Старик встал, заложил руки за спину и, прихрамывая, прошелся по горнице.
Свет, шедший через слюдяные окна, был мутен, зеленоват, лица отца и сына казались зловещими.
Демидов подошел к сыну, положил на его плечо тяжелую руку. Григорий поднял взволнованное лицо.
— Ну, Гришак, — глухо сказал отец. — Аль дома худшее несчастье пало? Что молчишь?
Григорий отвел глаза в сторону, лоб вспотел, к нему прилипла жидкая прядь волос. Угреватое лицо сына было некрасиво; он с болью сознался:
— Худшее несчастье, батя, пало…
— Никак с домашними? Умер кто? — В Никитиной душе похолодело. «Кто умер? — сокрушенно подумал он. — Ужли старуха?»
Григорий собрался с духом:
— Смерть, батюшка, у нас в доме… Дуню на куренях лесиной убило!..
— Дуньк…у? — хрипло переспросил Демидов; борода его затряслась. — Этакую расторопную хозяйку! Весь завод и курени держались на ней. Осподи, пошто покарал меня?
Григорий стоял перед отцом потерянный, бессильно опустив тонкие длинные руки. Батька отвернулся к окну и глухо спросил:
— Как же это случилось? Не худые ль людишки что подстроили? Ретивая да хлопотливая была женка.
— И я так мыслю, батя, но улик нет. Поутру уехала в курени; жигари перед тем недовольство сказывали в работе, лаялись на хозяев. Потом разом притихли… А ввечеру прискакал артельный с плохой вестью; сказывает, неосторожно вела себя: сосной-вековушкой хрястнуло по маковке, и не различишь образа божьего на ней…
После глубокого раздумья отец тяжко вздохнул:
— Эх, Дуня, Дуня, не уберегла себя! Не найти нам в дом такую хозяюшку…
На душе росла тревога. «Что будет с заводами? — беспокоился Никита. — Григорий хоть хлопотлив, но слаб духом — попустительство по своему слабодушию допускает. А ставить при недостатках большое дело — надо иметь крепкое сердце… От Дуньки остались сиротки… Хошь бабка и возьмет над ними сбереженье, а все ж сироты…»
— Ступай, отдохни. Устал небось? — заботливо поглядел он на сына.
Теплое отцовское чувство шевельнулось в сердце Демидова: первая смерть в семье пробудила его.
Григорий ушел из горницы, а Никита долго ходил из угла в угол, припадая больной ногой…
Розыскная канцелярия по-прежнему не оставляла Демидова в покое. Капитан-поручик Плещеев опять вызвал на допрос и продержал заводчика целый день. Дорого обошлось это Демидову; лишняя прядка серебряных волос прибавилась в черни бороды. Но заводчик крепился, отмалчивался, держал себя спокойно…
Плещеев то ставил вопросы в упор Демидову, то отменно вежливо расспрашивал про житье. Демидов был ровен, как бы ушел в себя. Смерть любимой снохи не выходила из памяти.
Понимал Никита, к чему клонятся расспросы о житье, пришлось слать Ивану Никифоровичу соболей — ничего не поделаешь. Подьячие и писчики тянули, кто чем мог; у каждого нашлось дело и хлопоты до Демидовых. Жадный Демидов охал, кряхтел, но раскошеливался…
Длинные руки Розыскной канцелярии добирались и до Каменного Пояса. Тобольский воевода по настоянию капитан-поручика Плещеева наводил справки о работных людях на демидовских заводах. Знал Никита, что Акинфий легко не расстанется со своим добром.
Оно так и было. Воеводские подьячие и писчики наезжали в Невьянск, требовали пересчета народа; выясняли, сколько железа плавится в домнах и куда оно идет. Акинфий отговаривался от воеводских доглядчиков недосугами и срочным литьем. Когда приказные становились нетерпимыми, сын Демидов делал им посулы, а то просто выгонял с завода.
Так дело тянулось два года.
4
Счастье, однако, не оставило Демидовых. Дело приняло неожиданный поворот. Весной 1718 года фискалы, помышляя окончательно разорить заводчика, подали на него челобитную прямо царю Петру Алексеевичу, в которой без зазрения совести корили Никиту Демидова в присвоении Невьянского завода, в нерадивом хозяйствовании и возводили на него обвинение в том, что Демидов ставит железо в казну по неслыханно высоким ценам.
Царской канцелярией ведал генерал-лейтенант, а по гвардии подполковник князь Василий Долгорукий, человек вдумчивый, осторожный и характером мягкий. Получив от фискала жалобу на Никиту Демидова, генерал долго думал, как приступить к делу. Ему было известно, что Демидовы в немалом почете у царя. Князь решил быстро; доложил царю, недавно прибывшему из иноземщины, челобитную фискала.
Петр Алексеевич был в благожелательном настроении; на обширном столе перед ним лежали корабельные чертежи; царь, похудевший, в очках, которые он стал носить недавно, разглядывал их и довольно попыхивал дымком из голландской трубки. В эти минутки подумывал царь о стройке фрегатов. Нужны были дерево, пенька, смола, железо, — государь разглядывал чертежи и прикидывал, откуда все это раздобыть.
Долгорукий тихонько приоткрыл дверь, просунул свое грузное тело и прошел к столу. Государь поднял круглые смеющиеся глаза на князя, шевельнул усами.
— Ну, что скажешь? Видел? — Петр Алексеевич мундштуком трубки повел по чертежам. — Ноне весной заложим на Неве. Знатно!.. Отпиши Демидычу, что железо и якоря потребны…
Царь пристально поглядел на простое русское лицо князя, на его широкий нос. Долгорукий поклонился:
— Ваша царская милость точно угадали, я пришел, государь, с челобитной на Демидова. Фискал доносит, государь…
— А ну, князь, прочти. — Царь сел на стул, отвалился, закинув ногу на ногу, и задымил трубкой.
Долгорукий неторопливо, вразумительно читал, а государь покачивал головой: «Так, так…»
В царской горнице были широкие окна: солнечный свет золотыми брусьями падал на пол. За окном раскачивались зеленые ветки кустов, щебетали птицы. По-весеннему было хорошо и свежо. Рядом за стеной раздавались женские голоса; царь прислушался, узнал голос жены; заботливо подумал: «Последние дни дохаживает, а все хлопочет… Катюша!»
Долгорукий прочитал челобитную, наклонив голову в пышном белом парике; волнистые локоны упали на малиновый кафтан; князь ждал царского решения.
— Ну как? — спросил царь.
— Мыслю я, государь, потребно против сего допросить Демидова…
— Верно, — согласился Петр Алексеевич. — Демидыч мне друг сердешный. Но дружба — дружбой, а служба — службой, допросить надо… И у другов бывает заворуйство… Но то помни, князь Василий Владимирович, что в челобитной фискала много напраслины. Заводы Демидову переданы мною навечно, окупил он их; мужик он крепкий, хозяйственный. У него, князь, сердце железное, а руки золотые…
— То верно, ваше величество, — согласился Долгорукий. — Хорошо бы, государь, тебе иметь сотню таких слуг, как Никита.
Царь прищурил глаза, повеселел:
— Хорошо бы и пять и шесть таких, как Демидыч, и тем был бы я доволен. Горное дело знатно пошло бы в гору… Ты, князь, запроси Адмиралтейство, по сколь берут другие подрядчики за железо, тогда и рассудим…
— Правдиво, государь, разрешил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101