на прямой подлог. Никогда он не писал о том, чего вовсе не было, никогда не рождались фантазии его из голого воздуха!
Поэтому, прежде чем описать этот тип, я должен был запастить фактическим материалом.
И вот пришeл я к научному и общественному деятелю П., известному своей самоотверженной работой на почве науки и просвещения, и сказал ему о своeм намерении изобразить его как пример гражданского служения родине в самых неблагоприятных для этого служения условиях. Однако П. с неожиданным раздражением сказал мне, что, возможно, ещe вчера он считал бы себя гражданином, но, поскольку в результате интриг его кандидатуру зарезали на предмет членства в Академии наук - и денег на исследования не дали, и штат помощников сократили, то он, ввиду такой несправедливости, не только не считает себя больше Гражданином, но и вообще подумывает о смене гражданства - и пусть отечество тогда поймeт, кого оно потеряло!
Обескураженный, пошeл я к коммерсанту Л., известному своими стараниями возродить интерес соотечественников к родимой продукции - чуть ли даже не в убыток себе! - а также благотворительностью: двум тюрьмам недавно по фортепьяно подарил. Л. сперва охотно согласился, что он, да, в самом деле, гражданин, но когда узнал, что я его гражданственность собираюсь описать и пропечатать - и не где-нибудь в местной газетной прессе, а в издании широкодоступном, то есть, можно сказать, увековечить его, смутился и сказал, что, пожалуй, чего-то для настоящего гражданина у него недостаeт, а чего-то, пожалуй, и лишка выходит. Я стал допытываться, но тут Л. сменил милость на гнев - и из глубин трeхэтажного его особняка, где мы беседовали, показались четверо молодых людей серьeзного телосложения, в униформе.
Я удалился задумчивый.
И направился к С., известному борцу за гражданские права. Вот уж кто самого себя презрел ради отечества: лишился в процессе жизни и борьбы жены, лишался дважды свободы (один раз в советское время, другой раз в наше), пишет в газеты разоблачительные статьи, не приносящие большого дохода, а приносящие только неприятности, прозябает в коммуналке, да не один, а содержит на последние деньги брошенного всеми старика-соседа, узника совести, известного в своe время диссидента.
- Скажите, С., кто гражданин, если не вы? - спросил я его.
- Вот именно, кто, если не я! - горько откликнулся С. - Но совесть мне не позволяет себя так назвать. Всю жизнь я крепился и чурался, жил по правилам чистой совести, а на прошлой неделе не удержался!
- Что ж вы такого сделали? - испугался я.
- Слесарю из домоуправления две бутылки водки всучил, чтоб он крышу подлатал, потому что официально их не допросишься, потому что нет моей больше мочи! - С. указал на влажное пятно на потолке, над изголовьем его кровати. - Капало прямо на голову, думать мешало, вот я и...
- Ну, это дело житейское, это мелочь - и вашего гражданского статуса умалить не может! - попытался я его утешить.
- Нет мелочей! - вскрикнул С. - Вот вы представьте: дал я слесарю две бутылки водки. Он, во-первых, украл где-то жесть, чтобы залатать мне крышу. Во-вторых, после этого он, несомненно, напился и буянил в семье; жена от этого перестала уважать его как мужчину, а через это всех мужчин вообще, а через мужчин и людей, а через людей и государство; следовательно, утратила остатки гражданского чувства, сын же его, имея такой отцовский пример, об этом чувстве даже и помышлять не станет. В-третьих, учтeм моральный ущерб свидетелей-соседей. В-четвeртых, вспомним, что сегодня крыша течeт у меня, а завтра у другого - и, следовательно, другой, зная, как я обошeлся со слесарем, тоже прибегнет к подкупу, короче говоря, то, что вы называете мелочью, отразится крушением гражданского чувства в сотнях, тысячах, сотнях тысяч людей! Какой же я после этого гражданин, скажите на милость?
Крыть мне было нечем.
Знаю я и других многих людей, известных своим беспокойным и бескорыстным служением делу общественного прогресса, но после этих трeх встреч почему-то поопасился идти к ним.
И решил действовать без промаха: написал письмо Александру Исаевичу Солженицыну, в котором объяснил, что сочиняю скромный монументально-исторический труд о российских оригиналах и хочу, в частности, вывести тип Гражданина, так вот, не поможет ли он мне в этом деле, будучи несомненным Гражданином, честью и совестью нации, не подкинет ли, кроме себя, ещe хоть парочку персонажей для изображения?
