Почти в ту же минуту она поняла, что не может так поступать. Это слишком жестоко. Единую плоть разделить нельзя. И к тому же ведь это месть. Она обернулась к нему. Он все еще злобно смотрел на нее налитыми кровью глазами. У него был вид побитой собаки. Не спуская с него глаз, она медленно вынула из ушей вату.
— Вы с Джеком много лет меня обманывали.
— Подожди! Подожди минутку, Брек! Совсем недавно ты говорил, что ты меня любишь.
— Да, я и любил! Но тогда я еще не знал того, что знаю теперь. Держу пари, Беата тоже все знает. Держу пари, она ненавидит тебя.
— Брек! Брек! Ведь ты говорил, что ты меня любишь!
— Это он тебя любит. Утешься — Джек тебя любит.
Глаза ее все время возвращались к дверям. Он снова замолк. Актер готовил еще одну превосходную сцену.
Он тихо сказал:
— Я его убью.
— Что? Что ты говоришь?
— Я убью Джека Эшли, если даже это будет последнее, что я сделаю в жизни.
— Дорогой Брек, не говори таких слов.
— Любой суд присяжных меня оправдает. И знаешь почему? Знаешь? Знаешь? Знаешь? Потому что вы с ним давали мне яд. Я не болен. Меня просто-напросто отравили.
— Брек!
— Корица! Мускатный орех и изюм!.. Ты куда?
— Я иду за Джорджем.
— На что тебе Джордж?
— Я хочу послать его за миссис Хаузермен. Пусть она теперь дежурит около тебя по ночам. Расскажи ей все. Она будет готовить тебе такую еду, которую ты сможешь спокойно есть. Я больше ничем не могу помочь тебе, Брек.
Она вышла из комнаты. Поднимаясь по лестнице, она услышала, что он ее зовет. Она постучалась к Джорджу. Никто не ответил. Она открыла дверь в его комнату. Комната была пуста. Через холл она прошла в ванную, намочила руки и лоб холодной водой. Шепотом повторяя: «Все кончено, теперь я отдохну», она опустилась на пол и прижалась лбом к линолеуму. Dieu! Dieu! Nous sommes de pauvres creatures. Aide-nous! Она сошла по лестнице вниз. В холле стоял Джордж.
— Джордж! Ты подслушивал, что говорил отец?
Джордж ничего не ответил. Он смотрел куда-то поверх ее плеча.
— Отвечай, когда тебя спрашивают!
— Он выбил стекло. Чем он в тебя бросил?
— Стэйси! С кем ты там разговариваешь?
— Он ничем в меня не бросал. Меня даже не было в комнате. Он тяжело болен. Не обращай внимания на его слова.
— Стэйси! Почему ты не отвечаешь?
— Я разговариваю с Джорджем, Брек.
— Не посылай его за миссис Хаузермен.
Она торопливо зашептала:
— Джордж, Фелиситэ говорит, что ты хотел бы ненадолго уехать. Пожалуй, тебе действительно надо уехать. — Она вынула из кармана и положила ему в руку маленький парчовый кошелек. — Здесь сорок долларов. Уезжай завтра. Пиши мне, дорогой Джордж, пиши мне. Рассказывай мне обо всем, что с тобой будет. — Она поцеловала его. — Сокровище ты мое! Сокровище ты мое!
Отчаянный звон колокольчика.
— Стэйси! Я съем кашу. Иди сюда. Я ее съем, Джордж!
Пауза.
— Джордж!
— Что, папа?
— Зайди ко мне.
Джордж и Юстэйсия вошли в комнату.
— Не ходи за миссис Хаузермен. Слышишь?
— Да, папа.
— У меня есть для тебя другое поручение. Завтра рано утром сбегай к Эшли и попроси мистера Эшли прийти поупражняться в стрельбе в воскресенье днем — сегодня днем. Скажи ему, что мне лучше. Скажи, что я прошу его обязательно прийти со всей семьей.
— Дети не смогут прийти, папа. В пять часов в парке назначен пикник Эпвортской лиги.
— Ладно, тогда пусть придет с миссис Эшли.
— Хорошо, папа.
