Расчленённый разбойник слабо подрагивал разбросанными остатками тела, а я оттащил Гюнтера в сторонку и включил сигнал тревоги. Гюнтер очнулся, приподнялся и с удивлением прошептал:
— Ты с ним справился? А ногу он мне оставил? Я не чувствую ноги!
— Лежи, лежи! — приказал я. — Нога на месте, только в каком состоянии — не знаю.
К нам отовсюду бежали на мой непрерывный вызов поисковые пары. Первыми в тумане обрисовались Анна с Мишелем. Анна в ужасе закричала. Она села на грунт, пыталась поднять повреждённую ногу. Её отстранил прибежавший с Еленой Иван. Он осмотрел рану, хмуро обернулся ко мне.
— Арн, немедленно несём Гюнтера на корабль, ранение серьёзное.
Я вызвал авиетку, на ней примчался Фома. Мы доставили Гюнтера в больничную палату. Иван приступил к операции, ему ассистировала Елена, его неизменный помощник в таких делах. Я рассказывал в салоне остальным, как произошло несчастье. Наш астромедик с помощницей отсутствовали больше часа, уже это одно показывало, что операция сложная. Подавленное лицо вернувшегося к нам Ивана говорило о том же. Елена едва удерживалась от слез. Иван сказал:
— Гюнтер усыплён и будет спать не меньше недели. Это нужно для выздоровления. И должен предупредить тебя, Арн, что для выходов на планету он больше не годится. Не уверен, что на Латоне его оставят членом нашего экипажа.
— Неужели рана так серьёзна? Проклятый протей ведь ногу Гюнтеру не оторвал. Разве повреждена кость?
— Что называть повреждением?.. Хищник не рвал, а растворял ногу. Он успел высосать часть кости.
— Растворял? — Анна явно не верила. — Никогда не слыхала, что возможно такое стремительное растворение мускулов и костей, ведь нападение длилось не больше минуты. Я захватила останки расчленённого чудовища. Не могу пока сказать, каков их точный состав, но, во всяком случае, это не щёлочи, не кислота, в них нет агрессивных веществ, способных быстро растворять другие предметы.
— И тем не менее я могу говорить только о растворении, а не о рваных ранах. А почему стало возможным такое немыслимое явление, ты должна объяснить мне, Анна, а не я тебе. Ты физик, я врач, будем каждый отвечать за свою область.
Несчастье с Гюнтером переменило программу поисков. Протея доказала, что она не местечко для безмятежных прогулок. Я сократил поисковые группы до двух, теперь мы выходили по трое, первой тройкой командовал я, второй — Хаяси. На корабле, кроме Фомы, оставались обе женщины — Анна в лаборатории распутывала загадки физического состава протеев, а Елена ухаживала за Менотти. Гюнтеру было бы, конечно, приятней, если бы у его постели сидела Анна, та тоже намекала, что не прочь на время превратиться в сиделку, но я не разрешил: болезнь могла поставить в этом смысле Гюнтера в привилегированное положение перед Петром, я старался даже такой странной ревности не возбудить в Петре. Кроме того, Елену в работе дублировал тот же Пётр, Анна же была единственным штатным астрофизиком — правда, астрофизика, как и умение читать, не проблема для всех нас, в ней обязан разбираться каждый звездопроходец. В какой-то степени мы все были дублёрами Анны.
Прежние удивительные наблюдения подтверждались, накапливались новые, не менее удивительные. Протеи и вправду обладали способностью быстро менять не только форму, но и массу своего тела: при фантастических трансформациях они так интенсивно засасывали окружающую пыль или, наоборот, так исторгали своё вещество, что их похудения и отяжеления совершались с непостижимой быстротой. Механизм таких превращений, как вы знаете, до сих пор изучается, многое прояснено, но ещё больше тёмного.
Нас в те дни на Протее, естественно, больше всего занимало, почему смирный зверёк внезапно превращается в опаснейшего хищника. Как оказалось, защитный костюм астронавигатора, верой и правдой оберегавший нас даже на страшном Гефесте — прямо-таки пузырившейся вулканами планетке, — здесь от чёрного протея не спасал: почти мгновенно растворившийся в теле хищника массивный левый сапог Гюнтера свидетельствовал об этом убедительно. Теперь при выходах никто не выпускал из рук пульверизатора — окраска протеев в белое была единственной надёжной защитой. К плазменному пистолету, к счастью, пришлось прибегать только один раз — когда я кинулся спасать Менотти.
Вполне подтвердилось и то, что характер протеев определяется их окраской. Никому, конечно, не показалось бы странным, если бы чёрные протеи хищничали, белые праздновали труса, а остальных цветов держались смирно. Каждый бы рассуждал: «Ну что же, окраска выражает природу, во внешнем виде отражена сущность». Но что сама природа протея определяется его окраской — нет, это как-то плохо укладывалось в сознании!
Не терпевший умозрительных гипотез Мишель Хаяси по этому случаю вдруг ударился в такую отвлечённую философию, что, боюсь, мы далеко не все в ней поняли.
— Мы привыкли к тому, что каждое существо имеет наружный вид и природный характер, то есть внешность и сущность, — разглагольствовал он в салоне. — И до сих пор считали, что сущность гораздо стабильней внешности. Человек и тигр, вырастая и старясь, очень меняют свой внешний облик, но остаются человеком и тигром. Принято думать, что внешность определяется сущностью, что сущность, то есть глубинный характер, — первичное, изначальное, а внешность — вторичное, производное. В принципе это именно так. Но протеи учат нас, что это не всегда так. У них природа, характер определяются внешним видом. А поскольку у каждого протея много внешних образов, то, стало быть, и много характеров. Иначе говоря, у них нет единой сущности. Они не единосущны, а многосущны. Перемена формы изменяет одни характеристики характера, перемена цвета — другие. Сущность у них так же нестабильна, как и внешность.
— Существование без сущности? — уточнил Михайловский. Фома любил абстрактные разговоры.
— Можно выразиться и так, если под отсутствием сущности понимать отсутствие стабильной природы, устойчивого природного характера. Определение это хлёсткое, но не очень точное, поэтому в научном отчёте я бы не решился его применять.
В разговорах такого рода я был больше слушателем, чем активным участником. Но когда Анна докладывала результаты своих измерений, мы на «Икаре» сразу поняли, что совершено выдающееся открытие, и это же подтвердили лотом эксперты на Латоне и земные физики. Вы, надеюсь, догадываетесь, что я говорю о сепарации изотопов в теле протеев, факте, ныне широко известном, но по-прежнему поражающем воображение.
— Не спрашивайте меня о механизме явлений, о которых я буду говорить, — так начала Анна свой доклад. Она боялась, что мы засыплем её вопросами, потребуем, чтобы она немедленно рассеяла все наши недоумения, и заранее предупреждала, что на это не способна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38