Он был ошеломлен. Удар оказался сильнее, чем смерть его жены.
Его жены? Он больше не смел употреблять это слово.
Ведь это не было мимолетным увлечением, страстью, которая длится несколько недель или месяцев.
Восемнадцать лет она постоянно приходила на улицу Вашингтона, и не в какие-нибудь номера, а в квартиру, обставленную специально для нее. И хранила здесь белье.
Он ездил повидать отца, и когда вернулся, она небрежно сказала ему, словно что-то совсем неважное:
— Прошлую ночь мне пришлось провести у изголовья одной старушки. Она была в агонии, и больше никто не мог облегчить ей смерть…
Она ему врала. Врала целых восемнадцать лет. Она не была ему женой.
Скорее, женой Брассье.
И тот тоже врал ему, рассказывая о своих послеобеденных походах по магазинам.
А была ли в курсе Эвелин? Возможно. Ведь она была слишком занята самой собой, чтобы ревновать.
— Благодарю вас, мадам…
Он уходил, едва волоча ноги. Ему не приходило в голову чего-нибудь выпить. Он бесцельно плелся в направлении Елисейских полей.
Селерен никогда особенно не ценил Брассье, теперь же он его ненавидел.
Напротив, на Аннет он не держал зла. Виноват был он сам. Не годился он ей в мужья. Считал ее заурядным человеком, думающим только о своей самоотверженной работе. Не смог разглядеть в ней ту женщину, какой она была.
Можно сказать, из-за этого она и погибла. Она бежала. Возможно, опаздывала домой. Она бросилась к станции метро, в пути могла бы перевести дух, успокоиться и выглядеть безмятежной, как всегда.
Не его она любила, а Брассье.
И тем не менее продолжала жить с ним. Восемнадцать лет она вела себя как его жена.
Что ему было делать? Убить своего компаньона?
Он не представлял себе, как это он купит пистолет, дождется, когда Брассье войдет в мастерскую, и, не говоря ни слова, застрелит его.
Что от этого изменится? Он забыл войти в метро.
Он все шел и шел. Время от времени шевелил губами. Зажег сигарету, она тут же погасла и прилипла к верхней губе.
Двадцать лет он был самым счастливым человеком на свете. Жил скромно, но у него была жена, которую он сам себе выбрал, была работа, от которой он каждый день получал удовлетворение.
Бывало, он говорил Аннет:
— Знаешь, я слишком счастлив… Временами меня это пугает…
И он не напрасно пугался. Аннет не просто умерла, она любила другого.
Брассье был на похоронах. Селерен не обратил на него внимания. Он ни на кого не обращал внимания — настолько был подавлен. И все же он припомнил, что Брассье первый бросил в могилу цветок, только один цветок — алую розу.
Это был любимый цветок Аннет. Ему редко приходило в голову покупать ей цветы. Это было не в его духе. Он даже немного смущался, когда ему случалось приносить их жене.
Может быть, он полагал, что любовь превыше всего?
Никогда ему и в голову не приходило, что жене этого недостаточно. А Брассье думал о таких вещах и поэтому распорядился обить стены их спальни ярко-желтым шелком.
А было ли там белое атласное покрывало, как на вилле в Сен-Жан-де-Марто?
Так он незаметно дошел до площади Согласия. Что делать дальше? Куда идти?
Он подумал было, не вернуться ли ему домой и облегчить душу, поговорив с Натали? Разве не относилась она к нему всегда лучше, чем к Аннет? Быть может, какие-то мелочи не ускользнули от ее женских глаз?
Подло, конечно, перекладывать часть своего отчаяния на чужие плечи. Что случилось, то случилось, и нужно смотреть действительности прямо в лицо.
А действительность заключалась в том, что Аннет умерла дважды.
Он шел по улице, как деревенский дурачок: размахивал руками, глазел по сторонам. Когда ему случалось столкнуться с кем-нибудь из прохожих, он очень удивлялся и бормотал извинения.
Наверное, его принимали за пьяного. Его потянуло было выпить, но он понял, что от этого ему станет только хуже и горе его обострится.
Сам того не сознавая, он быстро пошел по улице Риволи, время от времени останавливаясь, когда ему в голову приходила новая мысль.
Ему не хватало мужества встретиться лицом к лицу со своими товарищами по работе. Он зашел в бар, заказал бутылку минеральной воды виши и телефонный жетон.
— Добрый день, мадам Кутанс… У вас все в порядке?
Голова у него была еще достаточно ясной, и он мог разговаривать любезно.
— Будьте добры, позовите к телефону Давана.
Он услышал, как того зовут, затем из мастерской донеслись шаги.
— Значит, старик, ты не в порядке?
Было непривычно, чтобы все мастера пришли, а его еще не было. За все время существования мастерской он и трех дней не отсутствовал.
