— Мокрая курица! — орет она. — Баба! Размазня! Мамашу Рибошон больше всего бесит, когда на ее сарказм не отвечают тем же. Чтобы доставить ей удовольствие, я называю ее старой развалиной, кособокой и извращенкой. Заключаю я уверением, что она разлагается заживо, это видно и чувствуется по запаху, а в конторе ее терпят исключительно из жалости.
Тут она расцветает. Она в восторге и едва сдерживает смех. Я оставляю ее наедине с ее экстазом…
Возле конторы есть маленький отельчик, хозяин которого — мой старый приятель. Я иду туда. Он только что встал и спрашивает, чем может мне помочь. Я ему сообщаю, что, если он зажарит мне два яйца с куском ветчины, даст бутылку рома и приготовит приличную постель, я буду самым счастливым человеком.
Этот парень быстро соображает. Два яйца зажарены великолепно, кусок ветчины шириной в две мои руки и отличного качества, а постель достаточно удобная.
Через несколько минут, хорошенько подкрепившись, я сплю без задних ног.
Мне снится, что я сижу на розовом облаке, свесив ноги. Красивое солнце, золотое, как пчела, греет меня и наполняет нежной легкостью. На облаке я чувствую себя удобно, как папа римский. Вдруг вокруг меня, словно бабочки, начинают порхать красные губы. Я хочу поймать парочку и поцеловать, но это не так просто, потому что я могу шлепнуться с облака. Наконец мне удается схватить очень красивый экземпляр. В этот момент раздается трезвон. Может, этот шум устроил архангел? Я осматриваюсь и вижу, что нахожусь не на розовом облаке, а в постели, в гостинице, а трезвонит не труба архангела, а телефон.
Я прячу голову под подушку, проклиная того, кто изобрел эти звонки. Лучше бы он завербовался в Африканский батальон.
Звонки не прекращаются. Что они, решили меня доконать? Что они себе воображают? Что я робот?
Наконец я просыпаюсь окончательно. В конце концов, может быть, появилось что-то важное?
Я со стоном протягиваю руку и снимаю трубку.
— Алло? — Это Жюльен.
— Какой еще Жюльен?
Я вовремя вспоминаю, что так зовут хозяина гостиницы.
— Ну Жюльен, и дальше что? Это основание мешать мне спать?
Мой выпад его не обескураживает, потому что ему известно: в Париже нет второго такого скандального типа, как я.
— Простите, что разбудил вас, комиссар, но, кажется, это очень важно. Я усмехаюсь.
— Вы в этом не уверены?
— Но… — Что “но”? Я вам плачу или нет? Я имею право поспать. У вас что, начался пожар?
— Нет.
— Так оставьте меня в покое.
И я швыряю трубку.
Я опускаю голову на подушку и закрываю глаза. Если бы я мог вернуться на мое облако… Но нет! Никак не могу заснуть.
Я кручу диск телефона.
— Алло, Жюльен?
— Да, господин комиссар.
— Так чего вы от меня хотели?
— Вам только что принесли толстый пакет.
— Пакет?
— Да.
— Кто?
— Мальчишка… Кажется, это срочно. Очень срочно.
— Кто прислал пакет? — Не знаю.
Я размышляю. Это, должно быть, шеф. Он один может знать, что я пошел отдохнуть в этот отельчик.
— Посмотри, что в нем, Жюльен.
— Хорошо, господин комиссар.
Жюльен кладет трубку на стойку, и я слышу, как он шелестит бумагой. Он разрезает веревку, снимает обертку Вдруг раздается жуткий взрыв.
Я прыгаю в брюки и выскакиваю в коридор. Сверху я вижу всю сцену целиком: стойка разнесена в щепки, обломки залиты кровью. На регистрационном журнале лежит челюсть Жюльена, а его мозги украшают стену
Глава 17
За пару секунд холл наполняется народом. Все население гостиницы — клиенты и персонал — выскакивает и начинает громко орать. Никто ничего не понимает, но зрелище так ужасно, что у большинства женщин начинается истерика.
Я вызываю свой палец на секретное совещание, и мы с ним приходим к заключению, что события ускоряются, и если я не буду пошевеливаться, то скоро из Сан-Антонио выйдет отличный жмурик. Слишком многие хотят вывести меня из игры.
— Полиция! — кричу я.
Тут же наступает полная тишина и все морды поворачиваются ко мне, выражая любопытство. Их немного удивляет, что полицейский стоит в одной рубашке, но ситуация такова, что я мог бы их убедить, что я шах Ирана.
— Несколько минут назад сюда принесли пакет, который был оставлен у стойки. Кто-нибудь находился рядом в этот момент?
— Я, — говорит один коридорный.
— Прекрасно. Идите со мной в мою комнату. Нам надо немного поговорить.
Прибегают ажаны Я им говорю, кто я, и приказываю успокоить собравшихся, потом иду в телефонную кабину предупредить шефа.
— Эта охота на вас просто невероятна! — восклицает он.
— Действительно.
— По идее, после того, что произошло этой ночью, у них должна быть единственная забота — спрятаться!
Да, должна быть.
Если они идут в атаку, значит, считают меня опасным. Жутко опасным. Не потому что я их знаю, этого недостаточно, а потому что они думают, что мне известен какой-то очень важный факт, который может их уничтожить. В их мозгах есть четкая мысль кому-то из нас не жить — мне или им. Когда я найду, чего они боятся, то окажусь у цели.
— Будьте осторожны.
— Не беспокойтесь. И потом, как вы видите, мне везет. Если бы я не попросил того парня открыть пакет… В общем, он погиб из-за меня.
— Главное — что вы живы.
Какой босс чувствительный! У него не выжмешь слезу, играя жалостливые мелодии!
Я возвращаюсь к ожидающему меня коридорному. Мы поднимаемся в мою комнату. Одеваясь, я его спрашиваю:
— Кто принес пакет?
— Мальчишка. Он сказал, что это для комиссара Сан-Антонио, и добавил, что это очень срочно и надо передать ему в собственные руки.
— Вы знаете этого мальчишку?
— Кажется, уже видел его в округе.
Я завязываю галстук и встаю перед лакеем.
— Значит, так, старина, снимайте ваш фартук и следуйте за мной. Мы должны во что бы то ни стало найти мальчишку. Это срочно.
— Хорошо, господин комиссар. Париж освещен веселым солнышком. Я полной грудью вдыхаю влажный воздух. Чертовски приятно дышать, когда пережил такие часы, как я. Улица очень оживлена. Зеленщики кричат, расхваливая свой товар. На пороге дверей стоят консьержки. В общем, весь веселый парижский народ! Лично нас интересуют пацаны. Мы так всматриваемся в каждого, что люди начинают оглядываться, подозревая в нас вышедших в загул извращенцев.
— Где вы видели того мальчишку? Он пожимает плечами.
— Да где-то здесь Не могу сказать точнее… Если бы я знал, что однажды.
Разумеется, он не знал, “что однажды…” Если бы люди знали, “что однажды…”, все бы жутко упростилось. И стало бы не таким веселым, что тоже надо помнить.
Я беру коридорного за руку.
— Сколько ему может быть лет?
— Двенадцать, не больше. — Во сколько он зашел в гостиницу?
— В девять без нескольких минут.
— Как он был одет?
— В серую куртку… понял, он в школе. Вы это хотели сказать?
— Именно… Вы знаете, где находится районная школа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25