Очень уж интересные вещи она рассказывала о своем детстве в далекой России. Воспитанием юных графинь, Ирины и Ольги, занимались гувернантки — француженки, англичанки и немки. Родители заходили в детскую под вечер, перед тем как переодеваться к обеду. Правда, два раза в месяц девочки получали приглашение по всей форме отобедать с отцом и матерью внизу. Известно было, что на балах, раутах и когда просто кто-нибудь гостил в доме разговор велся исключительно по-французски. Но с дочерьми во время семейных обедов родители говорили по-русски. И беседа никогда не касалась гувернанток, соседей, мелочей повседневной жизни. Мать говорила о дальних странах, о знаменитых художниках и музыкантах. Отец рассказывал детям о чудесах природы — кометах, вулканах, о великих открытиях, совершенных великими людьми: о паровой машине Джеймса Уатта, об оспенных прививках доктора Дженнера, о первых полетах на воздушном шаре. Больше всего говорилось о России, ее истории, ее величии, ее священном предназначении и ее будущем, которое удивит весь мир. Но никогда речь не заходила о возможных изменениях существующего в России порядка. Об этом отец впервые заговорил, когда семья уже была за границей.
Вот эти все разговоры и пересказывала мисс Дубкова, ужиная в «Сент-Киттсе», — про дальние страны, про великих художников, про лампочку Эдисона и первую говорящую машину, про то, что было найдено при раскопках в Помпеях. И еще мисс Дубкова умела тонко и ненавязчиво выражать свое восхищение хозяйкой дома. Как гордился Джордж, слыша лестные слова, адресованные его матери. Глаз не отрывал от ее лица, ища подтверждения, что и она слышала их, что она поняла. Иногда Ольга Сергеевна заговаривала даже о Лансинге — как он, мол, популярен в городе и какое положение занимает. А со временем дошла наконец очередь и до России, ее истории, ее величин, ее священном предназначении и ее будущем, которое удивит мир. Она рассказывала о великом русском царе, построившем свою столицу на болотах, и о другом царе, который дал свободу рабам; о гении Пушкина, о безграничных просторах и красоте своей родины.
Джордж спросил:
— Мисс Дубкова, а на каком языке говорят в России?
— На русском.
— Пожалуйста… пожалуйста, скажите мне что-нибудь по-русски.
Мисс Дубкова помолчала, внимательно вглядываясь в него, потом заговорила на чуждом его уху языке. Он слушал как зачарованный.
— Что это вы сказали, мисс Дубкова?
— Я сказала: «Джордж, сын Брекенриджа» — так у нас обращаются друг к другу взрослые люди. «Ты юн, но на душе у тебя нерадостно, потому что ты не нашел еще того дела, которое должно стать делом всей твоей жизни. Но ты найдешь его и будешь служить ему преданно, честно и бесстрашно. Бог перед каждым из людей поставил одну главную задачу. Мне кажется, та, которую предстоит решать тебе, потребует много мужества, много стойкости; путь твой будет нелегок, но ты победишь».
Она замолчала, молчали и все остальные. Джордж словно окаменел. Энн смотрела на брата круглыми глазами, словно никогда раньше его не видела. Наконец она первая нарушила тишину:
— А почему все это вы знаете, мисс Дубкова?
— Потому что Джордж мне напоминает моего отца.
Так началась эта странная дружба между головорезом-подростком, которому еще не минуло шестнадцати, и пятидесятилетней старой девой, русской эмигранткой. Началась и быстро стала крепнуть — и в беседах за ужином, и в других, что велись после ужина в гостиной. Правда, были в ней свои подъемы и спады, потому что подросткам, как молодым зверькам, свойственно вдруг охладевать к тому, что, казалось, захватило их целиком. Кроме того, возникали естественные перерывы — когда Джордж уезжал в очередную школу. Кто знает, не нарочно ли он добивался исключения, чтобы вернуться к застольным рассказам мисс Дубковой.
— Мой отец бежал из России под самым носом разыскивавшей его полиции. Он сбрил бороду и усы, сбрил даже брови. Переоделся в женское платье и вместе с нами примкнул к толпе женщин, шедших на богомолье. Мы пели псалмы и просили подаяния на дорогах. Мы были увешаны образками. Я показывала Фелиситэ некоторые из тех образков.
