Виктор, преодолевая боль, вспыхивающую при каждом движении, неумело
поискал во внутреннем кармане куртки и с удивлением извлек нетронутую
пачку двадцатипятирублевок. Положил пачку на край тахты, сказал незнакомым
голосом:
- Возьми сколько надо.
- Возьму, - согласился Удоев, взял пачку, отсчитал триста пятьдесят
рублей, приложил к похудевшей пачке десятку и возвратил ее на тахту. - Я
продукты в холодильник отнесу, чтобы не испортились. А ты встань, умойся
хоть.
Он с сумкой отбыл на кухню. Виктор не собирался ни вставать, ни
умываться. Он лежал на тахте, глядя в потолок, и плакал. Он лежал лицом
вверх, на спине, и поэтому слезы не текли по щекам, а уходили в нос,
превращаясь в жидкие сопли.
Вернулся Удоев, помахивая пустой сумкой, жизнерадостно заявил:
- Все. Порядок. - И, усевшись на привычный стул, заговорил о главном,
сразу же став холодно официальным. - Охранный комитет принял решение
зачислить тебя, Кузьминского Виктора Ильича, в резервную команду с
испытательным сроком в один год. Вступительный взнос - десять тысяч
рублей, ежемесячный - тысяча. Как нам известно, ты в ближайшее время
получаешь процентные отчисления за фильм, весьма удачно проданный на
кинорынке и гонорар в кооперативном издательстве. Так что от этих выплат
ты особо не обеднеешь. Ты согласен вступить в резервную команду?
- Не знаю, - тихо признался Виктор.
- Ты, Кузьминский, наверно, не сделал правильных выводов из того, что
с тобой произошло, - гневно удивился Удоев. - Я еще раз спрашиваю:
согласен?
- Согласен, - ответил Виктор, глядя в потолок.
- Вот здесь подпишись, - Удоев извлек из кармана документ в трех
экземплярах, положил его на твердый бок сумки, а сумку на тахту, протянул
шариковую ручку и подсказал: - Тут, внизу. На всех экземплярах.
Виктор взял ручку и небрежно расписался на всех (Удоев переворачивал
листы) экземплярах. Отдал ручку и поинтересовался жалобно:
- Все?
- Все, Кузьминский, - подтвердил Удоев, пряча в карман документ и
ручку.
- Тогда уходи.

Постепенно отходя от побоев, Виктор круто вошел в запой. Первый
настоящий запой в своей, в общем-то, не особо трезвой жизни.
В начальный день, считая, что притупляет всеобщую боль, приделал
ножки бутылке "Греми", на второй и начало третьего уговорил три
семьсотпятидесятиграммовых "Посольской", привезенных Удоевым,
просуществовав в судорожном беспокойстве остаток дня, дождался темноты, и,
преодолевая невыносимую боль во всем теле и страшно рискуя, скатал на
машине под Бородинский мост, где, чтобы не мелочиться дальше, приобрел
напитков на семьсот рублей.
Пищи хватало - много ее привез Удоев, да и не до пищи было - так,
закусить, чтобы во рту не очень погано было. Зажил, как на облаках.
Телефон вырубил, телевизор не включал. А музыку полюбил: случайно
обнаружив альбом с двумя симфониями Брамса, купленный когда-то под
влиянием Франсуазы Саган, с болезненным наслаждением - будто болячку
расчесывал - слушал странное извилистое звучание оркестра, под которое
отлично и гладко выпивалось.
На четвертый день с утра его попыталась навестить Анна Сергеевна. Но
он ее не впустил, объяснив через дверь, что болен чрезвычайно заразным
гонконгским гриппом.
К вечеру заехала Лариса. Звонила, стучала, скреблась в дверь. Потом
даже криком звала. Он долго терпел, не откликался. Но она не уходила,
звонками, криком продолжая нарушать его душевное равновесие. Терпеть такое
было невозможно, и он, подойдя к двери, послал ее подальше матом.
...Потом смешалось все: Брамс, Армстронг, водка, вино, день, ночь,
верх, низ...
Он вынырнул из небытия оттого, что квартира его заметно сотрясалась,
и тахта под ним слегка вибрировала. А сотрясалась квартира оттого, что в
ее дверь колотили ногами.
Виктор, покряхтывая, добрался до двери и заглянул в глазок. Виден был
только затылок колотившего (для удобства он развернулся, чтобы долбать
дверь каблуком), но и по затылку Виктор узнал бывшего своего тестя или
тестя на все времена, как считал художник Миша. Виктор открыл дверь и
бессмысленно поинтересовался:
- Ты, Иваныч?
- Я, - признался тесть на все времена и добавил: - И еще один Иваныч.
А также Суреныч.
Виктор увидел двоих плохо различимых в полумраке площадки граждан,
стоявших в стороне, и ужас объял его. Он захлопнул дверь, прижался к ней,
и, ощущая на всем теле вдруг выступивший липкий пот, решил вслух:
- Не пущу.
- Ты что, спятил от водки, что ли? - возмутился за дверью тесть. - А
ну, открывай!
- Не открою, - сказал Виктор и только сейчас понял, что Суреныч -
это, наверное, Казарян. Потребовал подтверждения: - Суреныч - это Казарян?
- Казарян, Казарян, - подтвердил тесть. - Открывай.
- А второй Иваныч кто? - продолжал допрашивать из-за двери Виктор.
- И его ты знаешь. Дружочек мой, Александр Иванович Смирнов. Санятка.
За дверью засмеялись все трое. Следовательно, вся неразлучная троица
в сборе. Знал он их всех, это точно. Безвредных старых хрычей. Эти бить не
будут, этих можно впустить. Развлекут, отвлекут, есть возможность
проверить, не разучился ли сам разговаривать. Виктор пригладил волосы,
тыльной стороной ладони попытался вытереть застывшую пену по углам рта,
выдохнул из нутра тучу алкогольных паров, открыл дверь и спросил у
входившего в квартиру тестя весьма заинтересованно:
- Который час?
- Девять, - сказал тесть и, обернувшись, позвал: - Заходите, пацаны.
Пропуская мимо себя сильно пожилых пацанов, Виктор опять спросил:
- Утра? Вечера?
- Девять - это девять, Витя. В сутках двадцать четыре часа. Считай от
ноля, и все поймешь, - витиевато объяснил ситуацию Казарян. Он изучал
личико Виктора. - Да, видок. Гостей принять можешь? Что-нибудь оставил на
нашу долю?
- Прошу. - Виктор неверной рукой указал на дверь комнаты. - Выпивки -
навалом. Для хороших людей говна не жалко.
Утомившийся Виктор в комнате сразу же уселся на тахту. Опершись о
палку подбородком, Смирнов устроился в кресле, напротив, а тесть с
Казаряном приступили к делу. Тесть распахнул окно и начал убирать грязную
посуду со стола, со стула, с подоконника, с ковра. Казарян отправился
шуровать на кухню. Виктор не выдержал спокойного взгляда Смирнова и злобно
спросил:
- Любуетесь, да? Хорош, да?
- Хорош, - спокойно согласился Смирнов, вытянул ноги, резиновым
наконечником палки написал что-то на ковре и довел до сведения Виктора: -
Алексей Борзов был моим хорошим приятелем.
- Какой еще Алексей Борзов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55