В те времена дно фонтана было украшено затейливыми раковинами и веточками коралла, которые лежали на белом кварцевом песке.
Появление на этом месте серой мраморной фигуры возмутило Каэ, и она набросилась на Нингишзиду с упреками:
– Это же варварство – сменить такую красоту, и на что? На преординарнейшую скульптуру. Ее можно было водрузить и в другом месте. Что она вообще обозначает?
– Это статуя Интагейи Сангасойи, – терпеливо отвечал жрец.
Только позже, не один раз прокручивая в памяти ту беседу, Каэ пришла к выводу, что все было не так просто, как показалось в первый момент, – слишком уж спокойно воспринял жрец взрыв ее негодования, будто не только признавал ее право распоряжаться в храмовом парке, но даже и ожидал чего-то подобного.
– А почему у нее лицо закрыто?
– Лицо Истины никогда не бывает открыто всем, Ищущая. Тот, кто узреет его, сможет узреть и лицо богини.
В этот момент Каэтане показалось, что из-под покрывала на нее озорно глянула до боли знакомая физиономия и опять скрылась под мраморными складками. Каэтана поморгала, но больше ничего не произошло.
– Дожила до галлюцинаций, – объявила она, ни к кому особо не обращаясь. – А дельфина куда переставили?
– Вынесли из парка. Но если ты хочешь...
– Конечно, хочу. И чем скорее, тем лучше. – Тут наконец до Каэтаны стала доходить абсурдность происходящего, и она прикусила язык.
– Прости, пожалуйста. Я сама не понимаю, чего это вдруг раскомандовалась. И о каком дельфине идет речь, тоже не знаю. Прости еще раз. – Она поднесла к похолодевшему лбу слабую руку и пробормотала: – Кажется, мне нужно отдохнуть. Мысли путаются, знаешь ли.
– А что запуталось в твоих мыслях? – очень серьезно полюбопытствовал жрец.
– Картины, и престранные. – Каэ бессильно опустилась на край фонтана и торопливо заговорила, словно боясь, что воспоминания переполнят ее, она захлебнется в них и никогда уже больше не выплывет на поверхность: – Сейчас я вижу толпу странников в белых одеяниях. Они несут охапки цветов сюда, к этому фонтану. Только здесь все-таки этот таинственный дельфин. А теперь коня вижу, вороного. Лучше, чем у меня сейчас...
Арру вижу – это тот маг, что вызвал меня сюда из моего мира. Нет, не из моего. Мой мир здесь, а там я была в изгнании.
Глаза Каэ увеличились, губы пересохли, и с них падали отрывистые, на первый взгляд бессвязные слова, но старый жрец не перебивал ее, а внимательно слушал. Он присел рядом, обнял ее жилистой рукой и стал тихо укачивать, как ребенка. Когда она замолкала на секунду и усталая голова ее начинала клониться на грудь, Нин-гишзида ласково, но настойчиво спрашивал:
– А дальше? Что ты еще видишь?
И Каэтана рассказывала о старинных обрядах, о событиях невероятной седой древности, о драконах, о войнах, когда-то гремевших на этой земле. Эпические повествования сменялись у нее в памяти, картинами тихой и спокойной жизни. Она цитировала отрывки каких-то неизвестных поэм. Щелкала пальцами нетерпеливо, не в силах воспроизвести забытую мелодию или строку. Иногда жрец осторожно подсказывал ей, что мог, и тогда она искренне радовалась и заливисто хохотала.
Изредка в уединенную аллею заглядывали жрецы или вельможи, посланные правителем на поиски Каэ и жреца, но Нингишзида движением седых бровей отправлял их прочь, и они удалялись на цыпочках, не смея беспокоить странную парочку. Каэтана же, казалось, не обращала внимания на происходящее вокруг, целиком погрузившись в диковинный мир неизвестно чьих воспоминаний.
Мягко шурша крыльями, ей на плечо тяжело плюхнулся большой ворон. Он потоптался минуту, устраиваясь поудобнее, цепко схватился за ткань ее рубахи сильными когтями и начал тихонько перебирать волосы на виске крепким клювом. Не переставая говорить и нимало не удивившись, Каэ протянула руку и погладила птицу по блестящим иссиня-черным перьям.
Затем рассеянно полезла в карман, достала оттуда неведомо как попавший в него кусочек хлеба и протянула ворону. Тот осторожно принял угощение и спрыгнул с ее плеча на землю – поклевать в свое удовольствие. А она продолжала:
– Еще вижу подвал. Темный, сырой. Приближается огонек – это человек несет факел. С потолка капает вода, я слышу мерный звук. Иногда капля падает мне за шиворот – это неприятно. А еще мне очень страшно.
– Ты боишься этого человека?
