Просто совпадение, что ваша дурацкая Пища случайно появилась в одно время с огромными осами и крысами. Все дело в том, что в Англии возникла эпидемия гипертрофии – инфекционная гипертрофия, которая вам подвластна не более, чем Солнечная система. Болезнь эта стара, как мир. Ею страдал еще род Еноха. Вот и сейчас в деревне Чизинг Айбрайт совершенно в стороне от сферы вашей деятельности появился младенец…"
– Почерк дрожащий, видимо, старческий, – заметил Редвуд. – Однако это интересно – младенец…
Он прочел еще несколько строк и вдруг понял.
– Бог ты мой! – воскликнул он. – Да ведь это моя пропавшая миссис Скилетт!
И на другой же день нагрянул к ней как снег на голову.
Миссис Скилетт дергала лук в огородике перед домом дочери. Когда Редвуд вошел в калитку, старуха в первую минуту остолбенела, потом скрестила руки на груди (копья зеленого лука вызывающе торчали под мышкой) и ждала, пока он подойдет ближе. Несколько раз беззвучно открыла и закрыла рот, что-то пожевала единственным зубом и вдруг судорожно присела, будто не книксен сделала, а испугалась, что ее ударят по голове.
– Вот, решил вас проведать, – сказал Редвуд.
– Я уж и то ждала, сэр, – ответила она без всякой радости в голосе.
– Где Скилетт?
– Он ни разу мне не написал, ни разочка, сэр. Как я сюда приехала, он и глаз не кажет.
– И вы не знаете, где он и что с ним?
– Откуда же мне знать, сэр, писем-то нету. – И она сделала осторожный шажок в сторону, надеясь преградить Редвуду путь к сараю.
– Никто не знает, что с ним случилось, – сказал Редвуд.
– Ну, он-то сам, верно, знает, – возразила миссис Скилетт.
– Но вестей о себе он не подает.
– Он смолоду такой, Скилетт-то, если какая беда – только о себе и думает, ни о ком не позаботится, – сказала миссис Скилетт. – А уж хитрец, каких мало…
– Где ребенок? – коротко спросил Редвуд.
Она притворилась, что не поняла.
– Ребенок, о котором я слышал, – пояснил Редвуд. – Которому вы даете наш порошок. Ребенок, который весит уже двадцать восемь фунтов.
Руки миссис Скилетт дрогнули, и она выронила лук.
– Право, сэр, я и в толк не возьму, что вы такое говорите, пролепетала она. – Оно конечно, сэр, у моей дочери, миссис Кэддлс, и вправду есть ребенок, сэр…
Она опять судорожно присела и склонила нос набок, пытаясь придать своему лицу невинно-вопросительное выражение.
– Покажите-ка мне ребенка, миссис Скилетт, – сказал Редвуд.
Искоса поглядывая на ученого хитрым и трусливым взглядом, миссис Скилетт провела его в сарай.
– Оно конечно, сэр, тогда на ферме я дала его отцу баночку, может, там что и оставалось, а может, я и с собой прихватила самую малость – как говорится, по нечаянности. Собиралась-то второпях, тут не мудрено и ошибиться…
Редвуд пощелкал языком, желая привлечь внимание младенца.
– Гм, – сказал он наконец. – Гм…
Потом он объявил миссис Кэддлс, что ее сын – отличный мальчуган (ничего другого ей и не требовалось), и после этого ее уже не замечал. Видя, что она тут никому не нужна, миссис Кэддлс вскоре совсем ушла из сарая. И тогда Редвуд повернулся к миссис Скилетт.
– Раз уж вы начали, придется продолжать, – сказал он. И прибавил резко:
– Только смотрите, на этот раз не разбрасывайте его где попало.
– Чего не разбрасывать, сэр?
– Вы отлично знаете, о чем я говорю.
Старуха судорожно сжала руки – еще бы ей было не знать!
