Я не из тех полицейских, которые коллекционируют горелые спички и пуговицы от кальсон, однако эту деталь отмечаю. Она может мне пригодиться.
Я бросаю прощальный взгляд на тело Фердинанда.
— Прощай, придурок, — говорю я ему, касаясь края своей мятой шляпы, — вот что значит строить из себя крутого, имея характер продавца леденцов.
Внизу папаша Тото продолжает подпирать собой дверной косяк, выглядя оживленным, как черепаха.
— Скажите, Тото, — обращаюсь я к нему, — вы не отходили от двери между возвращением Фердинанда и моим приходом?
— Не отходил.
— Значит, видели людей, выходивших из дома.
— Вышел один мужик.
— Вы его знаете?
— Раньше никогда не видел.
— Какой он из себя?
Толстый бык смотрит на меня. В его маленьких глазках мерзлявого поросенка появляется огонек осознанной мысли.
— Что-то не так? — спрашивает он.
— Может быть, — отвечаю я, не вдаваясь в объяснения. — Ну, так на кого был похож тот малый? На Генриха IV или на кого-то еще?
— Он был высокий, молодой, курчавый… — перечисляет Тото.
Он переводит дыхание — толстого пьяницу мучает астма.
— На нем было коричневое пальто, желтый шарф… Что хорошо с этим толстяком — он отличный наблюдатель, и если уж на кого посмотрел, то может сказать, был ли у того зуб мудрости и какого цвета трусы.
— Неплохо, — шепчу я.
— Подождите, — продолжает он. — Его глаза…
— Что особенного было в его глазах?
— Они были маленькие, глубоко посаженные… Взгляд, как у слепого. Вы понимаете, что я хочу сказать?
— Понимаю… Спасибо.
Я залезаю в тачку и, прежде чем она трогается с места, опускаю стекло и говорю папаше Тото:
— Фердинанд был вам должен?
— Нет.
— Вам повезло, потому что теперь он вряд ли сможет заплатить свои долги. Ему только что выдали освобождение от всех выплат. По-моему, вам надо звякнуть в комиссариат.
Он не кажется особо удивленным. Переводит дыхание и возвращается в свой бар.
— В контору! — приказываю я рыжему.
Пришло время принять некоторые меры. Мне только что подали закуску, и я должен приготовиться к главному блюду, поставить на стол тарелки. Я начну с начала, то есть с Хелены. Ею давно пора заняться. Если я промедлю, Франция обезлюдеет…
Вернувшись в Большой дом, я бегу в лабораторию за оборудованием, которое мне может понадобиться для этого задания.
У Хелены будет суперангел-хранитель, это я вам говорю. Я к ней приклеюсь, как кусок клейкой ленты.
Я приказываю перенести оборудование в маленький “остин” и снова — на этот раз один — беру курс на дом Стивенса.
Тачка, которую я веду, имеет много особенностей, незаметных для непосвященного: ее колеса изготовлены специально для нее, а под бронированным корпусом — мощный мотор, способный выдать сто девяносто километров и обогнать любую гоночную машину.
Когда я прилетаю на улицу Гамбетта, на дежурство заступает ночь. Я останавливаюсь недалеко от дома шестьдесят четыре и смотрю. Мне потребовалась всего одна минута, чтобы засечь двух типов, ведущих наблюдение. Они фланируют мимо дома по улице с такими невинными мордами, что даже пятилетний ребенок узнает в них полицейских.
Поскольку в моей машине установлена рация, я вызываю босса.
— Шеф, вы можете отозвать ваших парней? Я бы занялся этим сам, но, если они засветились, это неосторожно.
— Договорились.
Я жду полчаса и вижу мотоциклиста. Он слезает со своей машины и смотрит по сторонам, что делал я сам. Он тоже быстро засекает топтунов, подходит к ним, говорит несколько слов и уезжает на своей тарахтелке. Коллеги садятся в машину, стоящую неподалеку, и отваливают. Уф! Теперь может играть Сан-Антонио!
Совсем стемнело. Я включаю позиционные огни. К счастью, как раз перед воротами Стивенса находится уличный фонарь и мне не приходится ломать глаза, чтобы вести наблюдение… Должен сказать, что движение слабенькое. Не считая горничной, ходившей отправить письмо, никто не выходил и не входил. Я опускаю стекло и курю, мечтая о куколке, проявившей ко мне благосклонность на прошлой неделе.
Я не из тех, кто много думает о прошлом, что подрывает ваш моральный дух. Об этой малышке я думаю только потому, что это времяпрепровождение ничуть не хуже любого другого, а мозги всегда полезно занимать приятными картинами. Вы себе не представляете, какая это милашка. А в постельных упражнениях она даст сто очков вперед целой команде профессионалок!
Мои мысли порхают, словно розовые мотыльки. Этот образ должен вам напомнить, что я не только умелец по части ломания носов, но еще и друг музы поэзии.