– Нет, он мне не опасен. Думаю даже, это он боится меня. А я страшусь того, что со мной происходит. Все воспоминания и знания будто проваливаются куда-то. Во мне открывается бездна, которая поглощает меня, и я опустошаюсь. Это очень страшно. Я бегу по черному коридору и кричу...
– А человек с факелом?
– Он не один. Их там несколько. Нет, они не преследуют меня, просто стоят и смотрят вслед, но от этого еще более жутко. Я бегу и медленно теряю себя. Ужасное состояние – проваливаюсь в какую-то черную дыру, бр-р-р...
Каэтана вздрогнула всем телом, посмотрела на жреца внезапно прояснившимися глазами и спросила:
– Что это за чушь я тут несла?
– Ты рассказала очень много важного для меня. Я тебе благодарен. Пойдем к ужину. Тхагаледжа, наверное, заждался нас.
– Как? Уже ужин? Неужели мы тут сидим целый день?
– Так получилось, – неопределенно пожал плечами жрец. – Пойдем.
Каэтана охотно кивнула и поднялась со своего места. Когда они выходили из аллеи, уже сгущались сумерки. И в этих сумерках ей привиделся нефритовый дельфин, несущийся по волне. Он улыбнулся ей и весело прошептал:
– Кахатанна.
К храму Безымянной богини ее привели только на третий день. И случилось это до обидного просто – без церемоний, песнопений и жертвоприношений. Просто Нингишзида предложил ей прогуляться по парку, как и в предыдущие дни, и ничего не подозревающая Каэ согласилась.
На этот раз они шли гораздо быстрее, словно их путешествие имело определенную цель. Каэ собралась было спросить об этом старого жреца, но в этот момент они как раз и вышли к храму. И это было прекрасно.
Полуденное солнце освещало невысокое и изящное мраморное строение, напоминающее драгоценную игрушку на зеленом бархате. Цепь искусственных водоемов, соединенных небольшими каналами, через которые были перекинуты хрупкие мостики, располагав лась таким образом, что храм казался стоящим на отдельном островке посреди обширного парка. Более всего порадовало Каэтану отсутствие какой-либо торжественности.
Звонко щебетали птицы, деловито гудели шйели, перелетая с одного цветка на другой, носились в теплом воздухе стройные стрекозы. Цветы здесь были великолепны – они цвели изо всех сил, поя воздух изысканным, чуть пьянящим ароматом. В маленьком пруду на листе какого-то водяного растения грелась на солнце крохотная болотная черепашка. Она снисходительно покосилась на подошедших людей, нр не подумала скрываться под водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Появление на этом месте серой мраморной фигуры возмутило Каэ, и она набросилась на Нингишзиду с упреками:
– Это же варварство – сменить такую красоту, и на что? На преординарнейшую скульптуру. Ее можно было водрузить и в другом месте. Что она вообще обозначает?
– Это статуя Интагейи Сангасойи, – терпеливо отвечал жрец.
Только позже, не один раз прокручивая в памяти ту беседу, Каэ пришла к выводу, что все было не так просто, как показалось в первый момент, – слишком уж спокойно воспринял жрец взрыв ее негодования, будто не только признавал ее право распоряжаться в храмовом парке, но даже и ожидал чего-то подобного.
– А почему у нее лицо закрыто?
– Лицо Истины никогда не бывает открыто всем, Ищущая. Тот, кто узреет его, сможет узреть и лицо богини.
В этот момент Каэтане показалось, что из-под покрывала на нее озорно глянула до боли знакомая физиономия и опять скрылась под мраморными складками. Каэтана поморгала, но больше ничего не произошло.
– Дожила до галлюцинаций, – объявила она, ни к кому особо не обращаясь. – А дельфина куда переставили?
– Вынесли из парка. Но если ты хочешь...
– Конечно, хочу. И чем скорее, тем лучше. – Тут наконец до Каэтаны стала доходить абсурдность происходящего, и она прикусила язык.
– Прости, пожалуйста. Я сама не понимаю, чего это вдруг раскомандовалась. И о каком дельфине идет речь, тоже не знаю. Прости еще раз. – Она поднесла к похолодевшему лбу слабую руку и пробормотала: – Кажется, мне нужно отдохнуть. Мысли путаются, знаешь ли.
– А что запуталось в твоих мыслях? – очень серьезно полюбопытствовал жрец.
– Картины, и престранные. – Каэ бессильно опустилась на край фонтана и торопливо заговорила, словно боясь, что воспоминания переполнят ее, она захлебнется в них и никогда уже больше не выплывет на поверхность: – Сейчас я вижу толпу странников в белых одеяниях. Они несут охапки цветов сюда, к этому фонтану. Только здесь все-таки этот таинственный дельфин. А теперь коня вижу, вороного. Лучше, чем у меня сейчас...
Арру вижу – это тот маг, что вызвал меня сюда из моего мира. Нет, не из моего. Мой мир здесь, а там я была в изгнании.