– Вы здесь никому ничего не говорили? Ни родителям, ни господам из того большого дома, ни доктору? Совсем никому?
Миссис Скилетт покачала головой.
– Я бы на вашем месте держал язык за зубами, – сказал Редвуд.
Он подошел к дверям и огляделся. Сарай стоял между домом и заброшенным свинарником и выходил на проезжую дорогу за воротами. Позади возвышалась стена из красного кирпича, утыканная поверху битым стеклом, увитая плющом и заросшая желтофиолью и повиликой. За углом, среди зеленых и пожелтевших ветвей, над пестрыми грудами первых опавших листьев виднелась освещенная солнцем доска с надписью: «Вход в лес воспрещен». В живой изгороди зияла брешь, пересеченная колючей проволокой.
– Гм, – еще задумчивее промычал Редвуд. – Гм-м.
Тут до его слуха донеслось цоканье копыт и стук колес, и из-за поворота появилась пара серых – выезд леди Уондершут. Коляска приближалась, и Редвуд рассмотрел кучера и лакея. Кучер – представительный мужчина, крупный и пышущий здоровьем – правил лошадьми с торжественной важностью.
Пускай другие не отдают себе отчета в своем призвании и положении в этом мире – он-то твердо знает, что делает: он возит ее милость, леди Уондершут! Лакей сидел на козлах подле кучера, скрестив руки на груди, и в каменном лице его была такая же непоколебимая уверенность. Потом Редвуд разглядел ее милость; она была одета неряшливо и безвкусно, в старомодной шляпке и мантилье, и сквозь очки смотрела прямо перед собой; с нею в коляске сидели две девицы и, вытянув шеи, тоже всматривались во что-то впереди.
Проходивший по другой стороне улицы священник с головой библейского пророка поспешно снял шляпу, но в коляске этого никто и не заметил.
Коляска проехала, а Редвуд еще долго стоял в дверях сарая, заложив руки за спину. Глаза его блуждали по зеленым и серым холмам, по небу, покрытому легкими облачками, по стене, утыканной битым стеклом. Порой он оборачивался и заглядывал в глубь сарая, – там, в прохладном полумраке, расцвеченном яркими бликами, словно на полотне Рембрандта, сидел на куче соломы полуголый ребенок-великан, кое-как обмотанный куском фланели, и перебирал пальцы у себя на ногах.
– Кажется, я начинаю понимать, что мы наделали, – сказал себе Редвуд.
Так он стоял и размышлял сразу обо всех: о юном Кэддлсе, и о собственном сыне, и о детях Коссара…
Внезапно он засмеялся. «Бог ты мой!» – сказал он себе, пораженный какой-то мелькнувшей мыслью.
А потом он очнулся от задумчивости и обратился к миссис Скилетт:
– Как бы там ни было, не годится, чтобы он страдал от перерывов в кормлении. Этого-то мы можем избежать. Я стану присылать вам по банке каждые полгода; ему должно хватить.
Миссис Скилетт пробормотала что-то вроде «как вам будет угодно, сэр» и «верно, я прихватила ту банку по ошибке… думала, от такой малости вреда не будет…» – а судорожные движения ее дрожащих рук досказали: да, она прекрасно поняла Редвуда.
Итак, ребенок продолжал расти.
Он все рос и рос.
– В сущности, – сказала однажды леди Уондершут, – он съел в нашей деревне всех телят. Ну, если этот Кэддлс еще раз посмеет сыграть со мной подобную шутку…
***
Но даже такое уединенное местечко, как Чизинг Айбрайт, не могло долго довольствоваться теорией о гипертрофии – хотя бы и заразной, – когда по всей стране день ото дня громче становились толки о Чудо-пище. Очень скоро старуху Скилетт призвали к ответу, и пришлось ей давать объяснения, и так это было тягостно и неприятно, что под конец она вовсе лишилась дара речи и только жевала нижнюю губу своим единственным зубом;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63