— А вы все трое тоже идете на пикник?
— Да.
— Но ведь вы католики.
— Роджер — президент. Он и Лили нас приглашают. Мама и Фелиситэ наготовили много бутербродов и пирожных.
— Ладно, ступай.
Джордж не двигался с места.
— Ты что? Я ведь сказал тебе — ступай.
Джордж смотрел на отца каким-то странным тяжелым взглядом. Он медленно подошел к столику возле кровати, взял оловянную миску с кашей и опрокинул себе в рот все ее содержимое. Потом, не поднимая глаз, вышел из комнаты. Лансинг ошарашенно смотрел ему вслед. Юстэйсия огромным усилием подавила смех. Стоит ей сейчас рассмеяться, и она уже не сможет остановиться. Утренники по средам — два билета по пятнадцати центов.
— Зачем он это сделал? Отвечай, Стэйси! Что он хотел этим сказать?
— Ты сегодня наговорил много глупых и жестоких слов, Брек. Я больше не хочу ничего слушать. Позволь мне заткнуть уши ватой. Я буду здесь сидеть и читать.
— Но зачем мальчишка это сделал?
— Если у тебя разумные дети, ты и сам должен вести себя разумно, Брекенридж Лансинг.
— Что все это значит?
Она молча показала на разбитое стекло.
— Ты думаешь, он слышал, о чем мы говорили?
— Я думаю, он слышал, как ты обвинял меня в прелюбодеянии и в убийстве. А ты что думаешь? Ты думаешь, он имел в виду что-нибудь другое?
Брекенридж возмущенно на нее посмотрел.
— Он слышал, как ты грозился убить Джона Эшли. Когда Джорджу понадобился добрый друг, Джон Эшли был ему другом. Брек, почему ты не можешь хоть немножко помолчать? От этих беспрерывных разговоров тебе только становится хуже. Можно мне на пятнадцать минут заткнуть уши ватой?
Он ворчал: «…подслушивает… неслыханная наглость… выпороть его как следует…»
— Можно, Брек?
Он в ярости буркнул:
— Да… Да, делай что хочешь.
Она заткнула уши ватой и прилегла с книгой на диван. О, благословенная тишина! О, волны, с плеском набегающие на берег! О, солнечный свет в бухте Нельсона!
Прошло минут десять. Она не слышала, как он шепотом повторял ее имя. Он встал с постели, прошел по комнате и тихонько коснулся ее плеча. Она обернулась и посмотрела на него. Он опустился на колени и прижался к ее руке лбом. Она вынула из ушей вату.
— Я хочу есть! — сказал он.
Она забыла подать ему в полночь кашу! Она хотела встать, но он ее удержал.
— Я позову Фелиситэ, — проговорила она.
Он заплакал.
— Прости меня, Стэйси. Не обращайся со мной так, Стэйси. Пожалей меня… Я совсем не то хотел сказать. Ты лучшее, что у меня было в жизни. Я ужасно не люблю болеть, и потому мне противно все на свете.
Она снова попыталась встать, но он своим лбом прижал ее руку к краю дивана.
— Меня, наверно, плохо воспитали. Все, за что я ни возьмусь, валится из рук. Скажи мне что-нибудь хорошее, Стэйси.
Она посмотрела вниз на эти все еще золотистые волосы. Васильковых, теперь налитых кровью глаз не было видно. Она взяла его руку и поцеловала.
— Ложись в постель. После каши тебе сразу станет лучше.
— Подожди минутку. Не уходи. Наклонись, я скажу тебе что-то на ухо. Может быть, даже лучше, что дело идет к концу. Я не буду огорчаться. Это ведь все равно что уснуть. Помолись за меня, Стэйси. Я знаю, все твои молитвы бывают услышаны. Помолись, чтобы я умер без мучений. («Ты мне больно придавил руку, Брек!») И еще помолись, чтобы все плохое, что я сделал, постепенно забылось. Слышишь, Стэйси? Чтобы дети думали обо мне… лучше. («Брек, милый, ты придавил мне руку!») Ах, Стэйси, Стэйси, будешь ли ты поминать меня добрым словом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129