Глаза Каэ увеличились, губы пересохли, и с них падали отрывистые, на первый взгляд бессвязные слова, но старый жрец не перебивал ее, а внимательно слушал. Он присел рядом, обнял ее жилистой рукой и стал тихо укачивать, как ребенка. Когда она замолкала на секунду и усталая голова ее начинала клониться на грудь, Нин-гишзида ласково, но настойчиво спрашивал:
– А дальше? Что ты еще видишь?
И Каэтана рассказывала о старинных обрядах, о событиях невероятной седой древности, о драконах, о войнах, когда-то гремевших на этой земле. Эпические повествования сменялись у нее в памяти, картинами тихой и спокойной жизни. Она цитировала отрывки каких-то неизвестных поэм. Щелкала пальцами нетерпеливо, не в силах воспроизвести забытую мелодию или строку. Иногда жрец осторожно подсказывал ей, что мог, и тогда она искренне радовалась и заливисто хохотала.
Изредка в уединенную аллею заглядывали жрецы или вельможи, посланные правителем на поиски Каэ и жреца, но Нингишзида движением седых бровей отправлял их прочь, и они удалялись на цыпочках, не смея беспокоить странную парочку. Каэтана же, казалось, не обращала внимания на происходящее вокруг, целиком погрузившись в диковинный мир неизвестно чьих воспоминаний.
Мягко шурша крыльями, ей на плечо тяжело плюхнулся большой ворон. Он потоптался минуту, устраиваясь поудобнее, цепко схватился за ткань ее рубахи сильными когтями и начал тихонько перебирать волосы на виске крепким клювом. Не переставая говорить и нимало не удивившись, Каэ протянула руку и погладила птицу по блестящим иссиня-черным перьям.
Затем рассеянно полезла в карман, достала оттуда неведомо как попавший в него кусочек хлеба и протянула ворону. Тот осторожно принял угощение и спрыгнул с ее плеча на землю – поклевать в свое удовольствие. А она продолжала:
– Еще вижу подвал. Темный, сырой. Приближается огонек – это человек несет факел. С потолка капает вода, я слышу мерный звук. Иногда капля падает мне за шиворот – это неприятно. А еще мне очень страшно.
– Ты боишься этого человека?
– Нет, он мне не опасен. Думаю даже, это он боится меня. А я страшусь того, что со мной происходит. Все воспоминания и знания будто проваливаются куда-то. Во мне открывается бездна, которая поглощает меня, и я опустошаюсь. Это очень страшно. Я бегу по черному коридору и кричу...
– А человек с факелом?
– Он не один. Их там несколько. Нет, они не преследуют меня, просто стоят и смотрят вслед, но от этого еще более жутко. Я бегу и медленно теряю себя. Ужасное состояние – проваливаюсь в какую-то черную дыру, бр-р-р...
Каэтана вздрогнула всем телом, посмотрела на жреца внезапно прояснившимися глазами и спросила:
– Что это за чушь я тут несла?
– Ты рассказала очень много важного для меня. Я тебе благодарен. Пойдем к ужину. Тхагаледжа, наверное, заждался нас.
– Как? Уже ужин? Неужели мы тут сидим целый день?
– Так получилось, – неопределенно пожал плечами жрец. – Пойдем.
Каэтана охотно кивнула и поднялась со своего места. Когда они выходили из аллеи, уже сгущались сумерки. И в этих сумерках ей привиделся нефритовый дельфин, несущийся по волне. Он улыбнулся ей и весело прошептал:
– Кахатанна.
К храму Безымянной богини ее привели только на третий день. И случилось это до обидного просто – без церемоний, песнопений и жертвоприношений. Просто Нингишзида предложил ей прогуляться по парку, как и в предыдущие дни, и ничего не подозревающая Каэ согласилась.
На этот раз они шли гораздо быстрее, словно их путешествие имело определенную цель. Каэ собралась было спросить об этом старого жреца, но в этот момент они как раз и вышли к храму. И это было прекрасно.
Полуденное солнце освещало невысокое и изящное мраморное строение, напоминающее драгоценную игрушку на зеленом бархате. Цепь искусственных водоемов, соединенных небольшими каналами, через которые были перекинуты хрупкие мостики, располагав лась таким образом, что храм казался стоящим на отдельном островке посреди обширного парка. Более всего порадовало Каэтану отсутствие какой-либо торжественности.
Звонко щебетали птицы, деловито гудели шйели, перелетая с одного цветка на другой, носились в теплом воздухе стройные стрекозы. Цветы здесь были великолепны – они цвели изо всех сил, поя воздух изысканным, чуть пьянящим ароматом. В маленьком пруду на листе какого-то водяного растения грелась на солнце крохотная болотная черепашка. Она снисходительно покосилась на подошедших людей, нр не подумала скрываться под водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145