ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


- Коля, - говорил любовник-резонер, тяжело глядя на собеседника, - а знаешь ли ты, что я любил твою жену, как бога?
- Да. Мне это казалось.
- Я мучился, Коля, но ты был мне другом... Сколько раз я бежал из твоего дома, клянясь не переступать больше порога... Но я приходил опять и разыгрывал шута... И ты, Николай, не смеешь ее винить. - Он вытянул губы свирепо.
- Миша, она жестоко поступила со мною.
- Может быть... Но мы все перед ней виноваты... Ах, Коля, одного я в тебе не могу понять, - как ты, живя с такой женщиной, - прости меня, путался в то же время с какой-то вдовой - Софьей Ивановной. Зачем?
- Это сложный вопрос.
- Лжешь. Я ее видел, обыкновенная курица.
- Видишь ли, Миша, теперь дело прошлое, конечно... Софья Ивановна была просто добрым человеком. Она давала мне минуты радости и никогда ничего не требовала. А дома все было слишком сложно, трудно, углубленно... На Екатерину Дмитриевну у меня не хватало душевных сил.
- Коля, но неужели - вот мы вернемся в Петербург, вот настанет вторник, и я приеду к вам после спектакля... И твой дом пуст... Как мне жить?.. Слушай... Где жена сейчас?
- В Париже.
- Переписываешься?
- Нет.
- Поезжай в Париж. Поедем вместе.
- Бесполезно...
- Коля, выпьем за ее здоровье.
- Выпьем.
В павильоне, между столиками, появилась актриса Чародеева, в зеленом прозрачном платье, в большой шляпе, худая, как змея, с синей тенью под глазами. Ее, должно быть, плохо держала спина, - так она извивалась и клонилась. Ей навстречу поднялся редактор эстетического журнала "Хор муз", взял за руку и не спеша поцеловал в сгиб локтя.
- Изумительная женщина, - проговорил Николай Иванович сквозь зубы.
- Нет, Коля, нет, Чародеева - просто падаль. В чем дело?.. Жила три месяца с Бессоновым, на концертах мяукает декадентские стихи... Смотри, смотри, - рот до ушей, на шее жилы. Это не женщина, это - гиена.
Все же, когда Чародеева, кивая шляпкой направо и налево, улыбаясь большим ртом с розовыми губами, приблизилась к столу, любовник-резонер, словно пораженный, медленно поднялся, всплеснул руками, сложил их под подбородком.
- Милая... Ниночка... Какой туалет!.. Не хочу, не хочу... Мне прописан глубокий покой, родная моя...
Чародеева потрепала костлявой рукой его щеку, сморщила нос.
- А что болтал вчера про меня в ресторане?
- Я тебя ругал вчера в ресторане? Ниночка!
- Да еще как!
- Честное слово, меня оклеветали.
Чародеева со смехом положила мизинчик ему на губы: "Ведь знаешь, что не могу на тебя долго сердиться". И уже другим голосом, из какой-то воображаемой светской пьесы, обратилась к Николаю Ивановичу:
- Сейчас проходила мимо вашей комнаты: к вам приехала, кажется, родственница, - прелестная девушка.
Николай Иванович быстро взглянул на друга, затем взял с блюдечка окурок сигары и так принялся его раскуривать, что задымилась вся борода.
- Это неожиданно, - сказал он, - что бы это могло означать?.. Бегу. Он бросил сигару в море и стал спускаться по лестнице на берег, вертя серебряной тростью, сдвинув шляпу на затылок. В гостиницу Николай Иванович вошел уже запыхавшись...
- Даша, ты зачем? Что случилось? - спросил он, притворяя за собой дверь. Даша сидела на полу около раскрытого чемодана и зашивала чулок. Когда вошел зять, она не спеша поднялась, подставила ему щеку для поцелуя и сказала рассеянно:
- Очень рада тебя видеть. Мы с папой решили, чтобы ты ехал в Париж. Я привезла два письма от Кати. Вот. Прочти, пожалуйста.
Николай Иванович схватил у нее письма и сел к окну. Даша ушла в умывальную комнату и оттуда, одеваясь, слушала, как зять шуршит листочками, вздыхает. Затем он затих. Даша насторожилась.
- Ты завтракала? - вдруг спросил он, - Если голодна - пойдем в павильон.
Тогда она подумала: "Разлюбил ее совсем", - обеими руками надвинула на голову шапочку и решила разговор о Париже отложить до завтра.
По дороге к павильону Николай Иванович молчал и глядел под ноги, но когда Даша спросила: "Ты купаешься?" - он весело поднял голову и заговорил о том, что здесь у них образовалось общество борьбы с купальными костюмами, главным образом, преследующее гигиенические цели.
- Представь, за месяц купанья на этом пляже организм поглощает йода больше, нежели за это время можно искусственно ввести его внутрь. Кроме того, ты поглощаешь солнечные лучи и теплоту от нагретого песка. У нас, мужчин, еще терпимо, только небольшой пояс, но женщины закрывают почти две трети тела. Мы с этим решительно начали бороться... В воскресенье я читаю лекцию по этому вопросу.
Они шли вдоль воды по светло-желтому, мягкому, как бархат, песку из плоских, обтертых прибоями раковинок. Неподалеку, там, где на отмель набегали и разбивались кипящей пеной небольшие волны, покачивались, как поплавки, две девушки в красных чепчиках.
- Наши адептки, - сказал Николай Иванович деловито. У Даши все сильнее росло чувство не то возбуждения, не то беспокойства. Это началось с той минуты, когда она увидела в степи черный корабль.
Даша остановилась, глядя, как вода тонкой пеленой взлизывает на песок и отходит, оставляя ручейки, и это Прикосновение воды к земле было такое радостное и вечное, что Даша присела и опустила туда руки. Маленький плоский краб шарахнулся боком, пустив облачко песка, и исчез в глубине. Волной замочило руки выше локтя.
- Какая-то с тобой перемена, - проговорил Николай Иванович, прищурясь, - не то ты еще похорошела, не то похудела, не то замуж тебе пора.
Даша обернулась, взглянула на него странно, поднялась и, не обтирая рук, пошла к павильону, откуда любовник-резонер махал соломенной шляпой.
Дашу кормили чебуреками и простоквашей, поили шампанским; любовник-резонер суетился, время от времени впадал в столбняк, шепча словно про себя: "Боже мой, как хороша!" - и подводил знакомить каких-то юношей - учеников драматической студии, говоривших придушенными, голосами, точно на исповеди. Николай Иванович был польщен таким успехом "своей Дашурки".
Даша пила вино, смеялась, протягивала кому-то для поцелуев руку и, не отрываясь, глядела на сияющее голубым светом взволнованное море. "Это счастье", - думала она.
После купанья и прогулки пошли ужинать в гостиницу. Было шумно, светло и нарядно. Любовник-резонер много и горячо говорил о любви. Николай Иванович, глядя на Дашу, подвыпил и загрустил. А Даша все время сквозь щель в занавеси окна видела, как невдалеке появляются, исчезают и скользят какие-то жидкие блики. Наконец она поднялась и вышла на берег. Ясная и круглая луна, совсем близкая, как в сказках Шехерезады, висела над чешуйчатой дорогой через все море. Даша засунула пальцы между пальцев и хрустнула ими.
Когда послышался голос Николая Ивановича, она поспешно пошла дальше вдоль воды, сонно лижущей берег. На песке сидела женская фигура и другая, мужская, лежала головой у нее на коленях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80