«Ты бросил Пегги, как только пошел в гору и решил, что теперь она тебе не пара».
Это не правда. В обычном смысле слова Пи-Эм Пегги не бросал. Поженились они совсем молодыми. Пегги осточертело жить в трущобах с родителями, которые целыми днями скандалили между собой.
По правде сказать, Пегги начисто не понимала его честолюбивых планов: пределом ее мечтаний был домик с верандой и палисадником. Дошло до того, что, когда он получил диплом, она расплакалась — настолько была потрясена.
«Я еду в Сан-Франциско, попытаю там счастья. Думаю, что, пока я не пробился, тебе лучше не бросать работу».
Вот так оно все получилось. Он уехал, она осталась.
Шли месяцы, годы. Время от времени он посылал ей немного денег. В один прекрасный день навестил ее в Чикаго. Она стала похожа на старую деву. Жила вдвоем с подругой, чтобы поменьше платить за квартиру.
И он, и она понимали, что стали чужими. Сказать друг другу им было нечего.
Он не сообщил ей тогда о своем решении — такие вещи лучше вслух не высказывать, а через несколько недель написал:
«…Вину, разумеется, я полностью приму на себя и в течение определенного разумного срока буду выплачивать тебе небольшое пособие…»
Почему у Доналда был такой многозначительный вид, когда он упомянул о Пегги, хотя даже не знал ее и видел только на фотографии, присланной Пи-Эм родным сразу после женитьбы?
И зачем он расспрашивал о Hope, о ее первом муже, о ранчо?
А теперь и у Норы такой вид, как будто она с ним заодно. Не успели они войти в гостиную, как она отбросила журнал, который читала, и начала:
— Хэлло, Эрик! Дайте-ка на вас взглянуть. Пи-Эм мог бы найти вам брюки поприличней.
— Эрик сам выбирал.
— Нет, ничего, вы вполне презентабельны. Только что звонила Лил Ноленд. Она ждет нас.
Они что, обе взбесились? И с чего они взяли, что Доналд печален?
Он просто циничен. Даже не извинился за кавардак, который вносит в дом, за риск, которому подвергает брата.
Он натягивает ваши брюки и считает это в порядке вещей. Все им занимаются, заботятся о нем, работают на него — и это тоже нормально.
Печален? Черта с два! Просто не дает себе труда улыбнуться, быть полюбезнее. Смотрит на людей так, словно спрашивает себя, что они собой представляют.
Этот номер удался ему с Эмили и, уж конечно, с Милдред, раз она не задумываясь — и Бог знает в каких материальных условиях — эмигрирует вместе с детьми, только бы снова быть рядом с ним.
Этот номер удается ему сейчас с маленькой м-с Ноленд и Норой.
— В дорогу, мальчики! Берем обе машины, Пи-Эм?
— С какой стати?
— Тебе видней. Спустимся к реке. Я там сегодня еще не была.
По-прежнему шел нескончаемый дождь, только это был уже не ливень, а плотная бескрайняя завеса влаги.
— Вот увидите, Эрик, вам понравится наша долина.
Посмотрите на горы. Сейчас они серые, почти черные. Но еще несколько дней дождя — и они зазеленеют: трава по грудь лошадям, повсюду цветы.
Нет, она не флиртует. Пи-Эм знал Нору. Она начисто лишена темперамента. Объясняется это, видимо, физиологическими причинами. Вот почему она нисколько не огорчалась, что ее первому мужу было за пятьдесят, и — Пи-Эм мог в этом поручиться — никогда ему не изменяла.
— Вода прибывает. Вы еще убедитесь, насколько это забавно. Каждое утро вся долина съезжается сюда как на спектакль. Жители Тумакакори собираются на своем берегу. Разговоры — только о реке. Писем нет. Газеты не приходят. Потом вода спадает. Кто-нибудь делает первую попытку переправиться, удачно или нет. Бывает, доберется человек до деревни, а вода опять прибыла — и он отрезан. С женой поговорить — и то иди кричи через Санта-Крус…
Она оживлялась все больше, и трудно было сказать, что ее возбуждает — разлив реки или близость Доналда.
Они устроились втроем на переднем сиденье. Пи-Эм с мрачным видом вел машину. Он думал: «Вот наберется сегодня, тогда они запоют по-другому».
Теперь он даже хотел этого. Пусть Доналд покажет им, что он такое, и убирается.
Но почти сразу же Пи-Эм в свой черед почувствовал жалость.
А все потому, что представил себе Доналда голым.
Внезапно он сообразил, отчего так разволновался, увидев брата нагишом. Это давнее воспоминание. Когда они были совсем еще карапузами, мать раз или два в неделю сажала обоих в большое корыто и поочередно намыливала.
Это его брат. Они делили с ним кровать: в Эпплтоне У детей их было всего две: одна для мальчиков, другая, отделенная занавеской, — для Эмили. Впрочем, сперва сестре ее заменяла колыбель.
Доналду полагалось место у стенки.
— Вот вырасту, — повторял он, — ни за что не буду спать у стенки.
Неужели он действительно покушался на умышленное убийство? Во всяком случае, полицейский, в которого он стрелял, выкарабкался только чудом.
А теперь Доналд сидит между братом и Норой. Пи-Эм чувствует тепло его тела. Нора, конечно, тоже. Он смотрит на реку. Для него этот мутный поток значит нечто иное, чем для остальных. На другом берегу — шоссе, в конце его — изгородь, за ней — Милдред, малыши, свобода.
Появилась ли его фотография в газетах после побега из Джольета? В аризонских, вероятно, нет. Но пограничники, несомненно, предупреждены.
Сегодня воскресенье. Их ждут у маленькой м-с Ноленд. Поедят стоя, у большого буфетного стола, подавать будет Дженкинс. Начнут с коктейлей. Потом усядутся в кресла, пристроив бутылку бурбона так, чтобы дотянуться рукой.
И охота им пить по целым дням!
Странно во всем этом одно: сегодня Пи-Эм тоже хотелось напиться. Он испытывал прямо-таки физическую потребность в спиртном.
Ему казалось, это приведет его в равновесие.
4
Чей это голос неожиданно раздался у него над ухом, да так близко, что барабанная перепонка завибрировала, как от рева клаксона? Он не сразу сообразил, чья фигура склонилась над ним.
Разумеется, это м-с Поуп. Кто же еще! Кроме нее, никто здесь не сочтет уместным выпалить вам в лицо:
— Хэлло, Пи-Эм! Кого это вы собирались убить?
Только теперь он отдал себе отчет в том, что внезапно произошло внутри него, в смятении, которое там воцарилось. Опомнился, но не вдруг. Наверняка подскочил, вытаращив глаза, как всякий, кого тревожат во время сна. Она расхохоталась:
— Я всегда подозревала, что вы далеко не овечка.
Теперь я в этом головой ручаюсь.
Зато теперь и он знает, что ненавидит ее. Его всегда восхищало, какие приятные люди жители долины, как они — это же факт! — умеют ладить друг с другом. Потому что у всех более или менее одинаковые интересы, одинаковый образ жизни? Этого еще недостаточно. Потому что, постоянно рискуя оказаться отрезанным от мира, каждый поневоле зависит от соседей и ему лучше быть с ними в хороших отношениях? А может быть, потому, что неписаное правило, восходящее, вероятно, еще к героическим временам первопоселенцев, требует:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34