— Не совсем, — пробормотал он.
— Лежишь в постели?
— Пока нет. У меня кое-какие дела в городе.
— Ты был у врача?
— Нет.
— А надо бы. Кстати, здесь Брассье. Не хочешь с ним поговорить?
— Нет. Я только хотел тебя предупредить, что несколько дней я буду отсутствовать.
— Можно тебя навестить?
— Это очень любезно с твоей стороны, но лучше не надо…
— Желаю тебе поскорее поправиться.
— Спасибо. До свидания.
Он вернулся домой. Все окна были распахнуты, Натали пылесосила в гостиной. Она оторвала взгляд от аппарата, внимательно посмотрела на Селерена и выключила пылесос.
— Вам совсем плохо, правда?
— Да.
— Сегодня вы пережили удар.
— Очень тяжелый.
— Идите в спальню. Вам нужно отдохнуть. Как только вы ляжете, я принесу вам кое-что такое, от чего вы проспите крепким сном несколько часов. Хорошо, что вы не пили…
Он подозрительно смотрел на нее.
— Почему вы сразу заговорили о тяжелом ударе?
— Потому что человек вашего склада не впадает без причины в такое состояние…
— Вы все знали?
— И знала, и не знала. Есть множество мелочей, которые не ускользают от женского глаза… Когда приходили ваши друзья, я подмечала некоторые знаки, взгляды, которыми они обменивались, у вашей жены глаза блестели и лицо розовело…
— Мы с вами говорим об одном и том же человеке?
— Да, о мсье Брассье.
— Вы думаете, его жена тоже знала?
— Я в этом не сомневаюсь, ведь ее совсем не беспокоило, что происходит рядом.
— Они любили друг друга…
— Да…
Он снял пиджак, ему было жарко.
— Вы ходили на улицу Вашингтона?
— Я только что оттуда… А откуда вы знаете адрес?
— Когда я узнала, что она вышла из дома и бросилась бежать на другую сторону улицы, я сразу же догадалась… Я боялась, как бы вам не пришло в голову то же самое и как бы вы не поехали туда…
— Восемнадцать лет они снимали эту квартиру, и консьержка сказала, что они ее великолепно обставили… Если бы только…
— Если бы только что?
— Если бы только она мне сказала…
— У нее не хватало мужества лишить вас радости жизни… Вы были человеком счастливым, доверчивым. Вы купались в своем счастье.
— Это правда. Порой я боялся. Может, это было предчувствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Его жены? Он больше не смел употреблять это слово.
Ведь это не было мимолетным увлечением, страстью, которая длится несколько недель или месяцев.
Восемнадцать лет она постоянно приходила на улицу Вашингтона, и не в какие-нибудь номера, а в квартиру, обставленную специально для нее. И хранила здесь белье.
Он ездил повидать отца, и когда вернулся, она небрежно сказала ему, словно что-то совсем неважное:
— Прошлую ночь мне пришлось провести у изголовья одной старушки. Она была в агонии, и больше никто не мог облегчить ей смерть…
Она ему врала. Врала целых восемнадцать лет. Она не была ему женой.
Скорее, женой Брассье.
И тот тоже врал ему, рассказывая о своих послеобеденных походах по магазинам.
А была ли в курсе Эвелин? Возможно. Ведь она была слишком занята самой собой, чтобы ревновать.
— Благодарю вас, мадам…
Он уходил, едва волоча ноги. Ему не приходило в голову чего-нибудь выпить. Он бесцельно плелся в направлении Елисейских полей.
Селерен никогда особенно не ценил Брассье, теперь же он его ненавидел.
Напротив, на Аннет он не держал зла. Виноват был он сам. Не годился он ей в мужья. Считал ее заурядным человеком, думающим только о своей самоотверженной работе. Не смог разглядеть в ней ту женщину, какой она была.
Можно сказать, из-за этого она и погибла. Она бежала. Возможно, опаздывала домой. Она бросилась к станции метро, в пути могла бы перевести дух, успокоиться и выглядеть безмятежной, как всегда.
Не его она любила, а Брассье.
И тем не менее продолжала жить с ним. Восемнадцать лет она вела себя как его жена.
Что ему было делать? Убить своего компаньона?
Он не представлял себе, как это он купит пистолет, дождется, когда Брассье войдет в мастерскую, и, не говоря ни слова, застрелит его.
Что от этого изменится? Он забыл войти в метро.
Он все шел и шел. Время от времени шевелил губами. Зажег сигарету, она тут же погасла и прилипла к верхней губе.
Двадцать лет он был самым счастливым человеком на свете. Жил скромно, но у него была жена, которую он сам себе выбрал, была работа, от которой он каждый день получал удовлетворение.
Бывало, он говорил Аннет:
— Знаешь, я слишком счастлив… Временами меня это пугает…
И он не напрасно пугался. Аннет не просто умерла, она любила другого.