Алесандр Исаевич ответил странно:
"Считаю письмо Ваше неосознанным глумлением, ибо только глумливец возьмeт себе в мечту искать Гражданина в стране, где отвращение к этому понятию внедрялось в народ столь долго и столь успешно (под прикрытием, естественно, уважения к нему), что Гражданином у нас быть стыдно и совестно в той же степени, в какой почeтно быть открытым негодяем и вором!".
Обескураженный, я не знал, что делать. Я чувствую ведь: есть он, этот тип Настоящего Гражданина, не могло обойтись без него в той заварухе, которая привела нас к нынешним рубежам! Но вот на-ко, ухвати его, Гражданина, если он признаваться не хочет!
Но всe ж помог мне Александр Исаевич - "неосознанно", как он сам выразился. Последние слова его письма про воров и негодяев помогли. Дело в том, что как раз была предвыборная кампания: президентская ли, в городские ли органы власти, - не помню. Кандидаты разъезжали, агитировали сами за себя, - и я пробился к одному, о котором достоверно и точно знал, что он как раз явный негодяй и явный вор (тем не менее его шансы в предвыборной гонке всеми признавались предпочтительными). Пробился я, слукавив, сказав, что хочу создать его художественное жизнеописание. И начал с главного вопроса: гражданин ли он?
Кандидат очень удивился. "А кто ж ещe?!" - обвeл он глазами своих сотоварищей, - и тут же выступил вперeд его пресс-секретарь, раскрыл толстую папку, начал читать - и стали чуть не въявь вырастать передо мной в раскалeнном предвыборном воздухе спасeнные от голода кандидатом детдомовские сироты, облагодетельствованные вдовы и утешенные армейские офицеры, лишившиеся службы, а над ними высоко и просторно высились будущие новостройки школ, общественно-полезных зданий, сребристые линии нефте- и газопроводов, стальные магистрали новых железных дорог, - и всe это, как Атлант, держал на скромных мягоньких своих плечиках кандидат, не имея времени ни вздохнуть, ни охнуть, отдавая всего себя!
Ушeл я от него.
Но смириться с творческим поражением не могу. Есть он, должен быть оригинальнейший из оригинальнейших тип Настоящего Российского Гражданина. Или он исчез, едва успев народиться? Или опоздал я - и он весь уже в прошлом, без остатка? Не хочу верить, оставляю пустое место и надеюсь, что читатели помогут мне, описав известных им Граждан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Поэтому, прежде чем описать этот тип, я должен был запастить фактическим материалом.
И вот пришeл я к научному и общественному деятелю П., известному своей самоотверженной работой на почве науки и просвещения, и сказал ему о своeм намерении изобразить его как пример гражданского служения родине в самых неблагоприятных для этого служения условиях. Однако П. с неожиданным раздражением сказал мне, что, возможно, ещe вчера он считал бы себя гражданином, но, поскольку в результате интриг его кандидатуру зарезали на предмет членства в Академии наук - и денег на исследования не дали, и штат помощников сократили, то он, ввиду такой несправедливости, не только не считает себя больше Гражданином, но и вообще подумывает о смене гражданства - и пусть отечество тогда поймeт, кого оно потеряло!
Обескураженный, пошeл я к коммерсанту Л., известному своими стараниями возродить интерес соотечественников к родимой продукции - чуть ли даже не в убыток себе! - а также благотворительностью: двум тюрьмам недавно по фортепьяно подарил. Л. сперва охотно согласился, что он, да, в самом деле, гражданин, но когда узнал, что я его гражданственность собираюсь описать и пропечатать - и не где-нибудь в местной газетной прессе, а в издании широкодоступном, то есть, можно сказать, увековечить его, смутился и сказал, что, пожалуй, чего-то для настоящего гражданина у него недостаeт, а чего-то, пожалуй, и лишка выходит. Я стал допытываться, но тут Л. сменил милость на гнев - и из глубин трeхэтажного его особняка, где мы беседовали, показались четверо молодых людей серьeзного телосложения, в униформе.
Я удалился задумчивый.
И направился к С., известному борцу за гражданские права. Вот уж кто самого себя презрел ради отечества: лишился в процессе жизни и борьбы жены, лишался дважды свободы (один раз в советское время, другой раз в наше), пишет в газеты разоблачительные статьи, не приносящие большого дохода, а приносящие только неприятности, прозябает в коммуналке, да не один, а содержит на последние деньги брошенного всеми старика-соседа, узника совести, известного в своe время диссидента.
- Скажите, С., кто гражданин, если не вы? - спросил я его.