— Да, я видела…
— Мать в пути заболела. Мы купили двухколесную тележку и катили ее перед собой. У нас были вшиты в одежду деньги, но, чтобы не возбуждать подозрений, мы, как все, просили подаяния и на ночлег останавливались в монастырях.
— А за что вашего отца разыскивала полиция? — спросила Энн.
— У нас в доме был установлен подпольный типографский станок. Отец печатал на нем листовки.
— Что такое «листовки»?
— Да замолчи ты! — прикрикнул Джордж.
— Он считал, что единственная возможность спасти Россию — это свергнуть царскую власть. И надеялся так подготовить народ, чтобы переворот мог совершиться бескровно. Во всех русских городах, больших и маленьких, действовали его единомышленники. Но под конец он понял, что одними листовками дела не сделаешь. Люди читали их, а предпринимать ничего не предпринимали. Я часто слышала от отца фразу: «Русский человек любит разговорами отделываться от решений». И тогда он задумал другое.
Слушатели, затаив дыхание, ждали. А мисс Дубкова вдруг размахнулась и словно с силой швырнула что-то через всю комнату.
— Что это вы сделали, мисс Дубкова? — спросила Энн.
— Замолчи! — крикнул Джордж.
Юстэйсия решительно начала:
— Неужели нет лучших способов добиться разумной формы правления, чем это?
— Чем что, мама?
— Ш-ш, девочка.
— Энн, слушай, я тебе расскажу сказку. Ты когда-нибудь видела собаку в наморднике?
— А что такое «намордник»?
— Кожаный ремешок, которым собаке стягивают челюсти. Или плетеная корзиночка, которую ей надевают на морду.
— Это чтоб она не кусалась, да? А ест она как же, мисс Дубкова?
— Ты, конечно, знаешь, что лев — царь зверей, Энн. В джунглях власть его безгранична. Что ему вздумается, то он и делает. Так вот, жил-был когда-то в Африке великий царь Лев, и вздумалось ему надеть на всех других львов намордники — и на тигров тоже, и на пантер. На всех, в общем, кроме его супруги, и деток, и двадцати близких родственников. Теперь пасть у бедных зверей только чуть-чуть приоткрывалась. Если их мучил голод, приходилось довольствоваться самой мелкой лесной тварью — другой было не заглотать. Зато великий царь, его супруга и детки и двадцать близких родственников могли есть любую дичь — и антилоп, и газелей, и все что угодно. И наедались они до отвала. Но вот некоторые львы помоложе исхитрились растягивать немного свои намордники. Тогда царь нашел на них другую управу. Он стал связывать им передние лапы, чтобы они не могли бегать. Каждый вечер в царском дворце пир горой, а другие львы ковыляют вокруг вприпрыжку, да еще с этой пакостью на мордах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
Вот эти все разговоры и пересказывала мисс Дубкова, ужиная в «Сент-Киттсе», — про дальние страны, про великих художников, про лампочку Эдисона и первую говорящую машину, про то, что было найдено при раскопках в Помпеях. И еще мисс Дубкова умела тонко и ненавязчиво выражать свое восхищение хозяйкой дома. Как гордился Джордж, слыша лестные слова, адресованные его матери. Глаз не отрывал от ее лица, ища подтверждения, что и она слышала их, что она поняла. Иногда Ольга Сергеевна заговаривала даже о Лансинге — как он, мол, популярен в городе и какое положение занимает. А со временем дошла наконец очередь и до России, ее истории, ее величин, ее священном предназначении и ее будущем, которое удивит мир. Она рассказывала о великом русском царе, построившем свою столицу на болотах, и о другом царе, который дал свободу рабам; о гении Пушкина, о безграничных просторах и красоте своей родины.
Джордж спросил:
— Мисс Дубкова, а на каком языке говорят в России?
— На русском.
— Пожалуйста… пожалуйста, скажите мне что-нибудь по-русски.
Мисс Дубкова помолчала, внимательно вглядываясь в него, потом заговорила на чуждом его уху языке. Он слушал как зачарованный.
— Что это вы сказали, мисс Дубкова?
