиннадцать минут — и безумие лесоруба с озера Сент-Джон; идиллия солнечных пейзажей, неожиданная буря на озере — и смертельный выстрел лесника. Поймет ли когда-нибудь человек запутанную связь явлений здешней природы?
Во время ужина темнеет, и издалека доносится крик неведомого существа. Вероятно, птицы. Ее раздражает наш костер. Постепенно приближаясь, она громко проявляет свое возбужденное любопытство. Бросаемый ею в нашу сторону крик звучит как тревожный вопрос: что это? что это?
Получит ли птица удовлетворительный ответ? Вряд ли. И она не поймет связи между появлением человека и окружающей ее природой.
23. ТАИНСТВЕННАЯ ПТИЦА
Несколько щук, пойманных два дня назад, к вечеру начали портиться. Я выбрасываю их на песок вблизи нашего лагеря. Станислав протестует и велит мне запрятать рыбу подальше в кусты, чтобы никто ее не видел.
— Почему? — спрашиваю я, удивленный.
Оказывается, нельзя зря растрачивать дары природы и без надобности ловить столько рыбы. За это полагается наказание. Здесь случайно могут проехать люди, увидят щук и по следам дознаются о нашем проступке даже через месяц.
— И дознаются, что это были именно мы?
— Да! Они узнают, что это были мы. Люди здесь по следам угадывают, кто, что и когда делал! — не без хвастовства говорит Станислав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Мы ритмично опускаем в воду весла, каноэ быстро продвигается вперед. Но иногда в душу закрадывается подозрение — иллюзия, почти осязаемая в своей настойчивости, — что мы стоим, а мимо нас движется берег, проносятся деревья, протоки: плывет весь мир.
Ритм весел дурманит: тысячи раз погружаем их в воду и тем же точным движением тысячи раз напрягаем мышцы. Тысячи раз глубоко вдыхаем в легкие воздух. В этом воздухе пьянящий кислород из леса и с реки. Может быть, отсюда исходит избыток сил и повышенная возбудимость? Иначе откуда у нас такое стремление к ссорам из-за пустяков?
А может быть, это обычная усталость, и потому я поддаюсь химерам? Часть ночи мы не спали: появились волки. Но ведь это факт, а не обман зрения, что в течение трех дней мы не видели ни одного человека! Поразительный факт…
И еще один факт: около нас взлетает цапля. В неторопливом полете пролетает над нашими головами; мы отчетливо видим каждое ее перо и каждый коготь. Машу рукой. Птица, очевидно, должна была тоже заметить нас. Несмотря на это, она отлетает не дальше чем на пятьдесят шагов, спокойно садится на камень и остается там, полная какой-то непонятной, необъяснимой беззаботности.
В ее безразличии, в непонимании грозящей опасности есть что-то неестественное: я чувствую себя как бы перенесенным в другой мир, в другое измерение. Это вызывает странные ассоциации.
— Смотрите, Станислав! — прорываюсь я законным восхищением. — Цапля не знает современного тиранозавра!
— Тиранозавра? — удивляется траппер. — Это еще что за бес?
Развеселившись, я сбиваюсь с ритма гребли и пропускаю несколько гребков.
— Тиранозавр — самый большой хищник, который когда-либо бродил по этой земле… Хотя нет, не самый большой! Этот современный, хо-хо, еще похуже, чем тот!.. Попросту — человек…
— Богохульство! — огорчается Станислав.
— А тот, древний, живший пятьдесят миллионов лет назад, был мерзким уродом, он принадлежал к господствовавшему тогда роду динозавров…
— Э… — с иронией роняет товарищ. — Пятьдесят миллионов лет? Мир не существует так давно…
Когда мы подплываем к цапле шагов на пятнадцать-двадцать, она взмывает лениво и, несколько раз взмахнув крыльями, опускается на болотистую полянку. Нет, она, конечно, еще не видела человека.
Вскоре большой ястреб-рыболов, именуемый здесь osprey, начинает кружить над нами в воздухе. Внезапно он падает как пуля и устремляется на нас. Что он, с ума сошел? Едва не касается наших голов, затем снова взмывает высоко в небо, чтобы через минуту возобновить оттуда атаку. Так бросается несколько раз. Видимо, принял нас за каких-то смирных зверей и не представляет себе, что ему грозит. Стало быть, и он не знает человека? В конце концов прекращает нападения, как раз вовремя: ему грозила гибель от нашего выстрела.