- Вот именно, кто, если не я! - горько откликнулся С. - Но совесть мне не позволяет себя так назвать. Всю жизнь я крепился и чурался, жил по правилам чистой совести, а на прошлой неделе не удержался!
- Что ж вы такого сделали? - испугался я.
- Слесарю из домоуправления две бутылки водки всучил, чтоб он крышу подлатал, потому что официально их не допросишься, потому что нет моей больше мочи! - С. указал на влажное пятно на потолке, над изголовьем его кровати. - Капало прямо на голову, думать мешало, вот я и...
- Ну, это дело житейское, это мелочь - и вашего гражданского статуса умалить не может! - попытался я его утешить.
- Нет мелочей! - вскрикнул С. - Вот вы представьте: дал я слесарю две бутылки водки. Он, во-первых, украл где-то жесть, чтобы залатать мне крышу. Во-вторых, после этого он, несомненно, напился и буянил в семье; жена от этого перестала уважать его как мужчину, а через это всех мужчин вообще, а через мужчин и людей, а через людей и государство; следовательно, утратила остатки гражданского чувства, сын же его, имея такой отцовский пример, об этом чувстве даже и помышлять не станет. В-третьих, учтeм моральный ущерб свидетелей-соседей. В-четвeртых, вспомним, что сегодня крыша течeт у меня, а завтра у другого - и, следовательно, другой, зная, как я обошeлся со слесарем, тоже прибегнет к подкупу, короче говоря, то, что вы называете мелочью, отразится крушением гражданского чувства в сотнях, тысячах, сотнях тысяч людей! Какой же я после этого гражданин, скажите на милость?
Крыть мне было нечем.
Знаю я и других многих людей, известных своим беспокойным и бескорыстным служением делу общественного прогресса, но после этих трeх встреч почему-то поопасился идти к ним.
И решил действовать без промаха: написал письмо Александру Исаевичу Солженицыну, в котором объяснил, что сочиняю скромный монументально-исторический труд о российских оригиналах и хочу, в частности, вывести тип Гражданина, так вот, не поможет ли он мне в этом деле, будучи несомненным Гражданином, честью и совестью нации, не подкинет ли, кроме себя, ещe хоть парочку персонажей для изображения?
Алесандр Исаевич ответил странно:
"Считаю письмо Ваше неосознанным глумлением, ибо только глумливец возьмeт себе в мечту искать Гражданина в стране, где отвращение к этому понятию внедрялось в народ столь долго и столь успешно (под прикрытием, естественно, уважения к нему), что Гражданином у нас быть стыдно и совестно в той же степени, в какой почeтно быть открытым негодяем и вором!".
Обескураженный, я не знал, что делать. Я чувствую ведь: есть он, этот тип Настоящего Гражданина, не могло обойтись без него в той заварухе, которая привела нас к нынешним рубежам! Но вот на-ко, ухвати его, Гражданина, если он признаваться не хочет!
Но всe ж помог мне Александр Исаевич - "неосознанно", как он сам выразился. Последние слова его письма про воров и негодяев помогли. Дело в том, что как раз была предвыборная кампания: президентская ли, в городские ли органы власти, - не помню. Кандидаты разъезжали, агитировали сами за себя, - и я пробился к одному, о котором достоверно и точно знал, что он как раз явный негодяй и явный вор (тем не менее его шансы в предвыборной гонке всеми признавались предпочтительными). Пробился я, слукавив, сказав, что хочу создать его художественное жизнеописание. И начал с главного вопроса: гражданин ли он?
Кандидат очень удивился. "А кто ж ещe?!" - обвeл он глазами своих сотоварищей, - и тут же выступил вперeд его пресс-секретарь, раскрыл толстую папку, начал читать - и стали чуть не въявь вырастать передо мной в раскалeнном предвыборном воздухе спасeнные от голода кандидатом детдомовские сироты, облагодетельствованные вдовы и утешенные армейские офицеры, лишившиеся службы, а над ними высоко и просторно высились будущие новостройки школ, общественно-полезных зданий, сребристые линии нефте- и газопроводов, стальные магистрали новых железных дорог, - и всe это, как Атлант, держал на скромных мягоньких своих плечиках кандидат, не имея времени ни вздохнуть, ни охнуть, отдавая всего себя!
Ушeл я от него.
Но смириться с творческим поражением не могу. Есть он, должен быть оригинальнейший из оригинальнейших тип Настоящего Российского Гражданина. Или он исчез, едва успев народиться? Или опоздал я - и он весь уже в прошлом, без остатка? Не хочу верить, оставляю пустое место и надеюсь, что читатели помогут мне, описав известных им Граждан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44