Короче, я убиваю время в меру своих способностей, как говорят в высшем обществе. Все-таки торчать в машине не слишком весело, особенно если не любишь быть похожим на сардину в банке. Терпеть не могу, когда у меня немеют ноги, однако приходится сидеть и не высовываться. Самое паршивое, что на горизонте никого нет.
Около девяти часов вижу, что перед домом шестьдесят четыре останавливается “ДС”. Вытираю лобовое стекло и настраиваю свои фишки. Из машины выходит маленький старичок в сопровождении молодой женщины. Вообще-то старичок не маленький. Он был бы даже высоким, если бы распрямился, а не держал спину согнутой, будто свод монастырской галереи, что сильно уменьшает его рост. Что же касается эскортирующей его цыпочки, я сразу понимаю, что это Хелена.
Тут я дергаюсь. Во-первых, оттого, что она так красива, аж дух захватывает, а во-вторых, оттого что удивлен, почему она не дома, как позволяло предполагать наличие двух топтунов, меривших тротуар шагами на манер проституток.
Может, они ее потеряли?
Я полагаю, что старый хмырь и есть профессор. Она его поддерживает и помогает подняться по ступенькам. Прямо сестра-сиделка!
Они исчезают внутри хибары, но мой палец мне подсказывает, что она скоро появится снова, потому что сидела за рулем и оставила мотор включенным.
Точно, вот и она. Красавица с легкостью газели сбегает по лестнице, отчего ее грудь так и танцует. На ней расстегнутое серо-зеленое пальто, а под ним черная юбка и желтый свитер, великолепно обтягивающий ее литавры. Какие сиси, скажу я вам! Ввоз из-за рубежа рабочей силы имеет и приятные стороны.
Она прыгает в свою коробчонку и пулей срывается с места. Неприятность в том, что ее тачка повернута в противоположную сторону по отношению к моей, и, прежде чем мчаться за нею, мне приходится выполнить разворот в лучшем стиле. Доехав до конца улицы, я спрашиваю себя, увижу ли ее. Все отлично. Она остановилась на красный свет на перекрестке. Я торможу сзади, и с места мы трогаемся одновременно. Она сворачивает в сторону леса.
Плохое начало. В эти часы в Булонском лесу движение почти на нуле. Я рискую, что она меня засечет, чего хочу избежать любой ценой. К счастью для меня, этот уголок Парижа мне хорошо знаком, потому что в свободное время я снимаю тут телок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Я бросаю прощальный взгляд на тело Фердинанда.
— Прощай, придурок, — говорю я ему, касаясь края своей мятой шляпы, — вот что значит строить из себя крутого, имея характер продавца леденцов.
Внизу папаша Тото продолжает подпирать собой дверной косяк, выглядя оживленным, как черепаха.
— Скажите, Тото, — обращаюсь я к нему, — вы не отходили от двери между возвращением Фердинанда и моим приходом?
— Не отходил.
— Значит, видели людей, выходивших из дома.
— Вышел один мужик.
— Вы его знаете?
— Раньше никогда не видел.
— Какой он из себя?
Толстый бык смотрит на меня. В его маленьких глазках мерзлявого поросенка появляется огонек осознанной мысли.
— Что-то не так? — спрашивает он.
— Может быть, — отвечаю я, не вдаваясь в объяснения. — Ну, так на кого был похож тот малый? На Генриха IV или на кого-то еще?
— Он был высокий, молодой, курчавый… — перечисляет Тото.
Он переводит дыхание — толстого пьяницу мучает астма.
— На нем было коричневое пальто, желтый шарф… Что хорошо с этим толстяком — он отличный наблюдатель, и если уж на кого посмотрел, то может сказать, был ли у того зуб мудрости и какого цвета трусы.
— Неплохо, — шепчу я.
— Подождите, — продолжает он. — Его глаза…
— Что особенного было в его глазах?
— Они были маленькие, глубоко посаженные… Взгляд, как у слепого. Вы понимаете, что я хочу сказать?
— Понимаю… Спасибо.
Я залезаю в тачку и, прежде чем она трогается с места, опускаю стекло и говорю папаше Тото:
— Фердинанд был вам должен?
— Нет.
— Вам повезло, потому что теперь он вряд ли сможет заплатить свои долги. Ему только что выдали освобождение от всех выплат. По-моему, вам надо звякнуть в комиссариат.
Он не кажется особо удивленным. Переводит дыхание и возвращается в свой бар.
— В контору! — приказываю я рыжему.
Пришло время принять некоторые меры. Мне только что подали закуску, и я должен приготовиться к главному блюду, поставить на стол тарелки. Я начну с начала, то есть с Хелены. Ею давно пора заняться. Если я промедлю, Франция обезлюдеет…
Вернувшись в Большой дом, я бегу в лабораторию за оборудованием, которое мне может понадобиться для этого задания.