— Я сказала: «Джордж, сын Брекенриджа» — так у нас обращаются друг к другу взрослые люди. «Ты юн, но на душе у тебя нерадостно, потому что ты не нашел еще того дела, которое должно стать делом всей твоей жизни. Но ты найдешь его и будешь служить ему преданно, честно и бесстрашно. Бог перед каждым из людей поставил одну главную задачу. Мне кажется, та, которую предстоит решать тебе, потребует много мужества, много стойкости; путь твой будет нелегок, но ты победишь».
Она замолчала, молчали и все остальные. Джордж словно окаменел. Энн смотрела на брата круглыми глазами, словно никогда раньше его не видела. Наконец она первая нарушила тишину:
— А почему все это вы знаете, мисс Дубкова?
— Потому что Джордж мне напоминает моего отца.
Так началась эта странная дружба между головорезом-подростком, которому еще не минуло шестнадцати, и пятидесятилетней старой девой, русской эмигранткой. Началась и быстро стала крепнуть — и в беседах за ужином, и в других, что велись после ужина в гостиной. Правда, были в ней свои подъемы и спады, потому что подросткам, как молодым зверькам, свойственно вдруг охладевать к тому, что, казалось, захватило их целиком. Кроме того, возникали естественные перерывы — когда Джордж уезжал в очередную школу. Кто знает, не нарочно ли он добивался исключения, чтобы вернуться к застольным рассказам мисс Дубковой.
— Мой отец бежал из России под самым носом разыскивавшей его полиции. Он сбрил бороду и усы, сбрил даже брови. Переоделся в женское платье и вместе с нами примкнул к толпе женщин, шедших на богомолье. Мы пели псалмы и просили подаяния на дорогах. Мы были увешаны образками. Я показывала Фелиситэ некоторые из тех образков.
— Да, я видела…
— Мать в пути заболела. Мы купили двухколесную тележку и катили ее перед собой. У нас были вшиты в одежду деньги, но, чтобы не возбуждать подозрений, мы, как все, просили подаяния и на ночлег останавливались в монастырях.
— А за что вашего отца разыскивала полиция? — спросила Энн.
— У нас в доме был установлен подпольный типографский станок. Отец печатал на нем листовки.
— Что такое «листовки»?
— Да замолчи ты! — прикрикнул Джордж.
— Он считал, что единственная возможность спасти Россию — это свергнуть царскую власть. И надеялся так подготовить народ, чтобы переворот мог совершиться бескровно. Во всех русских городах, больших и маленьких, действовали его единомышленники. Но под конец он понял, что одними листовками дела не сделаешь. Люди читали их, а предпринимать ничего не предпринимали. Я часто слышала от отца фразу: «Русский человек любит разговорами отделываться от решений». И тогда он задумал другое.
Слушатели, затаив дыхание, ждали. А мисс Дубкова вдруг размахнулась и словно с силой швырнула что-то через всю комнату.
— Что это вы сделали, мисс Дубкова? — спросила Энн.
— Замолчи! — крикнул Джордж.
Юстэйсия решительно начала:
— Неужели нет лучших способов добиться разумной формы правления, чем это?
— Чем что, мама?
— Ш-ш, девочка.
— Энн, слушай, я тебе расскажу сказку. Ты когда-нибудь видела собаку в наморднике?
— А что такое «намордник»?
— Кожаный ремешок, которым собаке стягивают челюсти. Или плетеная корзиночка, которую ей надевают на морду.
— Это чтоб она не кусалась, да? А ест она как же, мисс Дубкова?
— Ты, конечно, знаешь, что лев — царь зверей, Энн. В джунглях власть его безгранична. Что ему вздумается, то он и делает. Так вот, жил-был когда-то в Африке великий царь Лев, и вздумалось ему надеть на всех других львов намордники — и на тигров тоже, и на пантер. На всех, в общем, кроме его супруги, и деток, и двадцати близких родственников. Теперь пасть у бедных зверей только чуть-чуть приоткрывалась. Если их мучил голод, приходилось довольствоваться самой мелкой лесной тварью — другой было не заглотать. Зато великий царь, его супруга и детки и двадцать близких родственников могли есть любую дичь — и антилоп, и газелей, и все что угодно. И наедались они до отвала. Но вот некоторые львы помоложе исхитрились растягивать немного свои намордники. Тогда царь нашел на них другую управу. Он стал связывать им передние лапы, чтобы они не могли бегать. Каждый вечер в царском дворце пир горой, а другие львы ковыляют вокруг вприпрыжку, да еще с этой пакостью на мордах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129