Брассье был на похоронах. Селерен не обратил на него внимания. Он ни на кого не обращал внимания — настолько был подавлен. И все же он припомнил, что Брассье первый бросил в могилу цветок, только один цветок — алую розу.
Это был любимый цветок Аннет. Ему редко приходило в голову покупать ей цветы. Это было не в его духе. Он даже немного смущался, когда ему случалось приносить их жене.
Может быть, он полагал, что любовь превыше всего?
Никогда ему и в голову не приходило, что жене этого недостаточно. А Брассье думал о таких вещах и поэтому распорядился обить стены их спальни ярко-желтым шелком.
А было ли там белое атласное покрывало, как на вилле в Сен-Жан-де-Марто?
Так он незаметно дошел до площади Согласия. Что делать дальше? Куда идти?
Он подумал было, не вернуться ли ему домой и облегчить душу, поговорив с Натали? Разве не относилась она к нему всегда лучше, чем к Аннет? Быть может, какие-то мелочи не ускользнули от ее женских глаз?
Подло, конечно, перекладывать часть своего отчаяния на чужие плечи. Что случилось, то случилось, и нужно смотреть действительности прямо в лицо.
А действительность заключалась в том, что Аннет умерла дважды.
Он шел по улице, как деревенский дурачок: размахивал руками, глазел по сторонам. Когда ему случалось столкнуться с кем-нибудь из прохожих, он очень удивлялся и бормотал извинения.
Наверное, его принимали за пьяного. Его потянуло было выпить, но он понял, что от этого ему станет только хуже и горе его обострится.
Сам того не сознавая, он быстро пошел по улице Риволи, время от времени останавливаясь, когда ему в голову приходила новая мысль.
Ему не хватало мужества встретиться лицом к лицу со своими товарищами по работе. Он зашел в бар, заказал бутылку минеральной воды виши и телефонный жетон.
— Добрый день, мадам Кутанс… У вас все в порядке?
Голова у него была еще достаточно ясной, и он мог разговаривать любезно.
— Будьте добры, позовите к телефону Давана.
Он услышал, как того зовут, затем из мастерской донеслись шаги.
— Значит, старик, ты не в порядке?
Было непривычно, чтобы все мастера пришли, а его еще не было. За все время существования мастерской он и трех дней не отсутствовал.
— Не совсем, — пробормотал он.
— Лежишь в постели?
— Пока нет. У меня кое-какие дела в городе.
— Ты был у врача?
— Нет.
— А надо бы. Кстати, здесь Брассье. Не хочешь с ним поговорить?
— Нет. Я только хотел тебя предупредить, что несколько дней я буду отсутствовать.
— Можно тебя навестить?
— Это очень любезно с твоей стороны, но лучше не надо…
— Желаю тебе поскорее поправиться.
— Спасибо. До свидания.
Он вернулся домой. Все окна были распахнуты, Натали пылесосила в гостиной. Она оторвала взгляд от аппарата, внимательно посмотрела на Селерена и выключила пылесос.
— Вам совсем плохо, правда?
— Да.
— Сегодня вы пережили удар.
— Очень тяжелый.
— Идите в спальню. Вам нужно отдохнуть. Как только вы ляжете, я принесу вам кое-что такое, от чего вы проспите крепким сном несколько часов. Хорошо, что вы не пили…
Он подозрительно смотрел на нее.
— Почему вы сразу заговорили о тяжелом ударе?
— Потому что человек вашего склада не впадает без причины в такое состояние…
— Вы все знали?
— И знала, и не знала. Есть множество мелочей, которые не ускользают от женского глаза… Когда приходили ваши друзья, я подмечала некоторые знаки, взгляды, которыми они обменивались, у вашей жены глаза блестели и лицо розовело…
— Мы с вами говорим об одном и том же человеке?
— Да, о мсье Брассье.
— Вы думаете, его жена тоже знала?
— Я в этом не сомневаюсь, ведь ее совсем не беспокоило, что происходит рядом.
— Они любили друг друга…
— Да…
Он снял пиджак, ему было жарко.
— Вы ходили на улицу Вашингтона?
— Я только что оттуда… А откуда вы знаете адрес?
— Когда я узнала, что она вышла из дома и бросилась бежать на другую сторону улицы, я сразу же догадалась… Я боялась, как бы вам не пришло в голову то же самое и как бы вы не поехали туда…
— Восемнадцать лет они снимали эту квартиру, и консьержка сказала, что они ее великолепно обставили… Если бы только…
— Если бы только что?
— Если бы только она мне сказала…
— У нее не хватало мужества лишить вас радости жизни… Вы были человеком счастливым, доверчивым. Вы купались в своем счастье.
— Это правда. Порой я боялся. Может, это было предчувствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30