У Хелены будет суперангел-хранитель, это я вам говорю. Я к ней приклеюсь, как кусок клейкой ленты.
Я приказываю перенести оборудование в маленький “остин” и снова — на этот раз один — беру курс на дом Стивенса.
Тачка, которую я веду, имеет много особенностей, незаметных для непосвященного: ее колеса изготовлены специально для нее, а под бронированным корпусом — мощный мотор, способный выдать сто девяносто километров и обогнать любую гоночную машину.
Когда я прилетаю на улицу Гамбетта, на дежурство заступает ночь. Я останавливаюсь недалеко от дома шестьдесят четыре и смотрю. Мне потребовалась всего одна минута, чтобы засечь двух типов, ведущих наблюдение. Они фланируют мимо дома по улице с такими невинными мордами, что даже пятилетний ребенок узнает в них полицейских.
Поскольку в моей машине установлена рация, я вызываю босса.
— Шеф, вы можете отозвать ваших парней? Я бы занялся этим сам, но, если они засветились, это неосторожно.
— Договорились.
Я жду полчаса и вижу мотоциклиста. Он слезает со своей машины и смотрит по сторонам, что делал я сам. Он тоже быстро засекает топтунов, подходит к ним, говорит несколько слов и уезжает на своей тарахтелке. Коллеги садятся в машину, стоящую неподалеку, и отваливают. Уф! Теперь может играть Сан-Антонио!
Совсем стемнело. Я включаю позиционные огни. К счастью, как раз перед воротами Стивенса находится уличный фонарь и мне не приходится ломать глаза, чтобы вести наблюдение… Должен сказать, что движение слабенькое. Не считая горничной, ходившей отправить письмо, никто не выходил и не входил. Я опускаю стекло и курю, мечтая о куколке, проявившей ко мне благосклонность на прошлой неделе.
Я не из тех, кто много думает о прошлом, что подрывает ваш моральный дух. Об этой малышке я думаю только потому, что это времяпрепровождение ничуть не хуже любого другого, а мозги всегда полезно занимать приятными картинами. Вы себе не представляете, какая это милашка. А в постельных упражнениях она даст сто очков вперед целой команде профессионалок!
Мои мысли порхают, словно розовые мотыльки. Этот образ должен вам напомнить, что я не только умелец по части ломания носов, но еще и друг музы поэзии.
Короче, я убиваю время в меру своих способностей, как говорят в высшем обществе. Все-таки торчать в машине не слишком весело, особенно если не любишь быть похожим на сардину в банке. Терпеть не могу, когда у меня немеют ноги, однако приходится сидеть и не высовываться. Самое паршивое, что на горизонте никого нет.
Около девяти часов вижу, что перед домом шестьдесят четыре останавливается “ДС”. Вытираю лобовое стекло и настраиваю свои фишки. Из машины выходит маленький старичок в сопровождении молодой женщины. Вообще-то старичок не маленький. Он был бы даже высоким, если бы распрямился, а не держал спину согнутой, будто свод монастырской галереи, что сильно уменьшает его рост. Что же касается эскортирующей его цыпочки, я сразу понимаю, что это Хелена.
Тут я дергаюсь. Во-первых, оттого, что она так красива, аж дух захватывает, а во-вторых, оттого что удивлен, почему она не дома, как позволяло предполагать наличие двух топтунов, меривших тротуар шагами на манер проституток.
Может, они ее потеряли?
Я полагаю, что старый хмырь и есть профессор. Она его поддерживает и помогает подняться по ступенькам. Прямо сестра-сиделка!
Они исчезают внутри хибары, но мой палец мне подсказывает, что она скоро появится снова, потому что сидела за рулем и оставила мотор включенным.
Точно, вот и она. Красавица с легкостью газели сбегает по лестнице, отчего ее грудь так и танцует. На ней расстегнутое серо-зеленое пальто, а под ним черная юбка и желтый свитер, великолепно обтягивающий ее литавры. Какие сиси, скажу я вам! Ввоз из-за рубежа рабочей силы имеет и приятные стороны.
Она прыгает в свою коробчонку и пулей срывается с места. Неприятность в том, что ее тачка повернута в противоположную сторону по отношению к моей, и, прежде чем мчаться за нею, мне приходится выполнить разворот в лучшем стиле. Доехав до конца улицы, я спрашиваю себя, увижу ли ее. Все отлично. Она остановилась на красный свет на перекрестке. Я торможу сзади, и с места мы трогаемся одновременно. Она сворачивает в сторону леса.
Плохое начало. В эти часы в Булонском лесу движение почти на нуле. Я рискую, что она меня засечет, чего хочу избежать любой ценой. К счастью для меня, этот уголок Парижа мне хорошо знаком, потому что в свободное время я снимаю тут телок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25