Катя пухлыми руками домовито перемывала чашки. Я, не дожидаясь чая и проголодавшись после купанья, ела хлеб с густыми свежими сливками. На мне была холстинковая блуза с открытыми рукавами, и голова была повязана платком по мокрым волосам. Катя первая, еще через окно, увидала его.
- А! Сергей Михайлыч! - проговорила она. - А мы только что про вас говорили.
Я встала и хотела уйти, чтобы переодеться, но он застал меня в то время, как я была уже в дверях.
- Ну, что за церемонии в деревне, - сказал он, глядя на мою голову в платке и улыбаясь, - ведь вам не совестно Григория, а я, право, для вас Григорий. - Но именно теперь мне показалось, что он смотрит на меня совсем не так, как мог смотреть Григорий, и мне стало неловко.
- Я сейчас приду, - сказала я, уходя от него.
- Чем же это дурно? - прокричал он мне вслед. - Точно молодайка крестьянская.
"Как он странно посмотрел на меня, - думала я, торопливо переодеваясь наверху. - Ну, слава богу, что он приехал, веселей будет!" И, посмотревшись в зеркало, весело сбежала вниз по лестнице и, не скрывая того, что торопилась, запыхавшись вошла на террасу. Он сидел за столом и рассказывал Кате про наши дела. Взглянув на меня, он улыбнулся и продолжал говорить. Дела наши, по его словам, были в отличном положении. Теперь нам надо было только лето пробыть в деревне, а потом ехать или в Петербург, для воспитания Сони, или за границу.
- Да вот ежели бы вы с нами за границу поехали, - сказала Катя, - а то мы одни как в лесу там будем.
- Ах! как бы я с вами вокруг света поехал, - сказал он полушутя, полусерьезно.
- Так что ж, - сказала я, - поедемте вокруг света.
Он улыбнулся и покачал головой.
- А матушка? А дела? - сказал он. - Ну да не в том дело. Расскажите-ка, как вы провели это время? Неужели опять хандрили?
Когда я ему рассказала, что без него занималась и не скучала, и Катя подтвердила мои слова, он похвалил меня и словами и взглядом обласкал, как ребенка, как будто имел на то право. Мне казалось необходимо подробно и особенно искренно сообщать ему все, что я делала хорошего, и признаваться, как на исповеди, во всем, чем он мог быть недоволен. Вечер был так хорош, что чай унесли, а мы остались на террасе, и разговор был так занимателен для меня, что я и не заметила, как понемногу затихли вокруг нас людские звуки. Отовсюду сильнее запахло цветами, обильная роса облила траву, соловей защелкал недалеко в кусте сирени и затих, услыхав наши голоса; звездное небо как будто опустилось над нами.
Я заметила, что уже смерклось, только потому, что летучая мышь вдруг беззвучно влетела под парусину террасы и затрепыхалась около моего белого платка. Я прижалась к стене и хотела уже вскрикнуть, но мышь так же беззвучно и быстро вынырнула из-под навеса и скрылась в полутьме сада.
- Как я люблю ваше Покровское, - сказал он, прерывая разговор. - Так бы всю жизнь и сидел тут на террасе.
- Ну что ж, и сидите, - сказала Катя.
- Да, сидите, - проговорил он, - жизнь не сидит.
- Что вы не женитесь? - сказала Катя. - Вы бы отличный муж были.
- Оттого, что я люблю сидеть, - засмеялся он. - Нет, Катерина Карловна, нам с вами уж не жениться. На меня уж давно все перестали смотреть, как на человека, которого женить можно. А я сам и подавно, и с тех пор мне так хорошо, стало, право.
Мне показалось, что он как-то неестественно-увлекательно говорит это.
- Вот хорошо! тридцать шесть лет, уж и отжил, - сказала Катя.
- Да еще как отжил, - продолжал он, - только сидеть и хочется. А чтоб жениться, надо другое. Вот спросите-ка у нее, - прибавил он, головой указывая на меня. - Вот этих женить надо. А мы с вами будем на них радоваться.
В тоне его была затаенная грусть и напряженность, не укрывшаяся от меня. Он помолчал немного; ни я, ни Катя ничего не сказали.
- Ну, представьте себе, - продолжал он, повернувшись на стуле, - ежели бы я вдруг женился, каким-нибудь несчастным случаем, на семнадцатилетней девочке, хоть на Маш... на Марье Александровне. Это прекрасный пример, я очень рад, что это так выходит... и это самый лучший пример.
Я засмеялась и никак не понимала, чему он так рад, и что такое так выходит...
- Ну, скажите по правде, руку на сердце, - сказал он, шутливо обращаясь ко мне, - разве не было бы для вас несчастье соединить свою жизнь с человеком старым, отжившим, который только сидеть хочет, тогда как у вас там бог знает что бродит, чего хочется.
Мне неловко стало, я молчала, не зная, что ответить.
- Ведь я не делаю вам предложенья, - сказал он, смеясь, - но по правде скажите, ведь не о таком муже вы мечтаете, когда по вечерам одни гуляете по аллее; и ведь это было бы несчастье?
- Не несчастье... - начала я.
- Ну, а нехорошо, - докончил он.
- Да, но ведь я могу ошиба...
Но опять он перебил меня.
- Ну вот видите, и она совершенно права, и я благодарен ей за искренность и очень рад, что у нас был этот разговор. Да мало этого, для меня бы это было величайшее несчастие, - прибавил он.
- Какой вы чудак, ничего не переменились, - сказала Катя и вышла с террасы, чтобы велеть накрывать ужин.
Мы оба затихли после ухода Кати, и вокруг нас все было тихо. Только соловей уже не по-вечернему, отрывисто и нерешительно, а по-ночному, неторопливо, спокойно, заливался на весь сад, и другой снизу от оврага, в первый раз нынешний вечер, издалека откликнулся ему. Ближайший замолк, как будто прислушался на минуту, и еще резче и напряженнее залился пересыпчатою звонкою трелью. И царственно-спокойно раздавались эти голоса в ихнем чуждом для нас ночном мире. Садовник прошел спать в оранжерею, шаги его в толстых сапогах, все удаляясь, прозвучали по дорожке. Кто-то пронзительно свистнул два раза под горой, и все опять затихло. Чуть слышно заколебался лист, полохнулось полотно террасы, и, колеблясь в воздухе, донеслось что-то пахучее на террасу и разлилось по ней. Мне неловко было молчать после того, что было сказано, но что сказать, я не знала. Я посмотрела на него. Блестящие глаза в полутьме оглянулись на меня.
- Отлично жить на свете! - проговорил он.
Я вздохнула отчего-то.
- Что?
- Отлично жить на свете! - повторила я.
И опять мы замолчали, и мне опять стало неловко. Мне все приходило в голову, что я огорчила его, согласившись с ним, что он стар, и хотела утешить его, но не знала, как сделать это.
- Однако прощайте, - сказал он, вставая, - матушка ждет меня к ужину. Я почти не видал ее нынче.
- А я хотела сыграть вам новую сонату, - сказала я.
- В другой раз, - сказал он холодно, как мне показалось.
- Прощайте.
Мне еще больше показалось теперь, что я огорчила его, и стало жалко. Мы с Катей проводили его до крыльца и постояли на дворе, глядя по дороге, по которой он скрылся. Когда затих уже топот его лошади, я пошла кругом на террасу и опять стала смотреть в сад, и в росистом тумане, в котором стояли ночные звуки, долго еще видела и слышала все то, что хотела видеть и слышать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25