Озера, острова, заливы, новые озера, полуострова, поймы, необъятный хаос воды, земли, скал и леса.
Наши карты не очень точны. Когда около полудня мы входим в лабиринт озер, я теряю ориентировку: на нашем пути возникают три протоки, и я не знаю — какая нужна нам? В конце концов выбираем среднюю. Если верить карте, то на севере должно быть устье реки. Мы действительно находим устье, но скорее на северо-востоке. Значит, карта подвела.
Входим в эту реку. Жду, что русло ее вскоре свернет к северу, в нужном направлении. А оно не сворачивает. Проходим одну милю, вторую… Река незначительно поворачивает к востоку, потом даже к юго-востоку. Это немного странно. Вдруг Станислав перестает грести.
— Заблудились! — говорит он. — Нельзя продолжать дальше так кружить.
Смотрю еще раз на карту. Черт возьми! Мы действительно заблудились. Теперь я вижу это. Надо было выбрать не среднюю протоку, а ту что слева. Там выход на север. Как же получилось, что я не заметил этого раньше?.. А все этот остров! Мне стало стыдно перед самим собой и перед Станиславом.
Ведь я же умею читать карты! Сжился с ними с детства, полюбил их и по ним создавал свой мир. Не узнаю себя: что-то с полудня зачаровало меня… Это чары леса!
Теряем несколько часов. Возвращаемся и часов около пяти вечера останавливаемся на ночлег в месте, которое без преувеличения можно назвать райским уголком. Здесь так уютно и так приятно: озеро с холмистыми берегами, напротив — три маленьких, но высоких острова. И вид на залитые солнцем леса. И при этом очень тепло.
Перед заходом солнца я беру леску с никелированной блесной, сталкиваю каноэ в воду и выплываю на середину озера. За невероятно короткое время, всего за одиннадцать минут (я смотрю на часы), вылавливаю приличный запас рыбы на сегодняшний ужин. Пойманы три щуки, по одной для каждого из нас: для Станислава, для пса и для меня.
Возвращаюсь. Издалека вижу, как Станислав разжигает большой костер. Думаю о том, что человек очень сообразителен: он придумал для себя тысячи прекрасных вещей — вот хотя бы каноэ, ружье, блесну, леску, часы, — чтобы этими орудиями и своим острым умом покорить природу. Покорить? Человек едва касается ее поверхности, при всем этом он еще слеп и слаб, он неспособен проникнуть в то, что лежит глубже. А глубже заключена какая-то сила с совершенно фантастическими возможностями и тьмой контрастов: три щуки за одиннадцать минут — и безумие лесоруба с озера Сент-Джон; идиллия солнечных пейзажей, неожиданная буря на озере — и смертельный выстрел лесника. Поймет ли когда-нибудь человек запутанную связь явлений здешней природы?
Во время ужина темнеет, и издалека доносится крик неведомого существа. Вероятно, птицы. Ее раздражает наш костер. Постепенно приближаясь, она громко проявляет свое возбужденное любопытство. Бросаемый ею в нашу сторону крик звучит как тревожный вопрос: что это? что это?
Получит ли птица удовлетворительный ответ? Вряд ли. И она не поймет связи между появлением человека и окружающей ее природой.
23. ТАИНСТВЕННАЯ ПТИЦА
Несколько щук, пойманных два дня назад, к вечеру начали портиться. Я выбрасываю их на песок вблизи нашего лагеря. Станислав протестует и велит мне запрятать рыбу подальше в кусты, чтобы никто ее не видел.
— Почему? — спрашиваю я, удивленный.
Оказывается, нельзя зря растрачивать дары природы и без надобности ловить столько рыбы. За это полагается наказание. Здесь случайно могут проехать люди, увидят щук и по следам дознаются о нашем проступке даже через месяц.
— И дознаются, что это были именно мы?
— Да! Они узнают, что это были мы. Люди здесь по следам угадывают, кто, что и когда делал! — не без хвастовства говорит Станислав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73